ПИШИТЕ ПИСЬМА

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

44. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

13 ноября 1895

В Ярд я добрался к семи. Переполненный новостями Грегсон не нашел в себе места или времени для упреков и расспросов.
- Едем в Мэйфэйр, - подхватился он сразу же при моем появлении. - К Эвелин Кроссуэлл.
- Что так? - удивился я. - Мы уже не боимся молний Джозефины Нэви?
- Ее там нет. В половине второго с поста наблюдали ее отъезд.
От такой новости я готов прийти в отчаяние. Мы столько ждали этого, но оно случилось ровно тогда, когда все переменилось кардинально, и я самолично уже готов был уничтожить одну из них изобличающим жестом своего свидетеля. Какой теперь смысл задействовать Рэндалла, и сколько еще ждать следующего шанса? Тем временем Тобби, едва пришла эта новость, отменил свой визит к Агате Твумндидл и все это время как на иголках дожидался меня. Новости от наблюдателей тем временем продолжали поступать. Пока мы едем, Грегсон рассказывает. Экипаж доставил мисс Нэви на вокзал Паддингтон к двум часам. Кучер донес ее дорожный саквояж в шестой вагон поезда до Рединга, отходящего в четверть третьего.
- Кучер? – удивился я. - Так она уехала одна?
- Да. Без слуг.
- Что ей могло понадобиться в том направлении?
- Мы о ней ничего не знаем. Возможно, собралась проведать родственников или решила сменить обстановку.
- Да, но почему не вместе? В такое-то время оставить вдову.
- Любопытно, но, если помнишь, в той стороне ближе к Редингу есть кое-что, имеющее отношение к Эвелин Кроссуэл.
- Мерриден-Холл?
- Да, то самое поместье, где она провела юность, наслаждаясь обществом еще не подпорченного Сиднея Проскетта.
- А точнее?
- В трех милях от Уокингема.
- Так, может, это она? Они ничего не напутали? У них есть описания обеих женщин?
- Нет, установлено точно. Битый час выясняли. Леди Кроссуэлл осталась в Мэйфэйр-Плэйс.
- Интересно, что их заставило разделиться?
- Кстати, вот еще что. В полдень к ним зашел посыльный. Возможно, это как-то связано.
- Возможно? Так за ним не проследили? - удивляюсь я такой неопределенной формулировке, и Тобби вынужден развести руками:
- В том-то и дело, что нет, так что установить, откуда он взялся, не удалось. Я сам пока не в курсе, как они его упустили.
- Веселенькое дело. Это какая уже по счету небрежность?
Грегсон не стал пускаться в подсчеты, а просто и кротко признал, что да, халтуры многовато, тем более для такого дела. Тревожно то, что хэмпстедскому участку с его известными чудачествами теперь брошен своеобразный вызов со стороны агентов центрального управления, подкрепивших намерение не уступать в разгильдяйстве своим районным коллегам вполне убедительными выходками.
Половина восьмого. В первый свой визит сюда две недели назад я ничего подобного не испытывал, но сейчас крыльцо парадного входа высоковато на мой вкус. Возможно, будь все прозаичнее, оно бы показалось торжественным и уместным с общим впечатлением величия, которое оставлял дом, но в ситуации, когда ты незваный гость, это подавляет. Пока мы подымаемся, замечаю, что Тобби заметно смущен. У меня же на душе совсем скверно. Пленники в Кэмдене не выходят из головы. Как из этого выпутываться, ума не приложу, но отпустить их теперь кажется невозможным - оба свидетеля по делу Милвертона теперь еще и свидетели моих единоличных инициатив. Я бросил все как есть в самом ужасном и совершенно недопустимом положении только потому, что времени на разумное взвешенное решение не оставалось. Да и есть ли оно - это решение? Сегодня мною допущена самая серьезная ошибка с тех пор, как я, переполняемый сарказмом и предвкушением позора, который жаждал навлечь на Холмса, затеял игру, чтобы переиграть в итоге самого себя; с тех пор, как впервые было произнесено это чертово имя Мориарти. Я оглядываюсь назад в тот славный небывало солнечный апрель, чья весенняя улыбка казалась тогда добрым предзнаменованием. В тот день, когда был сделан первый ход. Королевская пешка носила имя. Себастьян Моран. Может, в этом и состояла самая главная ошибка, то непоправимое, отчего все последующие события на доске вытекали в закономерные потери белых? Имеющий имя да почувствует себя личностью. Пешка почувствовала и заигралась. Я не мог этого предугадать, потому что привык к состязаниям с правилами. В правилах указано, что фигуры передвигаются игроками, а не по собственной инициативе. Питая вполне естественное уважение к противоборству в классическом стиле, я двинул Морана в соответствии с канонами на е4, ну, то есть на 221б. Дальнейшие ходы диктовались реакцией черных, но обезумевшая в экстазе самоидентификации пешка позволила себе увлечься, и фигуры всем нестройным ансамблем перебрались на другую доску - в Швейцарию, а я остался наедине со своей, опустевшей, как мой разочарованный ум . С тех пор я ничего не добился, вместо ожидаемого триумфа потерял собственного агента и с того времени только и занимаюсь тем, что заметаю следы, но каждый уничтоженный мною след словно мстит мне и отсылает к следующему. Покойный Адэр отдал меня под опеку Милвертону, чтобы тот, унаследовав для себя тот же печальный финал, тем не менее, передал дело новоявленного клуба мертвых врагов инспектора Лестрейда новому приемнику, и так до тех пор, пока инспектор не пожелает к ним присоединиться. Что же произошло сегодня? Я не поймал нужный момент - тот самый, что так долго выгадывал - и совершил фальстарт, теперь это очевидно. Ранний прыжок, промах по пустому воздуху, и вот я завис в мертвой точке, после которой срыв вниз неизбежен. Это нейтральное положение – отсутствие движения – я ощущаю как застывшую в груди молчаливую муку этого невыносимого ужаса прозрения. Наверное, дальнейшее падение не доставит мне столько страданий. Боль подсказывает - это не смирение, и все же нет смысла бешено грести: корабль, с которого я спрыгнул, уже не догнать.
Дворецкий, тот самый старик Уилкс, ведет нас в гостиную. Остаются какие-то секунды до начала разговора, который даже в отсутствие Джозефины Нэви обещает быть непростым. Несмотря на то, что нам давно уже доходчиво запретили совать нос в дела высокородного семейства, мы не отреклись от своей затеи, опасной неслыханной бестактностью в отношении тех, чьего могущества достаточно, чтобы стереть нас в порошок. И вот оно пришло - время неудобных вопросов. Все очень зыбко, особенно начало. Вдове предстоит испытать шок от новости, что доктор Максоммер теперь им не помощник. Чем это обернется? Социальное неравенство - явление, чье своеобразие состоит в том числе и в том, что в исполнении тех, кто выше, даже истерика неплохо заменяет щит. Мы можем сколько угодно переполняться осознанием собственной правоты, но, если миссис Кроссуэлл зайдется криком или же просто пригрозит нам немедленно связаться с нашим начальством, лавочку можно будет сворачивать. Варианты бесчисленны, перебирать их в голове и расставлять по вероятности бессмысленно. Все зависит от нашей реакции, так что во что бы то ни стало необходимо сосредоточиться, и я гоню кэмденские тени прочь из сознания.
Вдова облачена в траур. Мисс Нэви в мой первый визит тоже была в черном, но ее хищную красоту это только подчеркивало. Так рисунки углем, бессильные перед нежностью, в демонических сюжетах превосходно отражают буйство силуэтов. Эвелин Кроссуэлл в этом цвете невзрачна и кажется еще более подавленной. Светлые тона ей также жизненно необходимы, как и опора на сильное плечо подруги, отсутствие которой прибавляет ей испуга не меньше, чем наше появление. Разница усугубляется еще и тем, что миссис Кроссуэлл владеет собою гораздо хуже. Ноша, которую приходится нести, явно ей не по силам, но, пока она за нее цепляется, нет иного способа заставить ее разжать пальцы, кроме как ударить ее по рукам. Грегсон никогда не возьмет на себя такую бесчеловечность. Когда наступит для этого время, я просто не обнаружу его рядом. К моему облегчению, наш приход предвосхитило событие, заставившее вдову принять разумное решение. После приветствий последовало заявление.
- Господа. Должна признаться, я не удивлена вашему появлению.
- Вам известна цель нашего визита?
- Да. Дело в том, что доктор Максоммер отписал мне. Он сообщил о том, что вы его допросили.
Мы переглянулись с Грегсоном. Так вот от кого был посыльный!
- Что ж, весьма благородно с его стороны, - заметил я после некоторой заминки. - Это существенно облегчает нашу задачу.
- Прошу вас отнестись к доктору снисходительно, сударыня. Поверьте, у него не было выбора, - добавляет слишком уж учтивый Грегсон. Снисходительно! Вообще-то несчастного доктора втянули в опасную историю, так что один за свою учтивость уже пострадал. «Делай выводы, Тобби!» - это будет первым, что я скажу ему, когда мы уйдем отсюда.
- О, нет! Конечно, нет! – миссис Кроссуэлл, наверное, бросилось в глаза, как помрачнело мое лицо. - Я все понимаю и не держу на него обиды. Он и так взял на себя почти невозможное ради меня. Я была против, но в тот момент ничего не осознавала. У меня не было сил отговорить Джоз.
- Так это была идея мисс Нэви?
- Да, она невероятно сильный человек, способный на молниеносные решения. Она убедила меня, что так будет лучше для всех. И имя Сесила не пострадает. Боже, бедный, это последнее, что от него осталось, его доброе имя, и то, что она попыталась его спасти, пусть и необдуманно...
- Ценой другого имени, сударыня, вынужден заметить, ибо теперь очевидно, что репутация доктора Максоммера подверглась серьезному риску, - я уже не раз повторял, что роль бессердечного полицейского неизменно приходится выбирать мне, но это действительно так.
- Конечно, вы правы, - благоразумно уступила леди Кроссуэлл, - но вы не учитываете, что это был за момент. Все мы тогда потеряли голову. Не требуйте от женщин той же ясности в мыслях, что свойственна вам, господа, успешным сотрудникам полиции. Я была словно в бреду, и узнала обо всем, когда уже оно кончилось. Позже она мне рассказала, какой это замечательный и благородный человек. Он с готовностью согласился участвовать в таком опасном деле, почти не задумываясь о том, что ставит себя под, если вдруг все раскроется.
Молодая вдова уже вполне освоилась, и ее фразы льются спокойно, слишком спокойно. Не то чтобы я заподозрил равнодушие. Самое худшее, что может оказаться, это то, что Эвелин Кроссуэлл просто не полностью понимает, каково это оказаться в положении доктора Максоммера. Из той информации, что мы успели о ней собрать, сложилось вполне ясная картина. Жизнь ее, как озеро с безупречной гладью, протекала ровно , без всплесков, одинаково лишенная радости и потрясений, счастья и несчастий, любви и опасностей. Возможно, она тосковала в одиночестве, уязвленная отчуждением мужа, и это замораживающее угнетение скапливалось и твердело в ней как камень. Но она никогда не оказывалась вблизи чего-то действительно угрожающего, когда на карту поставлено так много, что неудачный исход обернется крушением. Я не заметил в ее голосе ни фальши, ни особенной безупречности от умелой игры. Больше всего было похоже, что Джозефина Нэви с легкостью убедила ее, что лучше для нее же будет все предоставить ей, ввериться в ее заботливые руки. Ведь она – ее единственный настоящий друг - не преследует этим никаких личных целей, если только не считать таковой способность ради человека близкого пойти на все. Так же просто, наверное, прозвучали и были приняты уверения в том, что доктор свою миссию принял едва ли не с радостью. Ответы миссис Кроссуэлл подтверждают мои догадки. Да, мисс Нэви показала ему предсмертное письмо покойного. Позже она рассказала, как он проникся им, как его потрясли прощальные слова, живые в своей силе и иллюзорные, как свет звезд, которых уже нет. Мы тоже, столько уже слышавшие об этом письме, имеем, наконец, возможность с ним ознакомиться. Оно полно сожалений о не сложившейся их жизни, раскаяния за свою часть вины в этом и уверений, что у его автора нет иного выхода, сколь ужасно бы это ни звучало, а также что его уход спасет честь семьи. В общем, обычная исповедь самоубийцы.
"Стоит ли доискиваться здесь чьей-то ответственности? – думал я. - И кто преступнее? Та, что готова взять на себя даже чужую, или та, кто не осознает собственной? Кто все устраивает, подчиняя себе волю непричастных, или кого все устраивает?"
- Сударыня, скажу откровенно, мы здесь, главным образом, затем, чтобы понять – возможно ли еще пресечь огласку после того, что случилось. К сожалению, мы не можем проигнорировать некоторые факты. Нами установлено, что как минимум трое человек дали ложные показания. Их вынудили к этому.
И все же пока еще можно попытаться найти извиняющие обстоятельства этому, так как мы склонны полагать, что в этой истории не нашлось места преступлению.
- Преступлению? – воскликнула миссис Кроссуэлл. - В смерти Сесила?
- Поймите, разговоры неизбежны. Уж если слуги позволяют себе рассуждать о неких лицах в том ключе, что они своим поведением привлекают к вам излишнее внимание…
- Я, кажется, понимаю, о ком идет речь. Прошу простить беднягу Уилкса. Он служит моей семье с давних пор, когда я была еще ребенком. Его проявления заботы обо мне по-прежнему питаются воспоминаниями о том времени, когда я действительно нуждалась в пристальном внимании.
- Сударыня, дело не столько в нем, хоть вы и угадали источник. У нас состоялась беседа с капитаном Проскеттом.
- Вот как! – для нашей собеседницы это явилось неприятным сюрпризом. - Ну, что ж. Могу представить себе, сколь увлекательной она оказалась. Он занятный собеседник.
- Да уж. Прошу заметить, он явился сам.
- Все хорошо. Продолжайте.
- Его информация нуждается в подтверждении, так как создается впечатление, что это весьма ненадежный человек. Каково ваше мнение о нем?
- Господа, коль вы имели удовольствие беседовать с мистером Проскеттом, вам должно быть известно, что мое знакомство с этим человеком довольно давнее. Еще в пору моей юности оно прервалось, и, если бы вдруг не возобновилось так неожиданно и странно, я бы до сих пор хранила о нем самые радужные воспоминания. Это был очень милый и романтичный юноша, пылкий и застенчивый одновременно. Тогда нам казалось, что мы влюблены. Может быть и так, мы были слишком молоды. Сейчас я бы сказала - предмет моего девичьего увлечения. Более десяти лет мы не виделись, и, честно сказать, я почти забыла о нем, но недавно на каком-то приеме состоялась наша встреча.
- Он сильно изменился?
- Достаточно, чтобы я перестала понимать, с кем имею дело.
Дальнейший рассказ миссис Кроссуэлл в полной мере отразил ее смятение, вызванное переменой капитана Проскетта. Тот, в ком ей виделся романтизм, может, собственный, теперь излучал себялюбие и плутовство и в то же время продолжал упорно клясться ей в любви, как будто и не было этих десяти лет разлуки, или же напротив, они только сильнее разожгли жажду обладания ею в его сердце. Он поведал ей, что вернулся в Англию совсем недавно, и засыпал ее уверениями, что все эти годы думал только о ней, и продолжает хранить ее письма. Кажется, он вполне всерьез воспринимал свою вспышку страсти и, полагая справедливым ожидать такого же незамедлительного ответного возгорания леди Кроссуэлл, замужней женщины, страшно обиделся, не обнаружив взаимности. Теряя голову, разгоряченный он то клялся подняться с нею на восходящих потоках неги куда-то совсем высоко, вероятно, к олимпу где они будут купаться в лучах счастья бесконечно, то угрожал, что предмет любви пожалеет о своей отчужденности. Ей было трудно понять, что он под этим подразумевает – обещание пошло утопиться, или наделать гадостей возлюбленной, а также, если имелось ввиду последнее, способен ли он свои угрозы привести в действие. Но очевидно, что он упрям и горяч, а главное довольно туповат и ведет себя крайне неосторожно, не заботясь ни о чьей репутации.
- Он требовал встреч?
- Да. Боюсь, его африканские годы прошли в непринужденной обстановке. Я ответила, что это невозможно, хотя буду рада видеть его в нашем доме добрым гостем, как когда-то.
- Его не смущало ваше положение? - спросил я.
- Нисколько. Оказывается, он успел собрать обо мне кое-какие слухи. В последнее время мы с Сесилом перестали появляться в обществе вместе.
- Вы поделились с кем-нибудь своими затруднениями?
- Только с Джоз. Вы спросите, почему не с мужем? Для того, чтобы было понятнее, мне придется коснуться непростой для меня темы наших взаимоотношений с Сесилом. Не погружаясь в это слишком глубоко, скажу только, что они в последнее время переживали не лучшие времена. За эти годы я узнала его достаточно хорошо и не сомневалась, что этой непристойной истории с настойчивостью капитана Проскетта он найдет единственное объяснение - мое неосмотрительное и безответственное поведение, давшее повод тому питать определенные надежды. Джози – моя верная подруга с большим жизненным опытом, и я как никогда нуждалась в совете такого умудренного непростой жизнью человека.
- Откуда у нее этот опыт? - поинтересовался я.
- В отличие от меня, ей ничего не было дарено от рождения. Мне не пришлось ничего добиваться. Я росла в благополучии, а ей пришлось пробиваться. Она из древнего и влиятельного когда-то рода, но носители этой фамилии очень давно обеднели. Сесил иронизировал, что единственной ее удачей в жизни стала встреча со мною. Дескать, я ее подняла едва ли не из грязи и приблизила к себе.
- И он был прав?
- Нисколько. Конечно, положение Джоз действительно было довольно скромное на тот момент. Однако я не сомневаюсь, что при той ее решимости сворачивать горы и вере, что все в этой жизни ей по плечу, она бы пробилась и без моей помощи. А вот для меня встреча с нею действительно явилась добрым знаком судьбы. Жизнь подарила мне человека, отличающегося как преданностью, так и здравомыслием. Согласитесь, редкое сочетание. Я поняла, как я была одинока раньше. Мы с Сесилом довольно быстро поняли, что являемся в сущности чужими людьми. Я гнала от себя мысли о его карьеризме, но не могла не думать иногда, что в нашем браке мой дядя Терренс...
- Лорд Сэвидж?
- Да. Думаю, он с его положением и связями являлся в действительности единственным приданным со стороны невесты, значимым для жениха.
- А как ваш дядя воспринимал это?
- О! Он души не чаял в Сесиле. Особенно, поначалу. Пытался приобщить его к охоте, а муж ему подыгрывал, признаваясь лишь мне, как ему противна, по его словам, эта варварская забава. Сесил всегда был особенно неискренен именно с дядей, воспринимал его как пропуск наверх. Подарки, дорогие, но чаще не нужные, ибо не соответствовали его интересам, ...исключение, пожалуй, единственное - этот револьвер. Тоже подарок дяди Терренса. Он ведь в сущности был бесхарактерный, мой муж, но эта суровая вещь как-то придавала ему мужественности, во всяком случае, в его глазах, льстила самолюбию. Ужасно, но, выходит, это последнее, что Сесил держал в руках. Видите, как я говорю о нем и не могу остановиться! Скверно, не правда ли? Это неожиданно даже для меня. Представляя себе разговор с вами, я думала, что смогу держаться бесстрастия, но обида, видимо, еще не изжита. Равнодушие, вот чего я не могу забыть.
- И простить? - зачем-то добавил я совсем лишнее, но леди Кроссуэлл великодушно извинила мне эту бестактность.
- Совсем другое дело Джоз. Рядом с нею я сразу ощутила, что такое настоящая поддержка во всем, и доверие к ней возникло совершенно естественно.
- Ну, и что же она вам посоветовала?
- Во-первых, не спешить. Дать остыть капитану Проскетту. Возможно, он перекинется на какой-нибудь более доступный объект. Она даже подумывала самой заняться им, конечно, несерьезно, так, чтобы его внимание переключилось. Но я была против.
- Вы сказали, у него есть ваши письма. Кстати, нам он об этом ничего не сказал.
- Это и было главной проблемой. Джоз сказала, что следует во что бы то ни стало забрать их у него.
- Разумно.
- Но как? Было непонятно, что у него на уме. Еще при той встрече я попросила его вернуть их мне. Он клялся, что они для него самое ценное, что было во всей его жизни, и что он с ними не расстанется ни за какие сокровища мира.
- Вы не поверили этим словам?
- Я поверила в то, что натолкнулась на человека, не привыкшего, чтобы ему отказывали. Трудно было понять, на что он может пойти, услышав слово «нет». После того вечера он стал забрасывать меня письмами. Поначалу это были бесконечные воспоминания о тех днях, что теперь казались мне детским недоразумением. Вероятно, мое сердце должно было забиться сильнее, но теперь, при виде того, во что выродилось то, что когда-то составляло едва ли не лучшую часть жизни, я попросила его не писать мне больше и не искать встреч. Джози убедила меня, что ей стоит выступить посредником в наших затруднениях, и договорилась с ним о встрече. Я передала ей некоторую сумму на случай, если он пожелает продать эти письма, но ничего не вышло. Она вернулась в бешенстве, убежденная, что он законченный шантажист. Он отказался с ними расстаться, все так же источая небылицы о том, что они бесценны для него, но вместе с тем вел себя так двусмысленно, отпуская туманные намеки, что у нее не осталось сомнений в том, что он затеял грязную интригу с целью погубить меня.
- Вы разделяете ее мнение? Он мог осуществить свои угрозы?
- Мне трудно сказать определенно. У меня сложилось впечатление, что он сам не знал, что выбрать – порывался броситься напролом и в то же время не терял надежды уговорить меня. Его скромность куда-то улетучилась, может, испарилась под африканским зноем, и теперь он считает себя неотразимым, и похоже абсолютно искренне думает, что мне приходиться изо всех сил сдерживать себя, дабы не поддаться его великолепию.
- Что ж, такие самые опасные. Никогда не знаешь, что им взбредет в голову в последний момент. Допустим, он решился применить эти письма для своих целей. Как бы он поступил? Мог ли он, видя, что на вас это не производит особого впечатления, переключиться на вашего мужа и поставить его в известность? Прошу простить нас, сударыня. Мы вынуждены задавать вам вопросы, касающиеся тяжелой для вас темы. Теперь, когда установлен факт самоубийства вашего мужа, мы обязаны изучить все обстоятельства, чтобы проверить, не подвергся ли он давлению. Нетрудно представить себе, каким образом можно было преподнести эти письма.
- Господа, меня удивляет, что вы уделяете такое внимание именно этим письмам. Да, мой муж находился под давлением очень сложных обстоятельств, что и подтолкнуло его к этому шагу. Это связано с его службой в Комитете по вооружениям, и не имеет никакого отношения к капитану Проскетту.
- Вам это известно от него?
- К сожалению, нет. Я давно уже не входила в круг тех, кому он доверял. Я видела, что с ним творится что-то неладное. Он сильно нервничал последние дни. Стал еще более мрачным и замкнутым.
- Не было ли ему свойственно отрешаться от проблем, прибегая к алкоголю?
- В последнее время да, это проявилось. Довольно часто я замечала это и корю себя за то, что уступила собственной гордости и не заставила его признаться. Потом уже после похорон дядя Терренс сказал, что у него возникли серьезные разногласия с коллегами, и даже дошло до каких-то подозрений. Что-то, касающееся каких-то секретных бумаг.
- Сударыня, нам известно то, о чем вы говорите. Но мы должны рассматривать все возможные версии. Такова наша работа. Скажите, ваш муж был ревнив?
- Смотря, что под этим подразумевать. К себе с его стороны в последнее время я не испытывала ничего кроме равнодушия.
- Простите, что касаюсь личного, но прощальное письмо написано с таким чувством. В нем нет чопорности и холода.
- Вы правы, и я безмерно благодарна Сесилу за него. Это его последний жест, и он получился таким неожиданным для меня. Но я все же обязана быть предельно правдивой, не так ли? А правда такова, что Сесил обрел способность и желание так просто и искренне обратиться ко мне лишь в последние минуты жизни. И, боже мой, как хорошо, что этот его порыв не пропал впустую, что он оставил это письмо! Больно осознавать, что только приближение ужасного конца, который он не мог отвратить или отсрочить, подействовало на него отрезвляюще.
Даже этим неподдельным проявлением признательности она лишь отдавала должное мужу. Своим уходом он заслужил прощение, но говорить о каких либо чувствах было бессмысленно. Пропасть между ними оказалась непреодолима, давний разлад сделал их чужими друг другу.
- Так что, если вернуться к вашему вопросу, господа, - продолжала она, - ценность предмета, на который покусился капитан Проскетт, в глазах моего мужа не стоит переоценивать. С другой стороны, он был честолюбив безмерно, так что сам факт покушения на свое имущество - вынуждена назвать себя именно так - не мог не вывести его из себя. Перспектива прослыть обманутым супругом привела бы его в ярость. Я уверена, что никто на него не выходил с этим. В противном случае Сесил не удержался бы от упреков в мой адрес, и уж конечно же не написал бы такого письма. Кроме того, мне кажется, Сидни все же не осмелился бы вступить в прямую конфронтацию с Сесилом. Он явно искал поддержки в Лондоне, пытался завести выгодные знакомства и не мог не понимать, что рано или поздно в дело вмешается дядя Терренс. И тогда Сиднею пришлось бы убраться из Лондона, да поживее и надолго.
- Как вам показалось, капитан Проскетт нуждался в средствах?
- Думаю, да. Знаете ли, он производил впечатление человека, который всегда будет нуждаться, потому что в состоянии спустить любую сумму.
- Понятно. Вечно на мели. В таком случае, у него оставался последний вариант, прямо таки находка для тех, кто желает заработать нечистым способом, но опасается получить за такое по заслугам.
- Прошу вас пояснить.
- В Лондоне известен человек, который охотно скупает такие материалы, - я смотрел на нее в надежде уловить хоть какие-то признаки беспокойства, но нет - несомненно обуреваемая им поначалу вдова теперь не выказывала ничего кроме вполне естественной дозы любопытства и удивления. - Шантаж – дело не такое простое, как может показаться, так что те, кто не имеет возможности заниматься этим сам, охотно продают право пить кровь живого человека тому, чье умение и успехи на этом поприще не имеют себе равных. Если капитан намеревался поправить свои финансовые дела и одновременно отмстить вам, тот человек идеально соответствовал обоим этим ожиданиям.
- Тогда логичнее было бы заключить, что этот человек, о котором вы говорите, выкупив письма, принялся шантажировать того, кого они по его мнению компрометируют, то есть меня, а не моего мужа, не так ли?
- Совершенно с вами согласен, - пришлось признать мне, так как она в точности повторила ту логическую цепочку, что мы уже прокручивали в Ярде. Озвучивать ей второй вариант, где ее муж представал в роли безмолвного ничтожества, цепляющегося за благосклонность ее дяди, не было смысла. Однако в моем неразвернутом ответе ей вполне справедливо послышалась недосказанность, и это молчаливое упорное продвижение навстречу неудобной теме вопреки ее заверениям заставило ее заговорить резче:
- Что ж. Избавлю вас от необходимости задать этот неудобный вопрос и отвечу сама. Никаких контактов с личностями подобного рода у меня не было, и не только в последнее время. Никто и никогда, слава богу, не оскорблял еще меня намеками на вымогательство. Вы сказали, все зависит от того, как подать историю с этими письмами. В моем случае это самое все - ничто. Я уже объяснила вам, что в нашем браке Сесил ценил наиболее всего. Развод был невыгоден прежде всего ему самому, но, даже если бы он состоялся, повторяю - наш союз в моих глазах перестал быть тем, ради чьего сохранения стоило бы пойти на крайние меры. Так что мне такой шантаж ничем не угрожал. Вы удовлетворены?
- Вполне, миссис Кроссуэлл, благодарю вас. Кстати, человек, о котором идет речь, недавно скоропостижно скончался. Вы что-нибудь...
- Я не читала газет уже более двух недель, и вообще равнодушна к новостям. Трагедия в моей семье, вот что сейчас составляет всю мою жизнь.
- Понимаю. И все же назову вам его имя. Его звали Огастес Милвертон.
- В таком случае могу только повторить: я никогда не слышала о нем.
- Дело в том, что в вашем доме еще совсем недавно присутствовал человек, которому это имя хорошо известно.
Наконец-то! Ровное спокойное течение разговора давно разочаровывало меня. Леди Кроссуэлл, решившись на признание в самом начале, быстро обрела равновесие, как будто ей больше нечего было скрывать. Неужели выкопанное нами на свет самоубийство, и было единственной тайной этого дома? С одной стороны, я и сам желал всеми силами избежать прямого конфликта с его обитателями, с другой, все протекало слишком безмятежно и не оставляло нам ни единой зацепки. Выходило, что вся работа в этом направлении была проделана впустую - мстить Огастесу Милвертону за смерть Сесила Кроссуэлла никто не собирался. Он не был так уж нужен ни отдалившейся жене, ни честолюбивой приживалке. Но последние слова что-то изменили. На лице хозяйки дома промелькнуло выражение, которое я не сумел распознать.
- Кто же это?
- У вас работала горничная по имени Агата Твумндидл. Совсем недавно она ушла от вас.
- Да, припоминаю, - миссис Кроссуэлл не столько старалась вспомнить, сколько овладеть собой, отчего ее ответ прозвучал как-то механически.
- Не подскажете, что послужило причиной ее ухода?
- Причина проста, - в ее голосе вновь появилась интонация; ей удалось взять себя в руки. - Эта девушка оказалась на удивление плохой работницей.
- Она не кажется медлительной и нерасторопной.
- То-то и удивительно. Она бойкая и вполне могла бы справиться со своими обязанностями, но всему виной ее легкомыслие и безответственность. Оказалось, ей ничего нельзя поручить. Она или все напутает, или забудет или не сделает еще по какой-то причине. Отослать ее куда-нибудь из дома с недолгим поручением означало потерять ее едва ли не до ночи. Я поняла, что она безнадежна.
- Вы рассчитали ее?
- Да. Но почему вы сказали, что ей знаком тот человек?
- Потому что после того, как вы ее уволили, не прошло и трех дней, как она оказалась служанкой в его доме.
Эта фраза вместо удивления вызвала на ее лице слабую улыбку. Так принимают новость безрадостную, но объясняющую много если не все. Запоздалое прояснение ума, когда загадок не остается и можно по крайней мере не ломать над ними голову. Жаль, но она предпочла оставить свои выводы при себе, и следующей ее фразой стала дежурная в таких случаях отговорка:
- Господа, но позвольте... этой девушке после ухода отсюда пришлось искать себе работу, ведь так? И если тот человек на тот момент нуждался в прислуге, то, может быть, вы напрасно уделяете этому совпадению столько значения?
- Кроме того, мы располагаем информацией, правда, нуждающейся в проверке, что она покинула ваш дом не с пустыми руками. В связи с этим, сударыня, возникает следующий вопрос. Вы выразили уверенность, что затруднения вашего мужа были связаны целиком и полностью с его службой в Комитете.
- Да, я полагаю, что это так.
- Не имел ли он привычки приносить сюда какие-нибудь документы?
- Мне трудно ответить на этот вопрос. Приходя со службы, случалось, он запирался в кабинете и засиживался там допоздна. Но даже поначалу, когда нашим отношениям ничто не угрожало, и мне казалось, что мы еще близки, я не считала возможным для себя вмешиваться в его дела, если он только сам не делился чем-то. Что же касается последнего года, мне еще труднее ответить вам определенно. Если вы подозреваете эту девицу в краже каких-то документов, скажу вам так. Да, она способна на такое. Ее неприспособленность к труду по дому объясняется вовсе не глупостью. Скорее, наоборот. Не удивлюсь, если все это время здесь она провела, высматривая, что где плохо лежит.
То неуловимое, посулившее шансы, мелькнуло и поманив исчезло. Вроде бы все обговорено. Пора вежливо убраться, источая улыбки и заверения в глубочайшем почтении. Напоследок немного о той, кто, даже не присутствуя при нашем разговоре, притягивает к себе значительную часть моего внимания. Мисс Нэви - человек действия, чье отсутствие здесь - это присутствие где-то. Неплохо бы узнать, где, а еще лучше - по каким причинам.
- Мисс Нэви не пожелала присутствовать при нашем разговоре?
- Она в отъезде. Мы решили, что смена обстановки пойдет нам на пользу, особенно мне. Очень тяжело сейчас находиться здесь.
- Да, конечно.
- Она отправилась в Мерриден-Холл, наш загородный дом, проверить, все ли готово к нашему приезду.
- Значит, совсем скоро вы смените Лондон на чистый воздух Беркшира?
- Откровенно говоря, я была готова поехать хоть сегодня, но Джоз отговорила. Она уверила меня, что в моем состоянии, с расшатанными нервами будет не лучшим вариантом застать там холод и сырость. Мы не были там с прошлого года. Так что требуется убедиться, что ничто не помешает нашему комфорту. Распоряжения слугам и прочие организационные вопросы - ее стихия.
- Разумно. Ну что ж, миссис Кроссуэлл, мы рады оказанной чести....
И так далее. Она тоже безумно рада. По крайней мере, тому, что это закончилось. Грегсон, кроме дежурных фраз вначале не проронивший за всю беседу ни звука, если не считать осторожных покашливаний, прощается особенно горячо. Уилкс проводит нас до дверей и выпускает на крыльцо.
- Ну что? Теперь в Ноттинг-Хилл? – Тобби от облегчения, что сафари с незаряженным ружьем завершилось благополучно, заметно повеселел. -У нас еще есть время застать Агату без отца. Кстати, неплохо бы повстречать там ее женишка.
Мне не хочется спускаться. Ощущение, что из пальцев выскользнуло что-то стоящее, не отпускает, но и возвращаться в общество вдовы мне не с чем.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

45. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

13 ноября 1895

- Кто там? – спросила Агата, подойдя к двери.
- Скотланд-Ярд, - представились из-за двери, и я снова вздрогнул. Кажется, это инспектор Грегсон. Какой черт принес его сюда? Он не должен видеть меня здесь!
- Что вам нужно? Я уже все рассказала.
- Пожалуйста, откройте, мисс Твумндидл. Мы получили информацию. Есть необходимость побеседовать.
- Не впускайте его, ради бога! - зашептал я так страстно, как мог бы, если б решился-таки приступить к соблазнительному для себя плану соблазнения. - Если он застанет нас вместе, ваши показания ничего не будут стоить.
- Стоить? - оживилась она. - Так мне за них еще и заплатят?
- Я имею ввиду, им перестанут верить.
- И что?
- И не видать вам тогда Шерлика…то есть великого Шерлока Холмса, как своих ушей!
- Но как же я могу не впустить его?
- Задержите его.
- Подождите немного! – крикнула Агата инспектору.
Я подскочил к окну. Сигануть вниз? Мне вспомнился мой недавний прыжок на мостовую Бейкер-стрит из окна второго этажа. Тут третий, значит, потребуется две подушки, а то и три, и одеяло в придачу, коих от нее не дождешься. И внизу поджидает собака. Можно прыгнуть прямо на пса, но достаточно ли он мягкий? Если я промахнусь, он уже точно не упустит меня. Отчаянным взором затравленного зверя я еще раз оглядел комнату. Оставалось последнее… Не говоря ни слова хозяйке, дабы упредить ее протесты, я растянулся на полу и полез под одну из кроватей.
- Эй, куда?! – взвизгнула мисс Твумндидл, и я почувствовал, как меня довольно дерзко ухватили за щиколотки. - Да он рехнулся! Что за глупости!
- Не надо хватать меня за ноги! – отбивался я. - И, пожалуйста, потише. Я все равно не сдамся, вы меня плохо знаете.
- Лучше б я вас вообще не знала.
- Почему вы шепчете?
- Сами же просили потише.
- Тогда погромче, - поправился я, устраиваясь поудобнее, как и следует шпиону. - Я должен слышать ваш разговор с инспектором. Впускайте.
- Еще командует тут! – тоном, который возможно воспроизвести только через хорошенько надутые губы, произнесла невеста Холмса и, поднявшись с колен, пошла открывать.
- Здравствуйте, господин инспектор... ой! И господин…
- Старший инспектор, мисс Твумндидл, - послышался голос, от которого я инстинктивно подтянул коленки к подбородку, хотя мои ноги и так старались не выглядывать наружу, как и я сам. И этот здесь!
- Да, мистер Лестрейд, я помню.
- Мисс Твумндидл, - начал Грегсон с претензией на задушевность, какой от Лестрейда ни в жизнь не дождешься, - просим нас простить, но дело не терпит отлагательства.
Я услышал шаги и увидел чьи-то ноги. Второй, по-прежнему, невидимый для меня, вероятно, остался у двери, отчего мне стало не по себе. Так отсекают путь к бегству. Мой дедуктивный метод помог мне определить, кто из них остановился посреди комнаты. Господи, да что ж такое! Опять шнурок, как тогда в Эплдор-Тауэрс! Не помню, тот же ботинок или другой, но если только Агата со своей прямотой вновь озвучит его конфуз, и Грегсон, также рассыпаясь в благодарностях, наклонится к полу, наши взгляды могут встретиться, и он может подумать, что это ему не померещилось, что доктор Уотсон и в самом деле лежит не на кровати, что еще хоть как-то допустимо, а под кроватью, что вообще-то говоря не принято. В лучшем случае, он попросит меня отвернуться и заткнуть уши, и то вряд ли, скорее всего, поинтересуется, что я тут забыл. Может, и правда, сказать, что я тут что-нибудь забыл? Я осмотрелся, нет ли со мною под кроватью каких-нибудь предметов, которые можно было бы забыть, потерять или уронить. Нет, одна только пыль. И так много, клубы пыли! Один вид ее вызывал непереносимое желание чихнуть. Я стиснул нос, как стискивают зубы, и подумал, не попробовать ли мне самому поправить дело и заняться его ботинком, но остановил себя. Вдруг он как-то по-своему вяжет бантики, и мое исполнение вызовет у него замешательство, а потом - пронзительную догадку, что кто-то сделал это втайне от него! И он начнет развязывать этот шнурок...то есть клубок, логическую цепочку, делая одно поразительное умозаключение за другим, и в итоге придет к выводу, что это могло случиться только, если не кто иной как доктор Уотсон следил за ним не иначе как из под кровати Агаты Твумндидл! Все возможно, он же полицейский! Разговор, тем временем, начался.
- Насколько я помню, вы ведь недолго проработали в Эплдор-Тауэрс? – спросил инспектор Грегсон тоном, каким обычно проверяет собеседника тот, кто и сам не жалуется на память.
- Да, я уже говорила, - чуть удивленно ответила девушка. - Примерно две недели.
- Скажите, а где вы трудились до этого?
- В Мэйфэйр-Плэйс. У мистера и миссис Кроссуэлл.
Агата произнесла это совершенно спокойно и легко, как отвечают на просьбу назвать имя или любимый сорт яблок, но я так поразился, что даже чуть подпрыгнул, насколько это было возможно из положения лежа в столь стесненном пространстве. Прозвучали фамилия и место, которые Холмс убежденно считал ключевыми в нашем деле, а его невесте, оказывается, прекрасно известны и то, и другое. Агата - та самая служанка, мисс Зет! Холмс обручился с вероятной убийцей! Страшно подумать, во сколько баллов можно оценить эту новость! На две-три измены это точно потянет. Как хорошо, что я не выпрыгнул в окно и не сломал себе ноги и не зацепился горлом за зубы волкодава Снука, а лежу тут! Если бы все это случилось, мы бы с Холмсом так и не узнали того, что он узнает, что я уже знаю и о чем расскажу ему, если меня тут не обнаружат! Надеюсь, после такого, он никогда больше не станет оставлять меня одного без дела хотя бы из страха, что я, изнывая от безделья, придумаю что-нибудь как сегодня и утру ему нос. Но эти двое явно уже знают то, о чем спрашивают. Каким образом они раздобыли эту информацию? Интересно, озадачил ли их ее ответ?
- Почему вы оттуда ушли? - продолжил расспрашивать Грегсон.
- Я тут не причем. Меня рассчитали.
- Кто именно?
- Хозяйка. Хотя я думаю, не обошлось без этой гордячки мисс Нэви.
- Почему вы так считаете?
- Потому что без нее ничего там просто так не происходит. Это заметно.
- Вам объяснили причины вашего увольнения?
- Миссис Кроссуэлл была недовольна. Сказала, что я плохо справляюсь.
- Вы согласны с ее нареканиями?
Ответа не последовало. Наверное, Агата пожала плечами. Что еще скажешь, если везде с тобою приключается одна и та же история! Чьей бы женой - моей или Холмса - в итоге она ни оказалась, мне не хотелось думать, что бедная миссис Хадсон заполучит в помощницы по дому лентяйку и неряху.
- Какие у вас были отношения с ними?
- А какие они могут быть у горничной? Обычные. Ровные.
- Со всеми?
- Мистера Кроссуэлла я видела нечасто. И он меня почти не замечал. Хотя…
Снова пауза. Ах, как жаль, что не видно лиц! Инспектор тоже заинтересовался причиной заминки.
- Вы что-то хотели сказать?
- В последние дни что-то изменилось. Все стали какие-то нервные, и все были мною недовольны.
- Что вам говорили?
- Хозяйка больше придиралась. То не так, другое не вовремя, третье не к месту. Замечания сыпались постоянно. Мистер Кроссуэлл молчал, но смотрел как-то… нехорошо.
- Вы уверены, что это имело отношение к вам?
- Ну, - мисс Твумндидл, видимо, не любила крепко задумываться. - Я не знаю. Мне так показалось.
- Прошу вас, успокойтесь, - милый инспектор Грегсон вновь проявил великодушие, так что мне пришлось подавить новый позыв помочь ему привести в порядок внешний вид - только уже не из соображений конспирации, а по причине пробудившейся симпатии. - Я только хочу убедиться, правильно ли вы поняли, что там произошло.
- А что произошло?
- Мы и сами пока не знаем. Но вы сказали, что-то изменилось. Если случилась какая-то неприятность, и все были раздражены этим, то, может, вы зря это приняли на свой счет?
Зря так зря. Мисс Твумндидл не желала никого ни в чем переубеждать, поэтому снова повисла пауза.
- Вы знаете, что случилось с мистером Кроссуэллом? – подал, наконец, голос Лестрейд.
- Да. Он умер, - спокойно ответила Агата, словно ее бывший хозяин отбыл не в иной мир, а куда-нибудь в Бирмингем на собрание уэст-мидлендского общества разводителей овец.
- Откуда вам это известно?
- Прочла в газете. На следующий день. Сердце, так там было сказано.
- Верно. И вы, вижу, особо не расстроились?
- Да нет же, мне очень жаль, честное слово! – Агата смутилась. - Но я ведь недолго там пробыла, а мистер Кроссуэлл такой человек, что и не поймешь…
- Закрытый?
- Вот, точно. Так что я сказать вам насчет него…
- А мисс Нэви как к вам относилась? – спросил Грегсон.
- Она меня не трогала.
- Я понимаю. А вообще?
- Трудно сказать. Кому интересны слуги? Нас замечают, если только совершишь какую-нибудь оплошность. И у нее такое лицо. Я вообще не могу припомнить, чтобы она улыбалась. Вот миссис Кроссуэлл я видела всякой, а мисс Нэви… Даже если она чем-то довольна или наоборот, она никогда не покажет это.
- Скрытная?
- Не то чтобы. Очень гордая. Чего она точно никогда не могла скрыть, так это нетерпение. Оно у нее на лице всегда. И раздражение.
- Отчего?
- Она резкая. Не злая, нет. Я думаю, всё вокруг слишком медленное для нее. Всё и все.
- Слуги?
- Кто угодно, и слуги тоже. Вся жизнь вокруг. Каким бы кто ни был хорошим, она все равно лучше всех.
- Вы так думаете?
- Да. Она очень сильная и энергичная.
- Но претензий от нее вы не слышали?
- Нет, она слишком хитра для этого. Она же не хозяйка, и делает вид, будто помнит это и не считает себя вправе…
- Почему же делает вид?
- О, меня не обманешь! Может, я и плохая служанка для них, но глаза у меня есть. Эта дама все держит в своих руках. Миссис Кроссуэлл у нее вот где, да и муж. Ох, как подумаю, что он теперь…простите.
- Как он к этому относился? – поинтересовался Лестрейд.
- К чему?
- Ну, что мисс Нэви всем заправляет в доме.
- Как относился? – Агата растянуто в задумчивости переспросила вопрос. Он явно ее чем-то зацепил, пробудил в ней что-то смутное – ощущения, догадки, и ей самой захотелось разобраться. Впервые в ее ответе вместо одолжения я услышал интерес. -Не знаю. Я же говорю, я там совсем мало пробыла. Ну и мистер Кроссуэлл…он был, конечно, не больно рад это видеть, но…
- Но что?
- Как-то странно. Ну, то есть…вот у меня бы, например, это было по-другому. Может, потому что ему не нравилось это показывать. Он же мужчина.
- И что это значит?
- А каково бы вам было, если б ваша жена променяла вас, да еще на женщину?
- Вы это на что намекаете? – крайне недружелюбно возвысил голос Лестрейд.
- Упаси меня бог, ни на что, конечно! – воскликнула Агата испуганно.
- Мисс Твумндидл имела ввиду то, что и так известно, - поспешил вмешаться Грегсон. - А именно, дружбу между леди Кроссуэлл и мисс Нэви, конечно же не предполагая в этом ничего предосудительного, верно?
- Но ему-то от этого не было легче, разве не так? - уже осторожнее заметила Агата. - Можно ревновать и к дружбе. Ему не хватало внимания, тогда как они все время были вместе.
- Это, наверное, и есть настоящая дружба, - предположил Грегсон. - Вы так говорите не потому, что в обиде на миссис Кроссуэлл?
- Нет. Я говорю то, что вижу. Она из тех, кто в этом нуждается. Ей видно хочется, чтобы это было как в детстве.
- Любопытно. А как это?
- Вы как будто не были мальчиком, господин инспектор.
- Да нет, как будто бы был, - рассмеялся инспектор.
- Верить до конца, дружить как любить. Разве у вас так не было?
- Кажется, я вас понял. Значит, миссис Кроссуэлл боготворит свою подругу?
- Миссис Кроссуэлл смотрит ей в рот, вот что я думаю.
- А мисс Нэви?
- Эта женщина совсем из другого теста. Я вот смотрела и спрашивала себя, зачем ей это нужно?
- Хорошо. Вы еще что-нибудь можете добавить?
- Я рассказала все.
- Нет, не все, - жестко возразил Лестрейд. - Напомнить?
- Не знаю, о чем вы.
- У вас там было еще занятие. Деликатного свойства.
- Занятие? Мне платили за обычную работу.
- Вам платили не только Кроссуэллы. Тот человек, что передавал вам письма. Зачем вы умалчиваете?
- Ах, вот как! – мисс Твумндидл ощутимо рассердилась. - Так почему бы вам не спросить этого человека?
- Уже спросили, - примиряюще пояснил Грегсон.
- Это он такое сказал?
- Он много чего рассказал. А теперь мы хотим послушать вас. Так вы передавали его письма?
- Всего пару раз. В первый миссис Кроссуэлл ничего не сказала. А после второго письма вышла из себя.
- Почему?
- Ей не понравилось, что я выполняю просьбы незнакомых людей.
- Вы сделали это втайне от мисс Нэви?
- Да, и это ей тоже не понравилось.
- Хозяйке?
- Да. Думаю, утаи я что-то от нее, она бы и то так не рассердилась. А тут, ну как же, обошли саму мисс Нэви! Я хоть понимаю, кого я пыталась обмануть?! И все такое.
- После этого вас и уволили?
- Не знаю. Это случилось не сразу же. Мне самой стало очень неуютно. Думаю, если мисс Нэви стало известно про эти письма…
- Это тоже могло повлиять?
- А как же!
- Скажите, мисс Твумндидл, вам не предъявляли каких-то серьезных обвинений? – неожиданно повернул разговор в новую сторону Грегсон.
- Вы о чем?
- Таких, что могли бы привести к разбирательствам. Например, в краже.
- Господи, нет! - совсем уже перепугалась девушка. - Честное слово!
- Но вы совсем недолго пробыли без работы.
- Всего несколько дней, если точно. А что? Отец так разозлился, что обещал с меня шкуру спустить. Миссис Лекерби, его приятельница как раз сказала ему, что освободилось место в Эплдор-Тауэрс.
- Вы не слышали, что за человек такой мистер Милвертон?
- Нет. Я только поняла, что попала в богатый дом.
- Когда вы туда устраивались, кто вас принимал?
- Мистер Сноулз. Сначала с ним поговорила миссис Леккерби...
- Посоветовала вас?
- Да. И он сказал, пусть приводит. Надо посмотреть, поговорить....все как обычно.
- И что, он не поинтересовался, где вы до того работали?
- Поинтересовался, только я про Мэйфэйр не стала говорить.
- Боялись плохих отзывов?
- Вроде того. Мне и самой не понравилось, как там все обернулось.
- И вы так и помалкивали об этом до сегодняшнего дня?
- Да. Но не столько. Проговорилась в тот день, когда узнала о несчастье с мистером Кроссуэллом.
- Кому?
- Мистеру Сноулзу. Глупо вышло, но я не сдержалась, а он оказался рядом. Пришлось все рассказать.
- Поточнее, пожалуйста, мисс Твумндидл. Кому вы рассказывали?
- Сначала миссис Леккерби. Сразу, как прочитала.
- Сообщение о его смерти?
- Да, в газете. Понимаете, меня такое волнение взяло, я ж еще совсем недавно видела мистера Кроссуэлла живым и здоровым. Показала ей газету и сказала, что это про моего бывшего хозяина.
- Понятно. Вы поделились с нею, а он вас услышал?
- Да. И мне пришлось признаться, что я там работала.
- Он удивился?
- Не то слово! У него было такое лицо! - Агата так выделила предпоследнее слово, что и я в своем укромном месте живо представил себе, как был ошарашен мистер Сноулз.
- Расспрашивал подробно?
- Да. Много.
- Как он выглядел? Недовольно?
- Нет, не так . Но, что я точно запомнила, он очень внимательно меня рассматривал.
- Оценивающе?
- Будто пытался понять, правду ли я говорю. Мне даже показалось, что он испугался.
- Ясно, - Грегсон со скрипом развернулся на каблуках в сторону двери. - Ну что?
- Что-что! – недовольно передразнил Лестрейд и, отклеившись, наконец, от двери, попал в поле моего хитро замаскированного наблюдения. - Вижу, наша маленькая мисс не очень-то настроена откровенничать.
- Но я же...
- Не спорю, ты рассказала много чего интересного. А теперь поговорим о том, о чем ты умолчала. Когда зашла речь о дружбе твоей хозяйки и мисс Нэви, ты ведь подумала о другой связи, верно?
- Это меня не касается.
- Точно. Но тебя никто и не просит лезть в чужое дело. Только то, что ты видела. Ты пока еще свидетель, Агата. Но все может измениться.
- А что я видела?
- Я вот о чем думаю. Ты – девушка бойкая, а с работой не справляешься. Как так выходит? Неужели не успеваешь? Или успеваешь кое-что другое?
- Не знаю, о чем вы.
- Зато все замечаешь. Для горничной, пробывшей там всего две недели, совсем неплохо. Глаза у тебя на месте, да и нюх есть, этого не отнять.
- Я вам не собака, чтобы иметь нюх, как вы говорите. И, если я умею смотреть, разве в том есть моя вина?
- Точно. И не просто смотреть - подсматривать! Не думаю, что ты бы дала себя провести этой сказочкой. Зачем же ты ее нам скармливаешь?
- Вы про что?
- Про эту невероятную женскую дружбу. Признайся, Кроссуэлл потому и не возражал особенно их сближению, что это был спектакль для наивной жены, в то время как за ее спиной он и мисс Нэви...Ну? Что молчишь? Ты же догадалась, что они любовники, так?
- Нет. Сначала я тоже так подумала, но там другое. Я так и не поняла, но думаю, ему это не нравилось. Я видела его с нею.
- С мисс Нэви?
- Да. Это не то, что вы думаете, поверьте. Я поняла по ее лицу.
- Что ты можешь понимать в господской жизни!
- Сами же спросили! Женщина всегда поймет женщину.
- Ну и что же было у нее в лице?
- Так смотрят, когда готовы вытереть об тебя ноги.
- Этот взгляд предназначался ему?
- Да. Он бы не осмелился. У него был такой вид.
- Какой?
- Жалкий. Будто он провинился перед нею.
- Когда это было?
- За пару дней до моего увольнения.
- Ладно, оставим это. А теперь поговорим о твоих успехах. Чем же ты там поживилась?
- Я не понимаю.
- Не прикидывайся дурочкой. С чем ты пожаловала к новому хозяину?
- К мистеру Милвертону?
- Только не пытайся убедить меня в том, что тебе неизвестно, чем он знаменит на весь Лондон. Ты прихватила нечто весьма ценное, за что оба твоих бывших хозяина поплатились жизнью. Но ты пойми, не бывает таких совпадений - два покойника и ты между ними. От тебя уже не отстанут.
- Я уже отвечала на этот вопрос. Меня ни в чем не обвиняли. Можете проверить.
- Кто бы стал такое выносить на свет! - рассмеялся Лестрейд желчно. - Кстати, я так понимаю, вас уже можно поздравить?
- Меня?
- Тебя и твоего жениха. Мы слышали о вашей помолвке.
- Ох! – вырвалось у Агаты и у меня, слава богу, одновременно.
- Агата, ты только посмотри, какой вырисовывается расклад, - продолжил Лестрейд, не слишком-то умело изображая дружественное участие. - Прекрасно известный тебе мистер Сноулз показал, что оставил твоего хозяина наедине с некой женщиной, а через минуту или меньше зазвучали выстрелы. Я сказал, наедине, потому что ты сама так захотела.
- Я сама?
- Да. Ведь мы-то знаем, что там был еще кое-кто, но ты утверждаешь, что он был в твоей комнате, наслаждаясь обществом с тобою. Мистер Сноулз тоже не спешит рассказать правду, но у него на то свои причины. Ты же готова лгать в суде ради алиби своего жениха, но задумывалась ли ты о собственном? Кто покажет, что ты была у себя? Твой мистер Холмс не в счет, потому что такое взаимное покрывательство друг друга можно рассматривать как ваш сговор. Самое смешное в том, что твой возлюбленный уже дал показания против тебя.
- Как это? - недоверчиво отозвалась мисс Твумндидл.
- А так. С его слов нам известно, что Милвертон вел переговоры со служанкой миссис Кроссуэлл и получил от нее кое-что весьма ценное, но не заплатил ей. Только твоему Холмсу невдомек, что этой служанкой была ты. Признайся, ты ведь скрыла это и от него тоже, верно?
- Это не правда! Он не мог такое...
- Хозяйка тебя изгнала, а благодарный мистер Милвертон взял к себе. А может, он просто не знал, кто у него побывал в первый раз? Ты же тогда позаботилась об этом, спрятав лицо.
- В какой еще первый раз? Что вы такое говорите!
- В тот раз, когда ты принесла...что это было? Письмо? Чье? Ее или его? Откуда ты его выкрала?
- Чушь! Я ничего не крала, и вы это не докажете!
- Ладно. Не крала, но и не передала, угадал?
- Снова у вас загадки.
- Точнее, передала, да не в те руки.
- В чьи еще руки?
- Милвертона, в чьи! Или он сам тебя об этом попросил?
- Кто он? Мистер Милвертон?
- Не притворяйся наивной. Проскетт!
- Кто это?
- Человек, чьи письма ты якобы передавала леди Кроссуэлл. Передавала, да не все. Кое-что предпочла оставить себе на память.
- Я же говорю, не докажете!
- Если не докажем, пустим в ход другую историю. Да, ты не воровка. Ты - верная служанка леди Кроссуэлл и ради ее спасения согласилась помочь в опасном деле. Твое увольнение - фальшивка для отвода глаз, потому что ей понадобился свой человек в Эплдор-Тауэрс, который поможет Холмсу проделать его работу. Так что будет вполне резонно утверждать, что ты устроилась туда только затем, чтобы обстряпать с ним нехитрое дельце - грабеж, который, однако, обернулся кровью. С письмом с просьбой о встрече в одиннадцать вы здорово придумали. Никто бы не догадался, что гостья заявится не снаружи. Чтобы попасть в сад, тебе достаточно было только покинуть свою комнату. С возвращением еще проще. Пока слуги обыскивали сад и бежали к воротам, ты тихонько прошмыгнула к себе. Сноулз подтвердил, что его хозяину голос ночной гостьи кого-то напоминал. Возможно, он вспомнил или догадался как-то иначе, что его водит за нос собственная горничная, и тебе пришлось его убить. Можем устроить тебе очную ставку со Сноулзом. Не сомневаюсь, он узнает твой голос.
- Мисс Твумндидл, этот вариант для вас еще хуже, - с сочувствием добавил Грегсон.
- Конечно, - с готовностью согласился Лестрейд, - так что вернемся к первому. Твой шанс только в одном. Если ты убедишь меня, что ты только грязная воровка и не более, и что то, что ты передала Милвертону, заставило леди Кроссуэлл или Джозефину Нэви явиться к нему и совершить казнь. Что это было? Любовные письма? Деловые бумаги?
Агата не отвечала. Я не видел, как отразилось на ней это бесчеловечное жонглирование фактами, но никак не мог представить себе гордое и насмешливое выражение на ее лице в такую минуту и подозревал, что с нею творится нечто ужасное. Лучше бы она закричала или даже расплакалась, мне так было бы спокойнее. Не лишилась ли она чувств, не утратила ли разум? Не оцепенела ли навеки или даже хотя бы не проглотила ли язык? Я чувствовал, что вопреки всему, в том числе и моей тайной миссии, обязан вступиться за девушку и прекратить эту пытку. Нужные слова, гневные и требующие немедленно прекратить безобразие и проявить уважение к женщине, уже вертелись на языке. Но как это будет сочетаться с моим своеобразным местоположением ? Что уместнее? Если я призову их к ответу, не высовываясь из своего укрытия, это будет выглядеть…да никак это не будет выглядеть, если я не выгляну! Кто верит нынче в глас божий, низвергающийся откуда-то с неба...нет, из под кровати! Они решат, что им показалось, а Агата посчитает меня трусом. Нет, надо вылезти или хотя бы высунуть голову и тогда уже заявить им свой протест. Но в первом случае я предстану перед ними в ужасном виде, весь в пыли. Придется приводить себя в порядок. Грегсон обязательно бросится помогать. Возникнет неловкая пауза. Как после этого ругаться? Скорее, наоборот, придется горячо поблагодарить, а затем посыплются встречные вопросы, и я не сумею вернуть себе инициативу. Во втором случае может получиться еще хуже. Грегсон разволновался и много ходит и вряд ли внимательно смотрит себе под ноги. Если я высуну голову, он запросто на нее наступит прежде, чем я успею открыть рот. Создавшееся затруднение вызвало у меня настоящую ярость, и я даже начал негромко рычать и ковырять пальцем матрас.
- Мисс Твумндидл, - встревожился участливый Грегсон, - вы хорошо себя чувствуете?
Ответа вновь не последовало. Вместо этого тут же началась суета с восклицаниями "Эй, эй!" и "Сюда, сюда!" Обычно так подхватывают и усаживают человека, которому отказали ноги.
- Где у вас вода? – спросил Грегсон. - Подать вам?
- Какая вода! – усмехнулся Лестрейд. - Глоток бренди! Где твоя фляжка?
- Будете бренди? - не успокаивался Грегсон.
- Тобби, шевелись!
- Буду, - вздохнула Агата.
"Ничего себе! - подумал я, когда до меня донеслись жадные чвакающие глотки. - Так пьют воду, если только не довелось служить во флоте. Сколько бы там ни было бренди, инспектору Грегсону сегодня уже не приложиться к своей фляге!"
- Ну вот и славно, - заговорил Лестрейд, отчего я понял, что процедура приведения в чувство прошла успешно. - А теперь послушай, глупышка. Я помню, что уже предупреждал тебя, и все-таки повторю. Если ты решишься все же отказаться от своих показаний в части третьей ночи со своим Холмсом, лучше бы тебе это сделать до того, как мы докажем их ложный характер. Мне не хочется, чтобы ты пострадала из-за этого человека. В противном случае вам придется сильно повременить со свадьбой, так как ты становишься заинтересованным лицом, и твое свидетельство потеряет силу вследствие определенной предвзятости. Понимаешь?
- Повременить? - ее голосовые связки набухли то ли от слез, то ли от бренди, отчего слово это прозвучало как-то по ватному. Однажды звук похожего тембра при мне в зоопарке издал самец бубалы. - Как же это?
- Скажу тебе по секрету. Мы сейчас всерьез взялись за Шерлока Холмса.
- За Шерлика! - горестно ахнула Агата.
- Как? - вырвалось у растерявшегося Грегсона, а Лестрейд, довольно рассмеявшись, продолжил:
- Вот именно, за Шерлика! Если будет установлено, что его наняла миссис Кроссуэлл или мисс Нэви, факт, что ты устроилась туда же, где ему предстояло работать, будет выглядеть очень нежелательно для тебя. Тем более, что ты помогала ему проникать туда раз за разом. Будет походить на то, будто тебя туда специально подсунули. Все твои уверения, что тебя уволили, скорее всего, будут проигнорированы.
- Спросите у миссис Кроссуэлл.
- Ты не поняла. Миссис Кроссуэлл тогда уже ничем не сможет помочь тебе. Да и себе тоже. Речь идет об умышленном убийстве, тщательно спланированном группой лиц. Ты в ней самый незащищенный человек. У тебя нет ни его известности, ни ее денег. Они отвертятся, а вот ты... Думаю, Шерлик снова отвернется от своего терьерчика. Подумай, пока не поздно, и выбери, кого из них тебе лучше отдать. Зачем тебе их защищать?
- Мисс Твумндидл, - присоединился Грегсон к уговорам, - старший инспектор хоть и суров, но говорит дело.
- На сегодня хватит, - смилостивился Лестрейд. - Идем.
- Да, больше мы не станем отнимать ваше время, - его друг спустился до интонаций, уверивших меня, что ему должны неплохо даваться колыбельные. - Но вы подумайте, мисс Твумндидл.
- Спасибо, - безжизненно произнесла Агата. - Господин инспектор, поверьте мне на слово, что на нашей лестнице двенадцать ступенек.
- Хорошо, - слегка оторопел Грегсон. - А это к чему?
- К тому, что вовсе не обязательно вам их пересчитывать.
- Зачем же, по-вашему, мне их пересчитывать?
- Не знаю, но вы непременно этим займетесь, если не завяжете шнурок.
Лестрейд вновь рассмеялся, а инспектор Грегсон как и в прошлый раз горячо поблагодарил и пошутил, что теперь после ее слов в такой процедуре нет смысла, так как он ей верит. Дверь хлопнула. Выпустив свою последнюю, безусловно, самую отравленную стрелу, и запугав беззащитную девушку почти до обморока, лучшие сыщики Скотланд-Ярда, наконец, удалились.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

46. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

13 ноября 1895

Почему я выбрал этот маршрут? Уже наступил поздний вечер, когда мы расстались с Грегсоном, и возвращаться из Ноттинг-Хилла через Мэйфэйр - так себе идея. Да у меня и нет никаких идей. Осмыслить бы как следует услышанное от леди Кроссуэлл и Агаты Твумндидл, но мои затворники в Кэмдене не выходят из головы. Я не знаю, на что решиться. Дожидаться отъезда вдовы в Мерриден-Холл или задействовать Рэндалла сейчас же? В самом деле, не везти же его в Беркшир. Задуманная постановка слишком тонка и во многом зависит от случайностей. В загородном поместье вдали от Лондона, почему-то я уверен в этом, обязательно что-нибудь пойдет не так. Останавливаюсь у поста. Есть ли новости? Нет. Все без изменений. Отворачиваюсь, чтобы скрыть досаду, и без мыслей смотрю на ненавистный фасад. Переполняющее брюзжание рвется наружу, выискивая претензии. Есть, вспомнил. Одна, вовсе не надуманная и связана как раз с этими людьми. И, хоть мы и установили, что посыльный был от Максоммера, в своем нынешнем состоянии я не могу упустить возможности высказать недовольство.
- Днем тоже вы дежурили? - обращаюсь я к тому, что стоит ближе. Я не знаю их фамилий, это все люди Грегсона, и он их зовет по именам. Кажется, этого зовут Фил.
- Да, сэр.
- Как так вышло, что не проследили за посыльным?
- Дело в том, сэр, - смутился Фил, - что он вышел не сразу. Только через полчаса. Чарли как раз отлучился на минутку, и я остался один, а пост мне покидать запрещено при любых обстоятельствах.
- Зачем же ваш чертов Чарли соизволил отлучиться?
- Пропустить чашечку чая. Сэр, мы вынуждены иногда греться, потому что торчать здесь сутками на таком холоде...
- Ясно, - оглядывая их обоих, я подумал, что такие отлучки "для согрева", вероятно, случаются у них не так уж редко, и вряд ли дело тут в любви к чаю; скорее, на помощь приходит стаканчик кое-чего покрепче. - Так, значит, вышел не сразу?
- Точно так, сэр. Примерно, через полчаса, как я уже сказал. А как же, не звери же там живут, - махнул он в сторону дома. – Конечно, парнишку пустили погреться в людской или на кухне. В такую погоду чашечка горячего творит чудеса, это точно.
Виноватый Фил неспроста усиленно напирает на пользу чая. Этим он успокаивает себя и меня, что их осечка не слишком навредила делу, и они ничего серьезного не прошляпили. Я же подозреваю, что эти полчаса были употреблены совсем иначе - даже если посыльного и напоили чаем, то только потому, что он был вынужден дожидаться, когда напишут ответ, а затем отправился с ним к Максоммеру. И если бы эти ослы не налегали так часто на бренди, бросая раз за разом наблюдение...стоп! Если я угадал, и действительно был ответ...так ли уж нуждался в нем Максоммер, и что такого могли написать ему интересующие нас дамы, если из доктора мы уже вытянули все, что нас интересовало?
- Хорошо, вы не пошли за ним, но хотя бы видели, куда он направился?
- Туда, - указал Фил на север в сторону Сохо. - Так и пошел по той стороне, не переходя дороги.
Опять не сходится. Даже если доктор не выдал ему денег на кэб, и парень был вынужден возвращаться в Кенсингтон пешком, он бы двинулся на запад к Гайд-парку.
- Как он выглядел? Форма на нем была? Похож на конторского или слугу из дома?
- Нет, не похож. Знаете, сэр, я уже думал об этом и, кажется, вспомнил его. Мне его лицо уже здесь попадалось.
- Значит, из местных?
- Да, и скорее из тех мальчишек, что на подхвате или помогают хозяину в лавке или в кабаке.
- Уже лучше, - если Фил подметил верно, и мальчишка из здешних, значит, и письмо написали где-то поблизости. С одним из таких мы уже имели дело совсем недавно. - Где у нас писал письмо Проскетт? У Риткомба?
- Да, сэр. Только мы с Чарли как раз туда и наведываемся.
- За чашечкой чая? - не скрывая иронии в голосе, интересуюсь я.
- Верно, - стойко выдержав мой взгляд, отвечает Фил. - Так что если бы он был оттуда, Чарли его бы там перехватил. Кроме того, это не совсем в той стороне.
- Хорошо, тогда пойдем в "ту сторону". Чарли, остаетесь здесь.
Уже довольно поздно, и по большей части места, где нас может ожидать удача, либо закрыты, либо близки к тому. Спешным шагом мы обходим несколько из них, и там, где удается застать хоть чье-нибудь присутствие, вынуждены вести себя довольно бесцеремонно. Времени на объяснения нет. Молча осматриваем зал, заглядываем за стойку и проходим на кухню, но при виде всякой попавшейся нам физиономии Фил неизменно мотает головой. Мое нетерпение действует на него как упрек, и он заметно нервничает. Не иначе старший инспектор еще выскажет свои нарекания в их адрес инспектору Грегсону, поэтому, когда, наконец, в крохотном кабачке "У Глэдсона" на Гросвенор-стрит мы натыкаемся на юнца, подметающего пол между столами, Фил облегченно выдыхает - гора с плеч! Нашли!
- Это он, сэр.
- Спасибо, Фил. Возвращайтесь назад, - сбагриваю побыстрее и подальше отсюда одушевленный предмет из инструментария Грегсона , чтобы оставить себе возможность выбора - сообщить Тобби то, что я узнаю сейчас, или умолчать об этом.
- Мы уже закрыты, - объявляет усатый толстяк, выныривая из-под барной стойки.
- Скотланд-Ярд. У меня вопрос к этому юноше. Это ваш сын?
- Так и есть. Он что-то натворил?
- Нет, все в порядке. Сегодня в полдень он отнес отсюда письмо в Мэйфэйр-Плэйс.
- Верно, - толстяк не спешит передать своего отпрыска в руки полиции. - А в чем дело?
- Меня интересует отправитель письма. Вы запомнили этого человека?
- Откровенно говоря, нет, - обычно кабатчики весьма наблюдательны, просто этому явно не хочется иметь дело с полицейским. - Он сидел в том углу, и его обслуживал Пол.
- Тогда мне нужно поговорить с вашим сыном. Буквально пару минут.
Хозяин соизволил уступить, и паренек, не прерывавший свое занятие за все время диалога с его отцом, поднял на меня глаза. Хмурое, равнодушное лицо без тени любопытства. Ему ничего не интересно, и он почти ничего не запомнил. Я понимаю, что такие глаза оживляются лишь при виде щедрых чаевых, а тут, видно, обошлось без этого. Человек, к слову, написавший письмо здесь же за дальним столом в углу, выдал ему прискорбно мало, а ведь тащиться пришлось не так-то и близко. Да, в Мэйфэйр-Плэйс, а что? Скажете, не далеко? Кому как, да и погода к прогулкам не располагает. Как выглядел этот человек? Да никак. Пол не грубит, просто не представляет себе, как описать обыкновенную внешность, которой и сам, кстати, вполне себе обладает. Нет, для кого письмо, он не знает. Ему велели только доставить конверт по адресу, а остальное не его дело, так что на имя адресата он не обратил внимание. Человек же тот от себя ничего не добавил, только молча сунул ему письмо, пообещав рассчитаться, когда тот принесет ответ.
- Так, может, сначала ему просто нечем было заплатить, а, Пол? Деньги пришли с ответом?
- Точно, сэр, - совсем на короткое время оживился Глэдсон-младший, потому что речь зашла о наличности. - Деньги оказались в том конверте, что я принес из Мэйфэйр-Плэйс. Сам видел.
Пол уверяет, что их там было предостаточно, чтобы не скупиться, как этот тип. Незнакомец разменял фунтовую банкноту, рассчитавшись за обед с отцом, и у мальчишки в предвкушении удачи радостно забилось сердце, но тот отсыпал ему жалкую пригоршню пенсов.
- В доме кто у тебя забрал письмо?
- Швейцар.
Едва мы свернули с интересующей его темы, Пол снова впал в естественную для себя апатию, так что я будто клещами вытягивал из него каждое неохотное слово, и папаша уже начал поглядывать в нашу сторону с недовольной миной, ведь обещанные пара минут давно минули.
Он передал письмо швейцару, видимо, Уилксу, и сначала его оставили снаружи, но через пару минут впустили в холл дожидаться ответа. Никакого чая не было, хорошо, хоть на холоде не оставили. Он протоптался так с полчаса, а затем спустилась женщина - по виду хозяйка - и передала ему конверт. Чистый, без подписи. Тот человек, что дожидался ответа, сильно нервничал? Черт его разберет. Прочел, расплатился и почти сразу ушел. Ни о чем не справлялся у хозяина? "О чем?" - насторожились оба Глэдсона. Ну, например, о железнодорожном расписании. Паддингтон не упоминался? Он не просил газету? Нет, ничего подобного не было.
Ну что ж, пора закругляться. Здесь мне больше делать нечего, тем более, что полученные сведения только укрепили мои подозрения, и откладывать такое до утра не хочется. Но и в Уокингем отправляться поздновато. Застану ли я еще нужного человека? Грегсон упоминал, кажется, что это в трех милях.
В случаях, когда сомнения тормозят разум, тело подает пример. Так что ноги, ранее донесшие меня как на крыльях в недружелюбную обитель Глэдсонов, снова все решают за меня, и дальнейшие размышления занимают голову уже по пути в Паддингтон. В отличие от Тобби, я никогда не задавался целью выучить расписание всех лондонских поездов, но, слава богу, в нужном направлении кое-что еще осталось. Услуги экспресса, следующего в Плимут, ограничены редкими остановками - нужной мне станции в их числе нет, так что пришлось сойти в Рединге и отмотать на двуколке почти шесть миль назад. Место пересадки напомнило одну деталь. Именно поездом до Рединга воспользовалась Джозефина Нэви, когда добиралась до Мерриден-Холла. Пока двуколка везет меня по тряской сельской дороге, интересуюсь у кучера, застану ли я кого-нибудь из возниц в Уокингеме.
- Вам должно повезти, сэр, - отвечает он не оборачиваясь. - Через полчаса там пройдет бристольский. Так что колясок будет достаточно.
- Бристольский на Лондон? - уточняю я, моля удачу, чтобы среди них оказалась одна единственная, нужная мне.
- Да, сэр.
Через четверть часа выкатываем на железнодорожную станцию Уокингема. Ночь уже в разгаре, если можно так выразиться о поглощающем все краски времени суток, но стоянку экипажей освещают фонари. Всего около десятка колясок. Не так уж и густо, но и с этими нужно успеть управиться, чтобы, заскочив в бристольский, вернуться в Лондон хотя бы до утра. Если повезет, я уже знаю, как использовать остаток ночи. Бегло обхожу выстроившиеся в два ряда экипажи, выкрикивая свой вопрос. В волнении от равной близости успеха и неудачи ладонью машинально провожу по лошадиным мордам. Добрые морды, разделите мое переживание и утешьте в случае промаха. Есть ли здесь тот, кто сегодня днем отвозил даму с редингского поезда в Мерриден-Холл? Последний возница откликается. Да. Он доставил важную даму в названное поместье.
- Она была одна?
- С носильщиком. Тот нес саквояж.
- Вы сразу заметили ее? Или уже ближе к стоянке?
Кучер в недоумении. Я же пытаюсь понять, могла ли у нее успеть состояться здесь встреча, сколько времени ей на это понадобилось, и не вышла ли она из поезда в сопровождении кого-то.
- Может, сэр, мы говорим о разных женщинах? - басит он. - Вы сказали, редингский? Та дама сошла с бристольского.
- Как с бристольского? - недоумеваю я, потому что сейчас из мглы ночи с минуты на минуту вынырнет как раз этот поезд. - Посреди ночи?!
- С бристольского из Лондона, а не в Лондон, - подсказывает сосед, и до меня, слава богу, доходит, что возможности железной дороги таковы, что поезд между двумя пунктами перемещается в обоих направлениях.
- Из Лондона, - повторяю я, как несколько опешившее эхо. Сейчас бы Грегсон со своим заученным расписанием здорово пригодился. - Во сколько же он выходит из Паддингтона?
- Мы вам не скажем про ваш вокзал в Лондоне, - вновь добродушно вмешивается сосед, - но сюда в Уокингем он прибывает в восемнадцать тридцать пять.
- А поезд до Рединга?
- Полутора часами ранее.
Резкий свисток возвещает о прибытии поезда на Лондон. Теперь-то я точно могу отправляться домой. В пустом купе обдумываю случившееся. Редингский поезд, выйдя из Лондона раньше, делает больше остановок, так что спустя сорок миль здесь в Уокингеме бристольский по времени несколько нагоняет. Значит, разница между ними на паддингтонском вокзале еще больше. Почти два часа. Люди Грегсона оставили наблюдение, едва ее саквояж перекочевал в шестой вагон. Было это в начале третьего. Бристольский же должен был отбыть только в четыре. У нас случаются огрехи, но так ошибиться со временем невозможно.
До меня постепенно доходит, что это как раз то, что я искал, только под другим соусом. Она оказалась еще хитрее, и, если б кучер не обратил внимание на мою оговорку, я бы вернулся в Лондон ни с чем. Но удача услышала мои мольбы, так что планы на остаток ночи остаются прежними, и, пересев в Паддингтоне с поезда на кэб в четыре часа утра, я отправляюсь в Кэмден. Все эти свежие факты согласуются с уже добытой информацией при одном условии. Но это так фантастично, что я, вместо того, чтобы ухватиться за высвободившийся кончик нити и с азартом разматывать клубок дальше, принимаюсь пересматривать все по-новому. "По виду хозяйка", - вспомнились мне слова Пола Глэдсона, которые, похоже, включали в себя все его скупые впечатления. Под это общее описание Джозефина Нэви подходит едва ли не более, чем леди Кроссуэлл. Но что там у них случилось, что она приобрела столь неожиданного союзника? Зачем ему вставать на ее сторону? Или же, как уже было не раз...старый добрый и проверенный способ...
Кэмден даже ночью кажется темнее остального Лондона. Темнее и мрачнее самой ночи. Или это оттого, какой новостью он меня встретил? Одно могу сказать точно - у меня не было ни малейшего предчувствия. Тяжелые мысли после сюрприза в Беркшире отступили, и я оказался совершенно не готов к тому, что меня ожидало в доме старухи.
- Шеф, поймите нас правильно. У нас не было выхода. Он пытался сбежать и поднял шум. Если бы мы не заткнули ему глотку, он бы все мммм погубил.
С этим мои сподручные встречают меня у входа, а в нижней комнате ждет то, что осталось от Харри. Тело. Мертвое, изуродованное. С содроганием я осмотрел его, но не нашел ни одной ножевой раны или следа от удавки. Вместо этого месиво сплошных кровоподтеков, опухшее окровавленное лицо. Эти скоты попросту забили его до смерти. И мне говорят о побеге! Сквозь нахлынувшую жалость к бедняге в ответ на сгустившийся вокруг меня кошмар во мне все настойчивее отзывается недоверие. Поднявшего переполох беглеца угомонили бы быстро и бесшумно. Здесь же прорвалась звериная ненависть и не утихла, пока сорвавшиеся с цепи псы не утолили жажду крови. Я оглушен и отказываюсь верить в реальность, столь дико и бессмысленно случившееся, но понимаю, что необходимо как можно скорее взять себя в руки. Я не просто потерял свидетеля, произошло кое-что пострашнее. В ушах еще стоят небрежные объяснения, и те, кто их соизволил нехотя дать, имели вовсе не смущенный вид. Слуги, взявшиеся выбирать себе жертв по собственному усмотрению, опасны уже и для собственного хозяина. Следует как можно быстрее осознать, что здесь произошло на самом деле, но в любом случае мне послан недвусмысленный сигнал, что время беспрекословного подчинения кончилось. Неужели Рэндалл имел глупость проговориться им, что опознал их?
Еще при первом нашем знакомстве, когда в распоряжении инспектора Лестрейда только-только появились мистер Эй и мистер Би, мы условились, что я не стану выяснять их прошлое (достаточно темное, как я тогда уже догадывался) и подлинные имена. Шутливое обращение охотно прижилось меж нами. Правда, позже через свои источники я получил кое-какую информацию. Некие господа Эрроу и Берджесс изрядно наследили кровью в Уэльсе и исчезли. Описания разыскиваемых подходили моим новым знакомым абсолютно. Некоторые стараются отвернуться от прошлого, убеждая себя, что, если забыть о нем, сбросить его невыносимый груз ошибок и греха, можно обрести силы для новой жизни. Эй&Би не собирались ничего менять кроме географии своей деятельности. Их привлекает насилие. Задолго до встречи со мною они распознали его вкус, и теперь, боюсь, для них это уже не только средство. Я был недальновиден до наивного, когда прельстился их готовностью на все. Готовые на все не ведают исключений. У этого правила их нет. И те, кто увернулся от суровой расплаты на северо-востоке, ожидаемо накопили себе новый счет, по которому - они не могут этого не осознавать - однажды им будет предъявлено. Тернер, Адэр, Барнс и теперь Рэндалл. За полгода набралось на маленькое семейное кладбище. Рано или поздно они решат, что пора отсечь от себя этот налившийся кровью лондонский период их жизни так же, как они уже сделали, убравшись из Уэльса. Тогда они устранили свидетелей. Сейчас единственным, кто знает об их деяниях здесь, являюсь я. Все закономерно, а значит и справедливо. Я привлек для своих прихотей чудовищ из бездны, поднял до себя этих существ из жуткого мира безграничного насилия, но мне как-то не приходило в голову, что их ограниченность не позволит им разделить со мною убеждение, что они мне не ровня. То, что мне представлялось очевидным, не имело для них никакого значения. Не то чтобы я совсем не учитывал возможные последствия. Но сначала, когда только затевалась история с Тернером, я успокаивал себя, что сыграю на упреждение и найду способ вовремя избавиться от них. Легко так думать тому, кто никогда не убивал. До сих пор я только отдавал приказы и отворачивался, не позволяя скотским сценам забоя людей изуродовать свою память безобразными шрамами. Но неминуемо приближалось время, когда я должен был найти этот способ и решимость его применить. Не опоздал ли я с этим? У меня и сейчас нет никакого решения. Последней мыслью, замыкающей эти тягостные думы в круг бессилия, явилось осознание, что у меня с собою нет и револьвера, тогда как оба они вооружены.
Стоп. Только не поддаваться панике! Думаю, пока еще я в состоянии найти с ними общий язык, как бы меня ни воротило от этого. Гораздо труднее решить, что теперь делать со Сноулзом. Если, как они говорят, Харри поднял шум, а потом случилось это...это ужасное происшествие... Сноулз не мог не связать переполох с наступившей затем ужасной тишиной. Я рассчитывал вытрясти из него все, а затем передать его Ярду и триумфально завершить дело, но теперь, когда он превратился в свидетеля убийства, совершенного моими людьми... Что мне, черт возьми, остается, и есть ли хоть какой-нибудь выход, кроме... Меня замутило от мысли о том способе, к которому в последнее время я был вынужден не раз уже прибегать как к единственно возможному решению проблем. Смерть Рэндалла, несмотря на то, что формально я не причем, все же что-то сломала во мне. Я опустошен и в тоже время отвратителен сам себе. Странно, ведь я спас Харри от Сноулза, тот непременно прикончил бы его вместе с его жалкими надеждами поживиться, не вмешайся я вовремя. Вместо утешения в том факте, что имел место слепой и дикий случай, я теперь не могу позволить негодяю Сноулзу отправиться вслед за Харри, где ему, в отличие от Рэндалла, самое место. Еще удивительнее ощущение, что я должен во что бы то ни стало сохранить жизнь Сноулзу именно ради Харри, в искупление вины перед ним. Ради того, чтобы этот жуткий и ненавистный поток убийств, наконец, иссяк. Я чувствую, что осознанного устранения Сноулза уже не перенесу. Это будет безоговорочный распад собственной личности в том виде, как я ее себе представляю, окончательное скатывание в кровь без шансов восстановить диалог с собственной совестью. Мне придется отвернуться навсегда от подобных вопросов, от своего внутреннего голоса. Это будет переход черты, за которой я уже сам не отличу себя от этих чудовищ.
Секундное воодушевление, вызванное мыслью, что моя убежденность не допустить злодеяния подскажет разумное и гуманное решение, быстро проходит. Какое может быть решение! Удерживать его здесь после того, что случилось, невозможно. Отпустить - тем более. Без него не раскрыть дела, но, попав в Ярд, он не станет умалчивать о моей роли в этой истории. Затеется разбирательство, и сказать сейчас, каковы мои шансы оправдаться за то, что привлек на свою сторону бандитов, я не возьмусь. Не исключено, что клубок в итоге размотают - неспешно, аккуратно... С другой стороны, выгодно ли ему выдавать меня? Мне известно, что он задумал убить Рэндалла и чуть не исполнил свое намерение. Правда, это так же трудно доказуемо, но, если его разоблачительные слова в мой адрес подтвердить некому, то у меня, напротив, такой свидетель есть - не зря же я мотался в Уокингем. По счастью, никто не знает о моем разговоре с Рэндаллом в Эплдор-Тауэрс, с чего все и завертелось. Харри исчез в никуда, и, если я позабочусь о том, чтобы тело никогда не нашли, у Сноулза, даже если он решится заговорить, не останется ничего, кроме слов. Чего он добьется? Сумеет описать моих людей? Но их еще надо найти. Укажет на дом старухи Вулидж? Слава богу, остальные ее постояльцы заняты своими делами, столь же удаленными от законности, как и наши, и в настоящее время этот дом, если не считать наших комнат, пуст. Сама она, конечно, здесь. Если только старая ведьма знает, что произошло под ее крышей, бунта не избежать. Конечно, открытие, что старший инспектор Лестрейд своими занятиями недалеко ушел от нее, а в чем-то даже ее превзошел, придаст ей раскованности в наших взаимоотношениях, что приведет к увеличению платы за аренду ее помещений. Но она ни при каких обстоятельствах не выдаст меня. Это невыгодно и опасно.
Сам Сноулз, оторвавшись от людей Грегсона, не совершил в наших глазах ничего противозаконного, так что особенно давить на него не будут. Для Ярда он по-прежнему свидетель, заключивший сделку со следствием, и эта договоренность пока в силе - его исчезновение еще не настолько затянулось, чтобы перечеркнуть ее. Что же получается? Молчание не только выгодно всем, но и категорически им необходимо. Значит, все не так страшно, и выход, вполне разумный и устраивающий всех, состоит как раз в том, чтобы Сноулза отпустить? Мне только следует толково разъяснить ему, что полиция все так же заинтересована в сотрудничестве на прежних условиях, а то, что произошло сегодня...что ж, никто не застрахован от ошибок. Издержки есть везде. Жалко только, что с Рэндаллом придется поступить так не по-человечески. О сентиментальных глупостях вроде того, что разыскать его родных и передать им тело для похорон, придется забыть. Прости, Харри...
Я уже полтора суток на ногах. Вернувшись в Лондон, я рассчитывал продержаться Кэмдене на азарте. Находка в Уокингеме придала бодрости. Да, я обещал Сноулзу, что наш следующий разговор пройдет иначе, и теперь у меня есть то необходимое, чтобы сдержать слово. Я выяснил не все, но многое и, думаю, многое сумею угадать. Внезапное потрясение разом лишило меня последних сил, но теперь, найдя спасительное решение, я вновь воспрянул духом.
Дверь открылась без стука, и на пороге возник Эрроу.
- Мистер Лестрейд, необходимо поговорить.
- Да, конечно, - откликнулся я машинально, но тут же испытал бешенство при мысли, что гневом своим мне придется давиться словно горячей картофелиной, которую нельзя выплюнуть, дабы не поставить себя в дурацкое положение. Меж мною и этой парочкой произошла столь тревожная перемена, что ощущение зыбкости положения удерживает меня даже от осторожных выражений неудовольствия жестокостью этих головорезов.
- И все-таки, почему до этого дошло? Неужели нельзя было обойтись без... этого?
- Поверьте, сэр, никак, - спокойно ответил он, входя в комнату, и я не мог не отметить про себя, что за те два раза, что он обратился ко мне, ни разу не прозвучало слово "шеф". - Но, коль это уже случилось, теперь все равно, верно? А вот с тем вторым нам не все равно.
- Вы про Сноулза?
- Он все слышал, - Эрроу ткнул пальцем к потолку. - Это большой риск для нас с Берджессом.
Подтверждения моих страхов множатся. Он не знает, что мне известны их имена, и впервые сам упомянул одно из них. Чертовски неприятно думать о возможных причинах, объясняющих, почему он не опасается так поступать.
- Надо подумать, - произнес я непослушными губами первое, что пришло в голову, только чтобы выиграть время.
- А что тут думать? - искренне изумился он. - Тут и осел поймет, что остается единственный выход.
- Какой? - похолодел я, безропотно уступив первенство не самому уважаемому животному, потому что единственный выход из всех возможных положений у мистера Эрроу и его компаньона всегда находился один и тот же.
- Да все тот же, - буквально повторил мою мысль Эрроу и ухмыльнувшись провел ладонью поперек шеи.
- Исключено, - ответил я как можно более твердым голосом и, не убедив и самого себя, добавил:
- То есть совершенно невозможно.
- Поверьте мне на слово, мистер Лестрейд, это очень скользкий тип, - он еще увещевал по-хорошему, но глаза его потемнели недобрым выражением. - Вам тоже будет спокойнее, если он исчезнет. Как обычно, берем это на себя, так что вам не о чем беспокоиться.
- Да поймите же! - отчаяние тупика вынудило меня сорваться до молящих интонаций. - Это мой свидетель, я не могу позволить себе его потерять. Вы и так уже... Он - ключ к делу, которое я просто обязан раскрыть. В моем нынешнем положении он - единственное спасение для меня.
- Ваше положение ничуть не хуже нашего, сэр. Оно нам интересно не более, чем наше - вам.
- Дослушайте меня. Никто не будет вас искать. Все наши силы заняты этим делом. В моей власти увлечь всю полицию Англии в нужную сторону.
- Англии? – присвистнул он. – Сдается мне, вы переоцениваете собственные возможности.
- Вы не знаете всего. Уже найдены подходящие обвиняемые, и вы никому не интересны. Устраним все улики, спрячем тело, все будет чисто, поверьте.
- Вот и я о том же, об устранении улик. А он - главная улика!
- Выбросьте Сноулза из головы. Он слишком виновен, чтобы доносить на кого-то.
- Если его найдут, он не станет молчать! - голос Эрроу звучал гораздо увереннее моего, хоть и тише. - И потом, мы никогда не оставляли за собой тех, кто имел с нами дело не на нашей стороне. Мы - люди суеверные, и не хотим изменять этому доброму правилу.
- Я не знаю, как вас убедить, - волнение заставило меня вышагивать по тесной комнатке. - Прошу вас, дайте мне немного времени, и я что-нибудь придумаю. Я не знаю, что так мешает сейчас нам понять друг друга, но до сих пор вы, кажется, не имели причин быть недовольными службой у меня?
- Выслушайте совет, оставим этот спор, - произнес он тоном, не оставляющим сомнений, что советы - не единственный и далеко не самый главный аргумент в его арсенале убеждения. - Мы приняли решение, и я пришел сообщить вам о нем, а не обсуждать его. Но это еще не все. Мы готовы пойти вам навстречу. Если этот никчемный выродок так нужен вам, вы можете еще успеть побеседовать с ним, пока он на этом свете. Желаете?
Что мне оставалось! Ничто так не отрезвляет от жажды пустых усилий, как отдача, жестко передаваемая препятствием через твои же удары.
- Вы не оставляете мне выбора, - сдался я после паузы, в течение которой собирался с мыслями, как повести разговор с будущим покойником.
- Вот и хорошо.
Я уже повернулся было к двери, но рука Эрроу мягко и тяжело легла мне на плечо.
- Погодите-ка, я еще не все сказал.
- Что такое?
- За это вам прежде придется заплатить.
- Заплатить?! – оторопел я. – Вам не кажется, что это уже…что за шутки, черт вас…!
- Какие уж тут шутки. Скажу вам так, мистер Лестрейд. Вы перестали нас устраивать. С некоторых пор мы отказываемся вас понимать.
- Не забывайтесь, Эрроу! – в запальчивости сам я начал забывать о совсем нелишней осторожности. - Зачем вам меня понимать? Я оплачиваю вашу работу!
- Этот мальчишка, - Эрроу небрежно махнул в сторону угла, где лежало тело несчастного Рэндалла. Кажется, он был вам дорог?
- Как свидетель по делу. Весьма ценный, заметьте.
- Думаю, не только, - удивительно, как запросто, без лишней значительности эти серые глаза умели передавать презрение к собеседнику. - Думаю, он был вам гораздо ближе чем мы. И вам было все равно, что он узнал нас, и что мы из-за него сильно рискуем. Вы-то в случае чего выкрутитесь, мистер Лестрейд, а у нас одна дорога - на виселицу. А ведь мы служили вашим прихотям.
Вот все и выяснилось. Они действительно прознали о нашем последнем разговоре, и это - особенно, моя роль - их здорово разозлило. Но как?
- Мы решили расстаться с вами, - продолжил Эрроу, - Хотим убраться из этих мест подальше. Лучше будет совсем покинуть остров.
- Разумное решение, - поддержал я, с отвращением отметив приторные нотки фальшивого доброжелательства в собственном голосе. - И куда же? На континент? В Америку?
- Для такого путешествия нам понадобится кругленькая сумма, - запросто пропустил он мимо ушей мои заискивающие попытки ободрить его. - Но вы платили нам довольно скромные деньги, так что нам не удалось ничего отложить.
- Понятно, - стараясь держать себя в руках, произнес я, поскольку к сказанному только что успел приготовиться. - Сколько же вы хотите?
- Вы небедный человек. У вас есть счет в банке.
- Мои средства - мое личное дело. Впрочем, раз уж они вас так заинтересовали... Так сколько?
- И я думаю, ваш свидетель стоит того, чтобы не скупиться. Назовите вашу сумму.
- Двадцать фунтов, - ответил, я не задумываясь.
Это серьезная сумма, как и разговор. Мельчить, сбивая цену, бессмысленно. Занижая ставки, я кроме скупости выкажу еще и легкомыслие - после того, к чему привел разговор, недооценивать Эрроу просто глупо, тем более что он за время нашего сотрудничества неплохо раскусил меня. Теневая сторона моей службы в полиции появилась не вчера. Первые успехи такого начинания пришли задолго до нашего знакомства, так что банковский счет, о котором он упомянул (любопытно, что он о нем знает), пополнялся пусть и скромно, зато исправно.
- Не забывайте, нас двое. Пятьдесят.
- Идет, - согласился я, прикинув, что кроме прочих напастей сегодня я еще и обеднел наполовину.
- Беда в том, что мы уже не можем вам доверять как раньше, - Эрроу, ни капли не стесняясь, смотрел на меня пронизывающим взглядом, оценивая производимое впечатление. Этот взгляд не только видел, как страх все глубже проникает в мою душу - он и был одновременно и страхом, и шприцем, впускающим инъекцию ледяного ужаса в мое сердце. - Сделаем так. Я останусь сторожить вашего рябчика, а Берджесс поедет с вами.
- Зачем это?
- Мы должны быть уверены, что вы не нагрянете сюда со своими людьми. Вы прокатитесь вместе до банка, снимете деньги и вернетесь сюда.
- Вы хотите, чтобы я вернулся сюда?
- Да. Рассчитаетесь с нами, и мы вам предоставим возможность поговорить напоследок с этим крысиным ублюдком.
"Чей напоследок?" - чуть не переспросил я. Все ясно. Они решились устранить всех. Я для них такой же свидетель - не лучше и не хуже Сноулза и Рэндалла. Пока что меня спасает их корысть и моя состоятельность ее обслужить, и теперь оттого, как я сыграю эту партию, зависит моя жизнь. Дернул же черт явиться сюда без оружия! Хотя, что толку. Я все равно не в состоянии нажать на курок первым. Где-то в подсознании сидит убеждение, что такая крайняя мера может быть применена только в ответ, словно удар в драке, и это свойство - способность стрелять, не смущаясь сомнениями, является их преимуществом, которое лишает меня шансов.
- Так не пойдет, - ответил я.
- Вы не в том положении, мистер Лестрейд, чтобы диктовать свои условия.
- Будем откровенны, если я приму ваши, у меня тем более не будет шансов уйти отсюда живым. Оставляя Сноулза заложником, вы заманиваете меня сюда. Затем, едва деньги окажутся у вас, вы прикончите нас обоих. Его, думаю, еще до моего возвращения.
- Выходит, это вы шутник, а не я! - расхохотался он, но глаза его, единственные не поддержавшие веселье всего лица, и продолжавшие сверлить меня взглядом людоеда, не смогли бы уже никого обмануть. - И придет же вам такое в голову!
- Но вы же знаете, в каждой шутке..., - я не стал договаривать очевидную банальность, и мы, не сводя глаз друг с друга, помолчали.
- Кажется, вы утратили к нам последнее доверие, мистер Лестрейд? - с сожалением удава покачал он головой. - Это весьма печально.
- Кажется, мы все его утратили.
- Хорошо, - кивнул он. - Что вас устроило бы?
- Вы даете мне час на разговор с ним. Затем я с любым из вас отправляюсь в банк, рассчитываюсь там же, и мы расстаемся. Все.
- Почему мы должны вам доверять? Получив свое со Сноулза, вы запросто можете передумать. В банке охрана. Подымете шум, и нам придется убраться. А потом исчезнете, и ищи вас тогда.
- Старшему инспектору Скотланд-Ярда невозможно просто так исчезнуть. Кроме того, я успел хорошо вас изучить, Эрроу. С моей стороны было бы большой глупостью пытаться водить вас за нос. Устранить вас физически я не смогу. Вас двое, вы ловчее и набили руку. А я, как вы справедливо заметили, лишь пользовался вашими услугами, и пока, слава богу, никого не убил. У меня нет ни желания, ни способностей открывать этот список. Вы знаете, где меня найти. Ни спрятаться от вас, ни отгородиться охраной шансов у меня нет. Так что предпочитаю расстаться с вами по-хорошему.
- Комплимент принимается, - осклабился он. - Ну, а если вы попытаетесь передать нас своим коллегам?
- Не говорите глупостей, - былая уверенность возвращалась ко мне с каждым следующим его неточным вопросом. - Вам слишком много обо мне известно. Я не самоубийца.
- Ладно, - Эрроу посмотрел на часы.- Ваш банк открывается часов в восемь?
- Угадали.
- Сейчас пять. Лодка готова, грузы подыщем. Беседуйте на здоровье, мистер Лестрейд, и не забудьте вынуть все положенное из его грязной душонки. Не по душе мне этот человек. Поверьте, не стоит он вашего сочувствия. А потом... - он примирительно улыбнулся. - Рассветет не скоро, еще успеем спровадить трупы в канал.
- Может, обойдетесь без меня?
- Не получится, - протестующе воздел он руки, но я и сам понял. Он боится отпускать Берджесса одного со мною. Получив такие деньги, его напарник уже не вернется. Значит, в банк отправимся втроем. Оставлять Сноулза без присмотра слишком рискованно, поэтому с ним будет покончено еще в моем присутствии.
- Ясно, - я почувствовал, как меня бьет озноб, и не узнал собственный голос.
- Значит, договорились, - теперь уже Эрроу первым повернулся к выходу и бросил, не глядя в мою сторону:
- Берите свой час.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

47. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

14 ноября 1895

[ Приведенный ниже документ находился среди страниц дневника старшего инспектора Лестрейда. В одной из следующих записей его автор оставил соответствующее разъяснение этому факту. В интересах сюжета мы сочли необходимым немного нарушить хронологический порядок и поместили данный протокол чуть вперед событий, описанных Лестрейдом в следующих записях – прим. ред.]

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА МИССИС ХАДСОН 11:30, среда, 14 ноября 1895

Присутствовали: суперинтендант Бартнелл, инспектор Грегсон, миссис Джейн Хадсон, вдова-домохозяйка средних лет ( возраст обозначен согласно ее просьбе).
Фиксировал: детектив-констебль Хатчинсон.

Инспектор Грегсон: Миссис Хадсон, позвольте представить вам: суперинтендант Бартнелл. Просим нас извинить. Надеемся, вам не очень долго пришлось ждать?
Миссис Хадсон: Почти два часа.
Инспектор Грегсон: Ужасно неловко вышло. Еще раз приносим свои извинения. Всему виной обстоятельства сегодняшнего дня. Никто не ожидал, что...впрочем...
Миссис Хадсон: Что-нибудь случилось?
Суперинтендант Бартнелл: Да, и это в некоторой мере нас извиняет. Денек выдался и вправду сумасшедший, и все же присоединяюсь к инспектору и выражаю свое сожаление по тому прискорбному поводу, что вам пришлось из-за этого...
Миссис Хадсон: Все хорошо, господа, я понимаю.
Суперинтендант Бартнелл: Прекрасно. Тогда начнем.
Инспектор Грегсон: Миссис Хадсон, напомню, после произведенного четыре дня назад в вашем доме обыска вы сделали заявление о том, что желаете дать показания по одному уголовному делу.
Суперинтендант Бартнелл: Ну, и где же соответствующая бумага?
Инспектор Грегсон: Это было устное заявление.
Миссис Хадсон: Да, я сказала полицейским, перерывшим мой дом, что, коль уж так, мне тоже есть, что сказать. Только вряд ли они этому обрадуются.
Инспектор Грегсон: Как вас понимать?
Миссис Хадсон: Так и понимать, как я сказала. Я ничего не придумываю.
Инспектор Грегсон: Хорошо, но почему вы не рассказали того, чего хотели, там же сразу, как сделали это заявление? И почему передали вашу просьбу о встрече детектив-констеблю Хайдеру тайком как от меня, так и от…
Миссис Хадсон: Вы поймете это сами, когда я все расскажу.
Суперинтендант Бартнелл (инспектору Грегсону): Так вы узнали о просьбе миссис Хадсон от Хайдера?
Инспектор Грегсон: Да. Он передал условие миссис Хадсон, чтобы беседа прошла без участия старшего инспектора Лестрейда.
Суперинтендант Бартнелл: Веселенькое дело, нечего сказать! Если б я знал о таком условии, вряд ли мы пошли бы вам навстречу, миссис Хадсон.
Миссис Хадсон: Но раз уж мы все-таки собрались здесь, прошу вас, господа, выслушать меня.
Инспектор Грегсон: О каком деле пойдет речь?
Миссис Хадсон: Об исчезновении мистера Холмса в Швейцарии.
Инспектор Грегсон: Но Скотланд-Ярд не занимался этим. Расследование вела швейцарская полиция. И потом, кажется, все завершилось благополучно?
Миссис Хадсон: Я не берусь утверждать совершенно однозначно, но, боюсь, мой рассказ связан напрямую еще с одним делом, к которому ваши люди имеют прямое отношение.
Инспектор Грегсон: Как вы странно выражаетесь. Вы подразумеваете расследование?
Миссис Хадсон: Я подразумеваю… ( пауза)
Суперинтендант Бартнелл: Инспектор, думаю, будет лучше, если мы позволим миссис Хадсон рассказывать так, как ей удобно, а с вопросами пока повременим.
Миссис Хадсон: Благодарю вас, мистер Бартнелл.
Суперинтендант Бартнелл:Рассказывайте, миссис Хадсон.
Миссис Хадсон: Ну, вот. Начну с того, господа, что у меня есть племянник. Артур. И он, как и все в Лондоне, горячий поклонник мистера Холмса. Начитался рассказов про него и влюбился в его ум, метод, стиль и все остальное…
Суперинтендант Бартнелл (изрядно поморщившись): Понятно, продолжайте.
Миссис Хадсон: Особенно в то, как он успешно раз за разом утирал нос…
Суперинтендант Бартнелл: А они знакомы лично?
Миссис Хадсон: Кто?
Суперинтендант Бартнелл: Ваш племянник и Холмс. Вы не представляли их друг другу?
Миссис Хадсон: Нет, Арчи ужасно скромный и стеснительный, и он никогда бы не решился навязаться в приятели моему знаменитому квартиранту. Поэтому у меня на Бейкер-стрит он не появлялся с тех пор, как я овдовела и стала сдавать комнаты. Но вот случилось так, что мистер Холмс и доктор Уотсон отправились на континент, и Арчи на следующий же день заявился в гости. Лучше мне было бы тогда помалкивать, но я ему призналась.
Суперинтендант Бартнелл: В чем?
Миссис Хадсон: В том, что они уехали в Швейцарию, в этот самый Мейринген.
Инспектор Грегсон: Вы знали, куда они отправились?
Миссис Хадсон: Да. Тогда только что вышел тот рассказ, наделавший столько шуму – «Последнее дело Холмса». Мистер Холмс с доктором бесконечно его обсуждали, ломая голову, причем тут Мейринген. И, наконец, решили, что это нечто вроде намека…
Инспектор Грегсон: Вот как? И для кого он предназначался?
Миссис Хадсон: Для них, конечно. Им назначили встречу, где все решится.
Суперинтендант Бартнелл (приглушенно инспектору Грегсону): Что за чёрт?!
Инспектор Грегсон: Поясните, пожалуйста, что значит, все решится?
Миссис Хадсон: Решится, Мориарти или они. Кто кого.
Суперинтендант Бартнелл (теперь уже вполне отчетливо): Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?!
Инспектор Грегсон: Одну минуту, сэр. Миссис Хадсон, вы хотите сказать, что они восприняли это как вызов на дуэль и приняли его, так?
Миссис Хадсон: Да, инспектор. Вызов - самое подходящее слово.
Инспектор Грегсон: А вам не показалось странным такое серьезное отношение мистера Холмса к обыкновенному рассказу? Надо было сильно постараться, чтобы умудриться высмотреть какие-либо намеки в непритязательной поделке мистера Дойла.
Миссис Хадсон: Вы правы. И я тоже сначала, как и вы, сильно удивилась и подумала: «Что еще за дурацкая игра?» Но потом, вспомните, начались такие невероятные события. Мистер Лестрейд с его облавой в Сент-Джайлсе, стрельба у нас на Бейкер-стрит, этот страшный детина… Моран или как его. После этого чему угодно поверишь. Тем более, что мистер Холмс в итоге действительно исчез, а доктор Уотсон возвратился убитый горем.
Суперинтендант Бартнелл: О чем вы тут толкуете, инспектор? Почему я должен третий раз уже просить вас ввести меня в курс забот миссис Хадсон?
Инспектор Грегсон: Свидетельница настаивает на том, что обстоятельства исчезновения Шерлока Холмса в мае нынешнего года тесно связаны с вышедшим незадолго до этого рассказом «Последнее дело Холмса», который явился своего рода побудительным мотивом отъезда Холмса на континент. Миссис Хадсон, вы должны простить нас. Мы в полиции не очень внимательно следим за деятельностью мистера Холмса и ее освещением в исполнении мистера Дойла.
Суперинтендант Бартнелл (ворчливо): Вообще не следим.
Инспектор Грегсон: Мы даже не знаем, насколько второе в действительности связано с первым, то есть является ли творчество мистера Дойла полностью свободным от пут реальности, или же это претензия на более-менее правдивую биографию частного сыщика.
Суперинтендант Бартнелл: Вы шутите, инспектор?! Я не прочел ни строчки из этой чуши, потому что точно знаю – все это бесстыжее вранье с первого и до последнего слова!
Инспектор Грегсон: Поэтому, миссис Хадсон, если ваш рассказ нуждается в ссылках на какие-либо фрагменты творчества мистера Дойла, просим вас комментировать их подробнее, особенно в смысле сюжета и ключевых деталей.
Суперинтендант Бартнелл (сокрушенно): О, господи!
Миссис Хадсон: Хорошо.
Инспектор Грегсон: Итак, вернемся к вашему делу. Лично мне непонятно вот что. Вышел рассказ, пусть так. Я помню его. Там упоминается имя некого Мориарти, который преподнесен ни много ни мало королем преступного мира. До того момента у нас при всем нашем немалом штате осведомителей не было не то, что сведений, вообще даже ничтожнейшего намека на то, что такой человек существует.
Суперинтендант Бартнелл: Вот именно.
Миссис Хадсон: Да, но когда этим занялся мистер Лестрейд, все подтвердилось, разве не так? Он же сам признал, что слухи про синдикат чистая правда. Об этом писали все газеты. Не будете же вы это отрицать?
Инспектор Грегсон: Нет, но любопытно другое. Если Холмс отнесся к информации в рассказе серьезно, то он не мог не задаться вопросом, откуда она у простого писателя, если даже в полиции о Мориарти ничего не знали. Тем более, если мистер Дойл, как решил Холмс, передал ему эдакий зашифрованный вызов от шефа лондонской преступности, да еще и назначил от его имени место поединка, значит, он как минимум его доверенное лицо, а еще точнее – член синдиката. По крайней мере, Холмс именно так должен был воспринимать писателя. А поскольку дальнейшее расследование инспектора Лестрейда подтвердило существование сети Мориарти, то вывод может быть только один. Этот Дойл – член синдиката Мориарти, и мы должны приложить все силы для его обнаружения.
Миссис Хадсон (очень громко и плаксиво): Господи, да как же вам могло прийти в голову такое! Чтобы мой Арчи…о боже мой!
Суперинтендант Бартнелл: Успокойтесь, пожалуйста, миссис Хадсон! Никто не собирается трогать вашего племянника. Речь идет об этом Дойле, ваш Арчи здесь не причем. Неспроста этот посредственный графоман прячется от всех. Вы знаете, миссис Хадсон, его ведь до сих пор никто не видел.
Инспектор Грегсон: Кроме издателей «Стрэнд Мэгаззин», конечно.
Суперинтендант Бартнелл: Да, и пора бы нам уже за них взяться. Не сомневайтесь, миссис Хадсон, рано или поздно мы их прижмем как следует. Хатчинсон, дайте воды!
Миссис Хадсон: Благодарю вас, я уже успокоилась.
Инспектор Грегсон: Кстати, о Холмсе, миссис Хадсон. Ваш постоялец так и не дал никаких пояснений по поводу своего отсутствия. Это, конечно, его право, по крайней мере, здесь в Британии, поскольку никто из его родственников и знакомых, включая доктора Уотсона и вас, не подал заявления о розыске. Но вот у наших швейцарских коллег наверняка имеются вопросы к мистеру Холмсу, и если они подадут запрос…
Суперинтендант Бартнелл: Мы что-то много отвлекаемся. Давайте ближе к сути. Итак, миссис Хадсон, вы признались своему племяннику, что мистер Холмс и доктор Уотсон отправились в Мейринген сражаться…м-м-м … покончить… в общем, утрясти некоторые недоразумения с мистером Мориарти. Правильно?
Миссис Хадсон: Правильно. И, знаете, его очень встревожила эта новость.
Суперинтендант Бартнелл: Почему?
Миссис Хадсон: Потому что конец у рассказа был такой… ну, понимаете…
Инспектор Грегсон: Фатальный?
Миссис Хадсон: Печальный. Очень грустный финал. Арчи сказал, что это западня, и, если не вмешаться, все закончится так, как там написано.
Инспектор Грегсон: Видите, и ваш племянник того же мнения. Говорю же, этот Дойл заодно с бандитами!
Суперинтендант Бартнелл: И что же, вмешался?
Миссис Хадсон: Он заявил, что немедленно едет туда. Я попыталась его отговорить, но он и слушать не хотел. Выскочил и был таков.
Суперинтендант Бартнелл: А вы?
Миссис Хадсон: А что я? Осталась трястись от страха. Поначалу, до его слов, я не придала особого значения отъезду мистера Холмса, но потом меня охватило беспокойство. В надежде, что мой племянник передумает, я написала ему письмо, но он не ответил, и я поняла, что он все-таки влез в то, что его не касается. Мне все еще удавалось держать себя в руках. Но когда из Швейцарии вернулся доктор Уотсон и привез грустную новость о гибели своего друга, я совсем потеряла голову. В тот же день я стала искать способ, как разыскать Арчи.
Суперинтендант Бартнелл: Вы обращались в полицию?
Миссис Хадсон: Нет. Мне казалось, что если беда уже случилась, то поздно спешить на выручку. Скотланд-Ярд сумел бы выяснить обстоятельства трагедии, но уже ничем бы не помог моему бедному племяннику. С другой стороны, у меня было ощущение, что это частное дело мистера Холмса.
Инспектор Грегсон: А доктор Уотсон? С ним вы беседовали?
Миссис Хадсон: Конечно. Но он был совершенно сбит с толку. Вернулся подавленный и на все мои расспросы отвечал, что рассказ подтвердился полностью. Гибель мистера Холмса он не видел, но в ней не сомневался, так как розыски были долгими и ни к чему не привели.
Инспектор Грегсон: Про племянника вы его спрашивали?
Миссис Хадсон: Нет, я сразу поняла, что ему ничего не известно. Кроме того, он так путался в словах. Даже то, что удалось вытянуть из него, вызывало столько сомнений. И в довершение ко всему он быстро собрал вещи и переехал от меня в другое место, не назвав даже адреса.
Суперинтендант Бартнелл: И все-таки напрасно, миссис Хадсон, вы не обратились за помощью к нам. Ну, и что же дальше?
Миссис Хадсон: Когда мне уже казалось, что никаких способов устроить розыски нет, я вдруг вспомнила про брата мистера Холмса, Майкрофта.
Суперинтендант Бартнелл: Вот как? У него есть брат?
Инспектор Грегсон: Да, шеф. Нам это известно. Он совершенная противоположность нашему сыщику, и в те редкие случаи, когда мне довелось его видеть, произвел на меня очень достойное впечатление своим спокойным взвешенным характером и твердым надежным рассудком. Сам он вовсе не работник министерства, как насочинял фантазер Дойл, а коммерсант и, как мы выяснили, удачливый. Извините, миссис Хадсон.
Миссис Хадсон: Да, все так. Я нашла его контору в Сити и явилась просить совета, сообщив вкратце, что разыскиваю одного близкого человека. Он сначала удивился, что я не пошла в полицию. Пришлось солгать ему, что я там уже была, но меня не устраивает, как медленно двигается дело.
Суперинтендант Бартнелл: Вот как рождаются легенды о нашем бессилии. От вас-то, миссис Хадсон, я такого не ожидал.
Миссис Хадсон: Прошу меня простить, но тогда мне казалось, что иначе поступить нельзя.
Суперинтендант Бартнелл: Ладно уж, чего там.
Миссис Хадсон: Еще я попросила его сохранить содержание нашей беседы втайне и, особенно, от доктора Уотсона и полиции. Он понимающе улыбнулся и сказал, что может порекомендовать лишь одного человека из числа своих знакомых, который занимается частным сыском. Правда, он оговорился, что достаточно поверхностно его знает, а потому не может полностью поручиться за его репутацию. Но я к тому времени уже четко понимала, что других шансов мне не представится.
Инспектор Грегсон: Кажется, я понял, о ком пойдет речь. Адэр, не так ли?
Миссис Хадсон: Да, это был мистер Адэр.
Инспектор Грегсон: Так вот, значит, какое дело вы имели в виду, миссис Хадсон.
Суперинтендант Бартнелл: Подождите, Адэр – это тот Адэр, о котором я подумал?
Инспектор Грегсон: Да, Рональд Адэр. Самоубийство на Парк-Лейн.
Суперинтендант Бартнелл: Расследование вел инспектор Джонс, кажется?
Инспектор Грегсон: Да.
Суперинтендант Бартнелл: Так вот что вы подразумевали, миссис Хадсон, когда сказали, что наши люди имеют к вашему делу прямое отношение!
Инспектор Грегсон (себе под нос): Боюсь, все серьезнее.
Миссис Хадсон: Прошу вас, не торопите меня. До этого дойдет. Мистер Майкрофт объяснил, что в клубе «Бэгетель», куда он захаживает, довольно часто появляется один человек. Его брат Шерлок когда-то ему на того показывал и разъяснил, что этот мистер Адэр, случается, берется за такие дела. Я попросила мистера Майкрофта устроить нашу встречу, и он обещал поговорить с ним. Про между прочим я заметила, что он не очень-то переживает по поводу печальной кончины мистера Шерлока, на что он заметил, что его брат тот еще ловкач, и спешить с печальными выводами из его исчезновения неразумно.
Суперинтендант Бартнелл: Ловкач?! Авантюрист его брат!
Миссис Хадсон: Мистер Адэр явился на следующий день. Я сильно нервничала, потому что плохо представляла себе, как повести разговор, чтобы с правильной стороны подступить к моему непростому делу. Насколько можно довериться моему гостю? Я объяснила ему, что требуется разыскать человека по фотографии.
Суперинтендант Бартнелл: Вы дали ему фотографию своего племянника?
Миссис Хадсон: Да. Но мистер Адэр ответил, что этого мало для поисков, и ему необходимо знать имя. Я сказала, что это невозможно, но где угодно искать не придется. Нужно только съездить в Мейринген в швейцарских Альпах и разузнать, не появлялся ли там в середине мая молодой англичанин, и нет ли каких новостей о нем. При этих моих словах он присвистнул и округлил глаза:
- Вы шутите, сударыня, или слишком несерьезно меня воспринимаете. Именно в указанное вами время, если верить многочисленным слухам, будоражащим Лондон, в тех самых местах, куда вы меня зазываете, побывало сразу несколько наших соотечественников, двое из которых ни кто иные, как ваши жильцы. И не всем из них чудный воздух высокогорья пошел на пользу. Мистер Холмс, поговаривают, упокоился там с миром. И после этого вы всерьез рассчитываете сохранить втайне ваши намерения? Мне нет до них дела, но и предлагать мне действовать вслепую в такой непростой ситуации с вашей стороны выглядит по меньшей мере странным.
Я, хоть и нашла для себя досадным длинный язык доктора, успевшего наболтать лишнего по возвращении, из за чего теперь все кому не лень разглагольствовали на эту тему, все же обсуждать это с мистером Адэром не стала. Вместо этого я заявила ему, что дела моих жильцов никак меня не касаются. Слава богу, английские газеты в то время еще не перепечатали отчеты своих швейцарских коллег о событиях в Мейрингене, и толком никому ничего не было известно. Все кроме тех, кто имел непосредственное отношение к этой истории, полагали, что рассказ вышел в свет после описанных в нем событий. Мой гость пока что в их числе, но, если займется моим делом вплотную, неминуемо выяснит обратное. Как он к этому отнесется?
- Прекрасно, что вы в курсе того, о чем судачат в Лондоне, - ответила я, - но, думаю, вы согласитесь, что это пока лишь только слухи. И тот факт, что питают их рассказы доктора Уотсона, скорее свидетельствует, что в них больше личных впечатлений, чем достоверной информации. Естественно, такое положение дел меня не может устраивать.
- Однако, насколько я могу судить из этих слухов, там уже проводилось расследование, - заметил он. - И если швейцарская полиция не сумела отыскать следов мистера Холмса…
- Я вовсе не жду от вас, мистер Адэр, что вам удастся разобраться во всей этой запутанной истории. Меня только интересует судьба вполне конкретного человека, и это отнюдь не мистер Холмс. Таковы мои условия, и придется либо их принять, либо забыть о моей просьбе здесь же. Если вы не готовы взяться за это, то, может быть, сможете порекомендовать кого-нибудь, кому такое дело по плечу?
- Постойте, я не сказал, что отказываюсь. Но дело выходит какое-то странное, и, если б не всем известная ваша репутация и просьба мистера Майкрофта, я бы, признаюсь, выслушав подобное, заподозрил неладное. Миссис Хадсон, я только прошу вас, объясните, чего вы добиваетесь и за что мне платите. Следует установить личность вашего незнакомца?
- Нет, этого делать не нужно. Он исчез, и мне необходимо убедиться, что с ним все благополучно. Не хочу даже предполагать обратное. Разыщите его и, если все хорошо с ним, уговорите побыстрее вернуться. Скажите, что я беспокоюсь. Если он не пожелает показаться мне на глаза, то пусть хотя бы передаст записку или письмо. Если вы вернетесь с ним или с вестями от него, будем считать, что вы справились с моим поручением.
- И тем не менее, сударыня, занимаясь вашим делом, я почти наверняка выясню, кто вас так живо интересует. Иначе просто быть не может, вынужден вас огорчить. Устроит ли вас такой вариант?
- При условии, что вы, сэр, будете хранить молчание.
- Естественно. Я – частный сыщик и действую в интересах клиента. Но один вопрос – последний – я все же должен вам задать. Этот ваш человек, он не в ладах с законом?
- Мистер Адэр, у меня нет никаких сомнений в порядочности этого человека и в том, что он чист перед законом. Напротив, я опасаюсь, как бы он не стал жертвой преступления. Очень похоже, что он попал в беду и нуждается в помощи. Если это так, и если еще не поздно, я прошу вас, сэр, оказать ее ему.
Мистер Адэр ответил, что в любом случае это очень расплывчатый заказ, и он поедет только на условиях полной предоплаты всей стоимости своих услуг, включая расходы на дорогу и проживание в гостиницах. Мне пришлось пойти на это. Уходя он поинтересовался у меня, чего я собственно жду от него, каких новостей. Я призналась ему, что очень хочу, чтобы перечень покойников в итоге оказался как можно меньше…

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

48. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

14 ноября 1895

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА МИССИС ХАДСОН среда, 14 ноября 1895 (продолжение)

Суперинтендант Бартнелл: Вы можете назвать дату этого разговора?
Миссис Хадсон: Точно не припомню. Кажется, в первых числах июня. До десятого числа точно.
Суперинтендант Бартнелл: Продолжайте.
Миссис Хадсон: Мистер Адэр вернулся через две недели и выглядел уже совершенно иначе. Был каким-то взволнованным и недовольным и с ходу вручил мне конверт.
Суперинтендант Бартнелл: Письмо от вашего племянника?
Миссис Хадсон: Да. Но на мой вопрос, где и как они встретились, отказался отвечать и потребовал еще денег.
Суперинтендант Бартнелл: Любопытно. И много?
Миссис Хадсон: Столько же, сколько я ему уже заплатила. Но сначала я не обратила на это внимание. Арчи жив! Это было главное, и я кинулась читать письмо. Это была такая сдержанная отписка, но почерк и стиль, безусловно, принадлежали ему.
Суперинтендант Бартнелл: Что там было?
Миссис Хадсон: Как обычно он с явной досадой сетовал на мои женские страхи и на навязчивость джентльмена, присланного мною. Видите ли ему пришлось уступить его просьбам и черкнуть несколько строк. Ничего страшного, у него все хорошо, и он путешествует по Европе. В общем, привычный Арчи, узнаваемый в каждой эгоистичной и легкомысленной реплике.
Суперинтендант Бартнелл: И ничего о Холмсе?
Миссис Хадсон: Ни слова. Как будто ничего и не было, в том числе и нашего разговора накануне его отъезда. Но меня на тот момент устроило и это. Я с облегчением отложила письмо и вернулась к беседе с мистером Адэром.
- Почему вы отказываетесь рассказать мне об обстоятельствах вашей встречи? – спросила я. - Вы же знаете, как я переживаю за этого человека.
- Я уже ничего не знаю, - ответил он недовольным тоном. - Вы предпочли несколько слукавить, пригласив меня участвовать в ваших запутанных делах.
- Довольно странное выражение, – заметила я. – Вы не слишком-то учтивы, но я напомню - условия вам были названы сразу же, и вы их приняли.
- Не только принял, сударыня, но и выполнил ваше поручение. Письмо у вас в руках, и в том, что это единственное подтверждение честно проделанной мною работы, нет моей вины. Возвращаться вместе со мной он отказался категорически и вообще держался довольно бесцеремонно. Мне пришлось уговаривать его, ссылаясь не только на ваше беспокойство, но и на то, что в противном случае мне нечем будет подтвердить перед вами свои затраты времени, средств и сил и придется вернуть гонорар. Впрочем, это его не слишком беспокоило. Кем бы он вам ни приходился, скажу так, он весьма заносчивый субъект. Поначалу вообще велел мне убираться к черту, и только упоминание вашего имени смягчило его. Каково мне было это выслушивать после ваших просьб о помощи?! Я готов был проклинать не только его самого, но и тот факт, что связался с вами.
- Да уж, - только и вздохнула я, признавая в душе, что общение с Артуром далеко не всегда доставляет удовольствие и более близким ему людям. – Но вам было уплачено за вашу работу вперед.
- Тогда еще я не знал, во что вы меня втягиваете.
- То есть как? – оторопела я.
- А так. Не даром я подозревал, что вы темните как и все.
- Что значит, как и все?
- То и значит. Хотя бы этот ваш человек. Он тоже многого не договаривает. И еще очень сильно боится, если хотите знать. Это было видно невооруженным глазом. Но он там не один. Остальные не лучше. Хотите узнать больше, платите. Или делитесь всем, что вам известно.
Я была совсем не готова к такому повороту и растерялась. В связи с этим у нас выдалось некоторое препирательство. Собрав голову, я взялась за дело хитрее - изо всех сил изображала недоверие и аккуратно разжигала его запальчивость, маскируя вопросы сомнением в его способностях. Он порядком завелся и в итоге кое-что мне все же рассказал. Сначала заявил, что так играть не будет, потому что дело темное, и ему нужно знать, кем является интересующий меня человек, из-за которого заварилась такая каша. Я его спросила, какая такая каша. А такая, ответил мистер Адэр, что в Мейрингене он видел ни кого-нибудь, а инспектора лондонской уголовной полиции Лестрейда, и вел тот себя странно. Он тоже интересовался британцами, прибывшими в отель господина Штайлера в мае.
- Что же тут странного? - удивилась я. - Наши соотечественники попали в беду на чужбине. Напротив, похвально, что Скотланд-Ярду небезразлична их судьба, и наша полиция отрядила своего лучшего инспектора провести собственное расследование. На их месте я бы тоже не очень-то доверяла бы возможностям каких-то там швейцарцев.
- Скотланд-Ярд? – недобро усмехнулся мистер Адэр. - Как бы не так, сударыня. Я засек его еще во Франции и потому имел возможность проследить весь его маршрут. В любом случае ему понадобились бы материалы швейцарской полиции. Но он не заезжал ни в Берн, ни куда бы то ни было вообще, где есть представительства властей. У меня создалось впечатление, что он не желает, чтобы о его приезде стало известно. Вообще он вел себя больше как частное лицо и искал там явно что-то для себя. Он сразу направился в это глухое место. Людей там раз-два и обчелся, они, в общем-то, отрезаны от мира. Такие условия, как мне показалось, как нельзя лучше подходили для его планов, и он, наверняка, сумел выдержать столь необходимую ему секретность. Дальше мейрингенцев эта новость не пошла. Но все равно он был очень осторожен, а самое интересное, почему-то сильно нервничал. Это было заметно.
- Отчего же ему нервничать? – снова удивилась я.
- Не знаю, сударыня, но что-то его категорически не устраивало. Он тщательно осмотрел регистрационную книгу в отеле Штайлера, а сам, кстати, записался в ней не под своим именем. Как вам такое?
- Вы видели это сами?
- Естественно. Я ведь регистрировался в ней после него. Тоже, конечно же, под вымышленным именем. Но я ничем не рисковал. Меня он не знает, так как я для него мелкая сошка. Главное для меня было не увлечься слишком слежкой за ним. Он хитрый лис, и если б почувствовал мое внимание, все пропало бы. Но я был на чеку и держался подальше.
В этом месте, видя, как он увлечен новыми и неожиданными подробностями своей поездки, я не удержалась и спросила его, не получилось ли так, что он с его азартом полностью переключился на инспектора Лестрейда вместо того, чтобы заниматься моим делом. На что он возразил мне, что все это и есть одно и то же дело, и как это я не вижу столь очевидной вещи! Но мне в его словах многое казалось все еще неубедительным.
- Разве не проще инспектору было вообще не оставлять никаких записей в отеле?
- Э, нет! Это как раз и запомнили бы, потому что такое поведение подозрительно. А так он вполне умело подал себя за обычного туриста и вытягивал из местных жителей нужные ему сведения ловко и незаметно, как бы про между прочим. Уверяю вас, никто кроме меня ничего не почувствовал, да и мне бы это не бросилось в глаза, не заподозри я неладное еще тогда, когда приметил его еще во Франции. Поверьте моему чутью и опыту, миссис Хадсон, дело тут нечисто.
Я поинтересовалась, а ему-то самому удалось что-нибудь выведать. Он ответил, что в те дни там побывало как минимум трое британцев. Это те, о которых остались хоть какие-то сведения, но ручаться, что в интригу более никто не ввязался, проникнув туда незаметно, нельзя. Третий, последний шел по следам мистера Холмса и доктора, и он-то как раз и пожелал остаться неизвестным.
- Мог ли это быть интересующий вас человек, сударыня? Не знаю. Вы уверяли меня в его надежности, но поведение этого третьего, вынужден сказать вам, весьма подозрительно. Во всяком случае, тот, кто вам нужен, даже если и был там, то позаботился о том, чтобы не оставить о себе следов, как вы и надеялись.
Остальное мой гость или скрыл, или не знал. Одни догадки. Мистер Лестрейд облазил всю округу, но вид имел озадаченный и неудовлетворенный, с чем и уехал. Мистер Адэр держался настороже и занялся розысками только после отъезда мистера Лестрейда из Мейрингена. Я поблагодарила его за проделанную работу и намеревалась уже распрощаться с ним. Но он явно чего-то выжидал.
Инспектор Грегсон: Ждал, что вы пожелаете продолжить пользоваться его услугами?
Миссис Хадсон: Да, он явно ждал денег, но теперь уже, несомненно, гораздо больших.
Инспектор Грегсон: Почему вы так думаете?
Миссис Хадсон: Он так и сказал. Заявил, что ставки повышаются из-за особого статуса участников, и это прямо связано с гонораром, который он рассчитывает получить от меня. Объяснил, что не хочет продешевить на собственной шкуре – простите, но это его выражение - продешевить там, где уже случилось одно убийство, и вряд ли этим ограничится дело. Он назвал очень серьезную сумму.
Инспектор Грегсон: Так и сказал насчет убийства? Что вряд ли дело этим ограничится?
Миссис Хадсон: Да, это его слова.
Инспектор Грегсон: Кого он подразумевал под этим? Чью смерть? Холмса?
Миссис Хадсон: Возможно. Тогда ведь многие так думали.
Инспектор Грегсон: А вы?
Миссис Хадсон: А что я? Я же не могла знать тогда, что он скоро умрет! И мне уже ничего не хотелось. Я получила письмо – доказательство того, что с Арчи не случилось беды… Мистер Адэр так настаивал, чтобы я клюнула на его предложение, что вызывал у меня одно только отторжение.
- Я привез вам главное, - сказал он, замедлив темп речи, очевидно, чтобы до меня лучше дошли его слова. - Вашим делом занимаются серьезные люди и делают это как-то диковинно. Может, это уже не столько ваше дело?
- Может быть, - ответила я, - значит, мне, тем более, лучше отойти в сторону.
- Может статься так, что уже поздно отойти в сторону. Вы об этом не думали?
У меня от этих слов мурашки побежали по спине, но я не хотела уступать.
- Что вы предлагаете?
- Хотите, я все разузнаю? Вы не можете чувствовать себя в безопасности только оттого, что все это происходит где-то в далеко в горах. Это только до поры.
Я ответила, что при всей моей бережливости такие деньги мне все же не по карману, и потому наши деловые отношения можно считать завершенными. Он и бровью не повел от такого поворота и не стал меня расспрашивать, что да как. Я как-то почувствовала по его поведению, что он сам заглотил крючок. Простите, это одно из глуповатых выражений мистера Холмса. Сама не знаю, как оно прицепилось…
Инспектор Грегсон: Вы хотели сказать, попался на приманку?
Миссис Хадсон: Попался, но на что? Может, и не было никакой приманки, а может ее был его собственный азарт. Он к тому времени разузнал что-то такое, что уже это дело не хотел оставить и решил заниматься им не для меня, а по своим причинам.
Инспектор Грегсон: Вы попытались отговорить его? В конце концов, он не имел на это никакого права.
Миссис Хадсон: Пыталась, но не слишком успешно. Ему этого уже было мало, и мои интересы, как я к сожалению своему почувствовала, его особенно не волновали, так что не в моих силах было бы заставить его выйти из игры…или как это у вас зовется…
Инспектор Грегсон: Но, как вы заметили, разговорить вашего племянника ему не удалось. Как вы думаете, он знал содержание письма?
Миссис Хадсон: Конверт был запечатан. Думаю, Арчи, был начеку и не позволил мистеру Адэру торчать у себя за спиной, пока писал мне.
Инспектор Грегсон: Вскрыть конверт и затем запечатать так, чтобы не осталось следов, для таких людей не сложно. Если хотите знать, у нас есть человек, который занимается тем же самым…
Суперинтендант Бартнелл: Инспектор!!!
Миссис Хадсон: Что вы говорите! Никогда бы не подумала! Вот и верь после этого…
Суперинтендант Бартнелл: Миссис Хадсон, поверьте, это повсеместная практика. Полиция, разведка, дипломатические службы всех остальных стран кроме Британии творят это беззаконие, грубо попирая права людей на личную тайну и конфиденциальность переписки. Поэтому и наши аналогичные ведомства вынуждены, конечно, куда более тактично и уважительно осуществлять подобную деятельность в интересах уже собственных же граждан, оберегая, таким образом, их покой и безопасность. Это называется перлюстрацией.
Миссис Хадсон: Ну и словечко! Тогда я ни за что не поручусь.
Инспектор Грегсон: Из письма можно было догадаться, кем Арчи приходится вам?
Миссис Хадсон: Да, он называл меня дорогой и не в меру беспокойной тетушкой.
Инспектор Грегсон: Что было дальше? Мистер Адэр ушел?
Миссис Хадсон: Да, но он все же добился своего. От его настойчивых внушений, что дело нечистое, мне стало тревожно. Я не понимала, за кого именно он взялся, но тот факт, что в этой истории присутствовало имя очень уважаемого человека, такой невинный поначалу в моих глазах, под влиянием его слов стал казаться мне признаком чего-то тайного и ужасного. Сама невероятность такого соседства безупречной репутации инспектора Лестрейда и каких-то неясных причудливых движений еще даже без непосредственной угрозы казалась невыносимо жуткой.
Инспектор Грегсон: Понятно, а потом…
Миссис Хадсон: А потом мистер Адэр внезапно умер. И я уже не знаю, как ко всему этому относиться.
Инспектор Грегсон: Ну, а племянника-то вам довелось увидеть?
Миссис Хадсон: Да, он приезжал в Лондон ненадолго в сентябре, а затем снова укатил на континент.
Инспектор Грегсон: Но вы же наверняка не удержались от расспросов, верно?
Миссис Хадсон: Да, но он ответил, что так и не повстречал мистера Холмса в Швейцарии. Еще на переправе в Кале ему попался на глаза старый приятель по университету, и они задержались в Нормандии.
Инспектор Грегсон: Довольно уклончивый ответ. Передайте ему, когда снова увидите его, что мы будем только рады познакомиться с ним.
Миссис Хадсон: Передам, обещаю.
Инспектор Грегсон: Если это все…
Миссис Хадсон: Да, я сообщила все, что собиралась.
Суперинтендант Бартнелл: Благодарю вас, миссис Хадсон за сегодняшнюю беседу. Все, о чем мы здесь с вами разговаривали, должно остаться между нами – вами, мною и инспектором Грегсоном, понимаете?
Миссис Хадсон: Да, конечно. Только…
Суперинтендант Бартнелл: Что?
Миссис Хадсон: Вот тот констебль, который записывает…
Суперинтендант Бартнелл: Хатчинсон?
Миссис Хадсон: Если мистер Лестрейд узнает…
Суперинтендант Бартнелл: Не переживайте, не узнает. Я вам это обещаю.
Миссис Хадсон: Но он мог видеть меня здесь. А если он сам меня спросит, что я тут забыла?
Суперинтендант Бартнелл: Спросит? Насколько я понимаю, после произведенного у вас обыска у следствия нет поводов допрашивать вас. Впрочем, если вопрос все-таки возникнет, вы можете сказать, что это я вас вызвал поговорить о ваших жильцах. Хотите, я вам напишу приглашение?
Миссис Хадсон: Да, пожалуйста. В случае чего, покажу ему.
Суперинтендант Бартнелл ( пишет и протягивает миссис Хадсон): Пожалуйста. Подписано вчерашним числом.
Миссис Хадсон: Спасибо, господа. До свидания.
Суперинтендант Бартнелл: Всего хорошего.
Инспектор Грегсон: До свидания, миссис Хадсон.
Суперинтендант Бартнелл (после ухода миссис Хадсон): Любопытная старушка. (Пауза) И вещи рассказывает любопытные. Как вам?
Инспектор Грегсон (почесывая затылок): Да уж.
Суперинтендант Бартнелл: И этот ее племянник. Как вы его находите?
Инспектор Грегсон: Нахожу все это очень странным. Если он действительно путешествовал по Европе, как же Адэр по одной лишь фотографии ухитрился его разыскать? Или ему удалось выяснить его имя? Вообще, складывается ощущение, что миссис Хадсон, хоть и сама настояла на разговоре, тем не менее, не была с нами до конца откровенной.
Суперинтендант Бартнелл: Мне тоже так показалось. Эти смешные отговорки ее драгоценного Арчи. Не сама ли она их выдумала?
Инспектор Грегсон: Признаться, я удивлен, шеф, вашей безучастностью, когда я попытался разговорить ее на эту тему. На всякий случай я не стал слишком наседать на нее, хотя вопросы напрашивались.
Суперинтендант Бартнелл: Вот и правильно, что не стали. Не вижу смысла погружаться в это дело. Тем более, сейчас. Гораздо важнее в ее рассказе совсем другое.
Инспектор Грегсон: Понимаю.
Суперинтендант Бартнелл: Я ее в первый раз вижу. А вам доводилось с нею встречаться?
Инспектор Грегсон: Случалось. Всякий раз, когда у нас возникали вопросы к Холмсу, она была первой, с кем нам приходилось иметь дело на Бейкер-стрит. Довольно приветливая женщина. Кстати, это может показаться забавным теперь, но инспектор Лестрейд ей особенно нравился. Это было заметно.
Суперинтендант Бартнелл: Я сейчас не об этом. Можно ли ей верить?
Инспектор Грегсон: Решать вам, шеф. Речь идет о лице, чье звание выше моего. Тем более, вы поставили его надо мною в деле Милвертона.
Суперинтендант Бартнелл: Я не прошу вас высказываться о Лестрейде. Меня интересует старуха. Вы ее более-менее знаете.
Инспектор Грегсон: Только общее впечатление, шеф. Хотя, должен признаться, вполне благоприятное.
Суперинтендант Бартнелл: Что у нее в мозгах, ваше мнение? И остались ли там еще мозги, вот в чем вопрос? Может, карга выжила из ума и сама поверила в свои сказки? Или ей доставляет удовольствие путать нас своими сплетнями? Этакая причастность к таинственным загадкам, над которыми не смыкает глаз полиция. Подброшу-ка я вам пищу для размышлений, господа из Скотланд-Ярда.
Инспектор Грегсон: Мания и лавры ключевого свидетеля?
Суперинтендант Бартнелл: Вот именно. Подходит к ней?
Инспектор Грегсон: Вообще-то не очень.
Суперинтендант Бартнелл: Может, она вздумала мстить? Все-таки это Лестрейд настоял на обыске. Для нее это вторжение в ее крепость, наверное, выглядело оскорбительным.
Инспектор Грегсон: Возможно. Это больше похоже на правду. Тем более старший инспектор, на мой взгляд, в ходе обыска был несколько несдержан и позволил себе изрядно поехидничать в адрес Холмса. Вполне вероятно, это подействовало на нее болезненно.
Суперинтендант Бартнелл: Чертовски не вовремя она заявилась. У Лестрейда в руках все нити. Что теперь, выводить его из игры? Из-за какой-то взбеленившейся старушенции?
Инспектор Грегсон: Я думаю, шеф, даже если решиться на такое безрассудство, это сейчас просто неосуществимо. Как это подать? На основании непроверенной информации отстранить от работы едва ли не лучшего сыщика? Это нонсенс!
Суперинтендант Бартнелл: Она передает даже не свои слова, а ссылается на невразумительные реплики этого Адэра. Молокососа, пойманного на шулерстве. Почему мы должны этому верить? Я вас спрашиваю, Грегсон, почему?!
Инспектор Грегсон: Ни в коем случае не должны, шеф. Это безумие. Старший инспектор – основная движущая сила следствия. Практически все сыгравшие в расследовании версии принадлежат ему. Именно он расколол Максоммера, и, благодаря ему, мы имеем еще один след, который, возможно, приведет нас к убийце.
Суперинтендант Бартнелл: И потом, что такого он ей поведал, что у нее затрепетали ее седые пряди? Что он видел Лестрейда в Швейцарии? Когда это было?
Инспектор Грегсон: В июне.
Суперинтендант Бартнелл: И что? На это ж не один день требуется. Как он мог там оказаться? Хотя, припоминаю, он же в июне брал отпуск.
Инспектор Грегсон: Да.
Суперинтендант Бартнелл: Чтобы съездить в Швейцарию?
Инспектор Грегсон: Он не говорил.
Суперинтендант Бартнелл: Но вы же приятели с ним, разве не так? Что ж, не поинтересовались, где он отдыхал?
Инспектор Грегсон: Вообще-то поинтересовался.
Суперинтендант Бартнелл: Ну? И что в ответ?
Инспектор Грегсон: Ни слова о Швейцарии. Инспектор Лестрейд охотно описывал свои впечатления от поездки в Саут-Даунс.
Суперинтендант Бартнелл: Саут-Даунс?! Вы шутите?!
Инспектор Грегсон: Если это и шутка, я тут не причем.
Суперинтендант Бартнелл: Что он там забыл, на меловых скалах? Мы же знаем его прекрасно. Лестрейд – прирожденный охотник и ревнивый состязатель, но никак не романтик, подставляющий очи закату. Если он что-то делает, у этого всегда есть определенная цель. Но с какой целью ему пропадать неделю в Саут-Даунс, скажите на милость!
Инспектор Грегсон: Иногда требуется привести в порядок нервы. В таких случаях необходим покой.
Суперинтендант Бартнелл: Для таких как он существует рыбная ловля. Он бы уединился с удочкой на озере, а не торчал бы в Истборне, созерцая красоты Бичи-Хед или Севен-Систерз.
Инспектор Грегсон: Пожалуй, вы правы.
Суперинтендант Бартнелл: Ладно, допустим самое неприятное – он вам солгал, вернее, разыграл вас по-дружески и на самом деле побывал в Мейрингене. Почему бы и нет? Это его право и личное дело, разве не так?
Инспектор Грегсон: Так. Даже если это то, о чем мы думаем…
Суперинтендант Бартнелл: А о чем мы думаем?
Инспектор Грегсон: Это время исчезновения Холмса. Расследование проводила швейцарская полиция, но всякий наш инспектор, пусть и по собственному почину, в свое личное свободное время вполне имел право потратить свои силы на розыски соотечественника. Тем более, что теперь-то мы знаем – все закончилось вполне благополучно. Холмс возвратился живым и невредимым.
Суперинтендант Бартнелл: Но Мориарти-то вроде как лишился жизни?
Инспектор Грегсон: Вы очень точно выразились, шеф. Вроде как. А вроде и…
Суперинтендант Бартнелл: Значит, вы тоже считаете, что ничего страшного не случилось?
Инспектор Грегсон: Когда?
Суперинтендант Бартнелл: Черт вас дери, когда! Тогда, сейчас! Да только что, когда эта ветхая Шахерезада одарила нас своей историей!
Инспектор Грегсон: Шеф, я вынужден был переспросить, чтобы не создалось ложного впечатления, что мы говорим об одном и том же, тогда как на самом деле...
Суперинтендант Бартнелл: Что-то я вас не пойму.
Инспектор Грегсон: Ваш вопрос. Если он относился к событиям в Мейрингене, это одно. Там вроде бы, несмотря на массу неясностей, особенно переживать не о чем. Все наши соотечественники кроме одного – того самого отъявленного преступника и короля криминального Лондона - живы. Значит, из возможных преступных проявлений, случившихся там, остается только причинение ущерба имуществу. Даже если и был такой, дело происходило на чужбине, так что это заботы наших швейцарских коллег выяснять, не навредила ли схватка Холмса с Мориарти их водопаду. Другое дело Адэр. Если причины его смерти тянутся еще оттуда…
Суперинтендант Бартнелл: Ну вот и вы туда же! В деле поставлена точка. Коронера результаты Джонса вполне убедили. Сказано же, самоубийство! Не хватало нам только утратить доверие к своим же людям в самый решающий момент из-за этой ведьмы! Мы только начали подбираться к самой сути. Не подослал ли ее Холмс, вот что мне хочется знать. Этой компании сейчас верно хочется посеять раскол в наших рядах. Ладно, пока что все, что мы сегодня с вами услышали и о чем говорили, остается между нами, понятно?
Инспектор Грегсон: Да, шеф.
Суперинтендант Бартнелл: Старшему инспектору пока незачем это знать. Это испортит ему настрой. В интересах дела нам нужен его оптимизм. Побережем нервы нашему славному Лестрейду.
Инспектор Грегсон: Согласен.
Суперинтендант Бартнелл: Кстати, из слов этой миссис Хадсон более-менее ясно только одно. Что Адэр заразился личным интересом к событиям в Швейцарии. Но ведь он не уточнил, что его интересует именно Лестрейд. Он только видел его там и убедился, что и нашего сотрудника это дело беспокоит, что только подтвердило серьезность его собственных подозрений. У Лестрейда был короткий отпуск, что вынудило его свернуть поиски, а Адэр, вероятно, взяв тот же след, продвинулся дальше и накопал что-то существенное против тех, кто совать нос в свои дела не позволит.
Инспектор Грегсон: Мориарти? Его люди?
Суперинтендант Бартнелл: Возможно. И не только он. Почему мы должны исключать из числа подозреваемых Холмса? Только лишь на основании его известности? Он тоже был там. Что у них произошло с Мориатри, одному богу известно. Или еще и Адэру.
Инспектор Грегсон: Кстати, в истории в «Бэгетель» принимал прямое участие доктор Уотсон.
Суперинтендант Бартнелл: Джонс отрабатывал эту версию?
Инспектор Грегсон: Насколько я в курсе, нет. Доктору тогда все сочувствовали, мол, так не повезло затесаться в скандал. Да и подозревать Холмса в убийстве такого же частного сыщика из соображений конкуренции – это как-то…
Суперинтендант Бартнелл: Не надо никого подозревать. Я же сказал вам, дело Адэра закрыто. И раскрыто. Но если у кого-то вдруг возникнут основания усомниться в вердикте, справедливее будет, я считаю, начать пересмотр с этих версий прежде, чем поливать грязью заслуженных людей, столько отдавших сил величию Скотланд-Ярда.
Инспектор Грегсон: Согласен с вами, сэр, абсолютно.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

49. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

14 ноября 1895

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА МИССИС ХАДСОН среда, 14 ноября 1895 (окончание)

Суперинтендант Бартнелл: Вы что-то еще хотели сообщить?
Инспектор Грегсон: Да, есть новости. После смерти Барнса я осматривал его комнату и обратил внимание на небольшие грязные лужицы на полу и на столе. Мне это показалось необычным. Я не стал на сей счет распространяться, но эту воду я тоже собрал и отдал нашему доктору Сэйбру.
Суперинтендант Бартнелл: Ну и денек сегодня, сплошные сюрпризы. И что там, все плохо?
Инспектор Грегсон: Да, шеф. Это вода из канала Риджентс. Спрашивается, как она там оказалась?
Суперинтендант Бартнелл: Сами-то как считаете?
Инспектор Грегсон: Предположить можно многое в том числе и… А вдруг старика убили? Утопили прямо в комнате?
Суперинтендант Бартнелл: Запасшись соответствующей водой?
Инспектор Грегсон: Если так, то, выходит, кое-кто неплохо знаком с методами нашей экспертизы.
Суперинтендант Бартнелл: Ну-ну, это еще ничего не значит. Вода на полу, всего-то! Он мог сам принести ее для своих целей. Вы кому-нибудь говорили об этом?
Инспектор Грегсон: Пока нет. А после беседы с миссис Хадсон вынужден вас спросить…
Суперинтендант Бартнелл: Ну-ну, это уже слишком! Так мы черт те куда зайдем! Причем здесь домыслы миссис Хадсон – старой и, вероятно, очень нездоровой женщины? Всю информацию по делу Милвертона вы обязаны предоставлять Лестрейду. Вам ясно?
Инспектор Грегсон: Ясно.
Суперинтендант Бартнелл: Вот. Так что поделитесь этим с нашим старшим инспектором. Чем он сейчас занят?
Инспектор Грегсон: Чем занят? Думаю, приходит в себя. Набирается сил.
Суперинтендант Бартнелл (удивленно): То есть как? Он не с вами?
Инспектор Грегсон: Мы расстались с ним вчера после поездки в Ноттинг-Хилл к мисс Твумндидл, а сегодня утром он не появился. Когда пришли новости из Хэмпстеда, я бросился туда и по пути решил заехать за ним. Вид у него ужасный, он совершенно разбит, говорит, не спал всю ночь из-за колик в боку.
Супер-интендант Бартнелл: Как не вовремя. Вы помогли ему? Что там делают при коликах? Кажется, ставят пиявки на больное место. Только обязательно после прижигания.
Инспектор Грегсон: У него был приступ, но я застал его, когда ему уже стало получше, так что помощь не понадобилась.
Суперинтендант Бартнелл: И что, эти ужасные новости из Эплдор-Тауэрс не придали ему сил? В такое время отлеживаться – как-то это не похоже на него.
Инспектор Грегсон: Шеф, поверьте, это я настоял, чтобы он уделил хотя бы несколько часов сну. Я видел, что он не в состоянии даже держаться на ногах. К вечеру, если появится, я введу его в курс всего, что сегодня произошло. Если нет, поеду к нему.
Суперинтендант Бартнелл: Да уж, скверно. Где у него эти чертовы колики? (инспектор Грегсон показывает соответствующее место на собственном туловище) Надеюсь, это не слишком серьезно. Потерять его сейчас было бы…об этом даже думать не хочется. Кстати, коль уж вы заговорили о мисс Твумндидл… Я так понимаю, ваши с Лестрейдом усилия вынудить ее признаться ни к чему не привели?
Инспектор Грегсон: Почему же, привели. К обмороку. Она с готовностью хлопнулась в него, едва старший инспектор хорошенько надавил на нее.
Суперинтендант Бартнелл: Считаете, перестарался?
Инспектор Грегсон: Тогда считал, а теперь сомневаюсь, не взяла ли она себе тем самым спасительную паузу. Она совсем не проста, шеф, и способна на многое.
Суперинтендант Бартнелл: Я уже это понял.
Инспектор Грегсон: Леди Кроссуэлл, кстати, тоже убеждена, что девица не без талантов, и высказывалась о ней откровенно неприязненно.
Суперинтендант Бартнелл: Мне вот что не нравится. Версии множатся, но вы с Лестрейдом, если не считать новостей от Проскетта, особенно не продвинулись. Предполагаемых участников как шантажа, так и последующего возмездия или же убийства по иным мотивам предостаточно. В чью сторону вы намерены двинуться?
Инспектор Грегсон: Досадно, что общение с Проскеттом и леди Кроссуэлл состоялись в таком порядке, а не наоборот. Если бы мы к тому моменту, когда он к нам пожаловал, уже знали о том, что он шантажирует ее письмами... (Пауза)…Позвольте мое мнение, шеф.
Суперинтендант Бартнелл: А что мне кроме него остается? Лестрейд со своим отлеживается, так что валяйте.
Инспектор Грегсон: Вначале подытожу. Если отбросить все догадки и предположения, единственным фактом, на который можно смело опереться, остаются деловые контакты мисс Твумндидл с Милвертоном. Из подслушанного Холмсом разговора шантажиста со своим секретарем известно, что она передала ему какие-то бумаги.
Суперинтендант Бартнелл: Неужели я дал вам основания настолько сомневаться в моей памяти? Я это помню, переходите уже к своему мнению!
Инспектор Грегсон: Так вот. Наш выбор из этого вполне уже внушительного числа подозреваемых определяется тем, что за документ был применен. Плясать следует от этого, иначе мы неминуемо запутаемся прежде, чем сдвинемся с места.
Суперинтендант Бартнелл: Плясать лично вам тоже не к чему, иначе так же неминуемо запутаетесь в собственных вечно развязанных шнурках и, если и сдвинетесь с места, то с плачевным результатом. Лучше скажите проще. Вы предлагаете для начала определиться, что за материал попал в руки Милвертону, а затем уже подбирать соответствующие кандидатуры?
Инспектор Грегсон: Да. Кроме того, следует учитывать возможность доступа к нему Агаты Твумндидл. Рассмотрим варианты, что это могли быть за бумаги. Итак, первый. Некий документ, связанный со службой Кроссуэлла. Для простоты назовем его условно политическим. Плохо, что из-за секретности мы не можем обратиться к его коллегам...
Суперинтендант Бартнелл: Зачем?
Инспектор Грегсон: Чтобы точнее определиться со временем, когда у них возникла эта проблема - исчезновение или что-то еще, и установить, могла ли в тот период дочь Твумндидла иметь к этому отношение.
Суперинтендант Бартнелл: Радуйтесь, что вообще занимаетесь этим вопросом. Вообще-то я вашему приятелю категорически запретил это… (Пауза)… Продолжайте.
Инспектор Грегсон: При том видении, что мы сейчас имеем, события в комитете и краткий период присутствия Агаты в Мэйфэйр примерно совпадают, то есть теоретически она может иметь к этой истории отношение.
Суперинтендант Бартнелл: Понятно. Вариант первый нам подходит. Дальше.
Инспектор Грегсон: Второй и третий варианты тесно связаны. Я еще не определился, возможно, наличие одного автоматически исключает существование второго, а возможно, и нет, и даже, может быть, они были применены оба одновременно или в разное время.
Суперинтендант Бартнелл: Чтобы я мог вкусить всю роскошь ваших интеллектуальных экзерсисов, поясните, пожалуйста, о чем вы столь завуалировано разглагольствуете.
Инспектор Грегсон: Охотно. Оба варианта связаны с отношениями леди Кроссуэлл с капитаном Проскеттом, разница лишь во времени. Второй вариант - письма из прошлого, которыми по ее признанию располагает капитан, и с которыми он отказался расставаться. Третий, если, вопреки ее рассказу, их отношения все же возобновились и имели под собой материальное подтверждение в виде переписки в последнее время.
Суперинтендант Бартнелл: То есть, вы не доверяете тому, что услышали сегодня от нее?
Инспектор Грегсон: Как сказать. В целом она произвела довольно благоприятное впечатление, но вместе с тем не предоставила ни единого доказательства своим словам, так что мы располагаем только ее заверениями, которые, признаться, прозвучали вполне естественно и правдоподобно.
Суперинтендант Бартнелл: Понятно. С учетом того, что она уже однажды солгала следствию, согласившись участвовать в сокрытии подлинных обстоятельств смерти мужа, мы не можем считать ее надежным свидетелем.
Инспектор Грегсон: Именно так. Кроме того, я не утверждаю, что эти вновь возникшие отношения как-то ее порочат. Я говорю лишь о неком возникшем недавно документе, который, даже при ее абсолютной безупречности, тем не менее, может быть превратно истолкован не в ее пользу. Потому я и говорил о возможной связи варианта второго с вариантом третьим. Своими намеками на те давние письма, что он хранит, Проскетт мог вынудить ее к действиям, с помощью которых она пыталась выправить положение. Мы уже знаем, что по ее просьбе эту непростую миссию взяла на себя мисс Нэви. Но вполне разумно допустить, что поначалу леди Кроссуэлл попробовала урезонить Проскетта самостоятельно и возможно даже, она отвечала некоторое время на его письма. И если были применены неосторожные выражения, и если у нее остались черновики таких ответов, или она их не отправила...
Суперинтендант Бартнелл: И если до чего-то подобного добрались ловкие ручки мисс Твумндидл...
Инспектор Грегсон: Кстати, этот вариант третий - вовсе не обязательно написан леди Кроссуэлл. Это может быть одно из тех писем, что Проскетт передавал через Агату. И если она, увидев реакцию хозяйки, в следующий раз вместо того, чтобы передать его ей, оставила при себе, а затем вскрыла и прочла... а тот мог написать таких небылиц, раздуть из мухи слона. Мы же видели этого самовлюбленного идиота.
Суперинтендант Бартнелл: Убедили. Вариант третий принимается. А вот второй - письма со времен их молодости? Вы сами настаиваете на том, чтобы достоверность каждого рассматриваемого варианта проверялась обязательной его связью с мисс Твумндидл. Это логично, при условии, конечно, что этот подслушанный разговор Холмс не выдумал.
Инспектор Грегсон: Вы не видите связи второго варианта с Агатой?
Суперинтендант Бартнелл: Да. Как она могла их заполучить, если они были или есть у Проскетта?
Инспектор Грегсон: Только в случае, если он передал их Милвертону через нее. И мисс Нэви пришлось возвратиться ни с чем, потому что отдать ей ему уже было нечего.
Суперинтендант Бартнелл: Зачем так сложно?
Инспектор Грегсон: Думаю, этот кутила уже успел основательно потрепаться в сомнительных делах. Думаю, он со своей беспутной жизнью сумел приобрести достаточный опыт, подсказывающий, что с личностями вроде Милвертона лучше бы держаться осторожно. И он предпочел не соваться в Эплдор-Тауэрс.
Суперинтендант Бартнелл: Чтобы самому не угодить на крючок?
Инспектор Грегсон: Именно. Впоследствии Милвертон мог взяться и за него. И Агата выступила кем-то вроде посредника за свою маленькую долю.
Суперинтендант Бартнелл: Тогда в этом случае мы имеем дело со сговором двух средней руки жуликов?
Инспектор Грегсон: Не только. Если посмотреть хорошенько, каждый из трех вариантов в свою очередь ветвится в двух направлениях как самостоятельной ее игры, так и в паре с этим типом. Если все же имел место сговор, вероятность гибели Милвертона от рук этой парочки повышается, ведь основная угроза для него исходила конечно же от военного, погрязшего в авантюрных переделках, а не от обыкновенной служанки. Не сомневаюсь, в одиночку эта девица располагала бы незатейливым замыслом продажи и не действовала бы столь дерзко. Проскетт мог продумать комбинацию посложнее и с куда как большими ставками, что в итоге и вынудило их стрелять.
Суперинтендант Бартнелл: Я вижу, вы всерьез взялись их подозревать. Лестрейд согласен с вами?
Инспектор Грегсон: Да, это наша общая позиция. И вчерашним вечером самочувствие изменило ей ровно тогда, когда он пытался прощупать ее на предмет того, о чем я сейчас говорил. Определенно, о чем-то она умалчивает. И то, как легко Проскетт нашел к ней подход, не может не настораживать.
Суперинтендант Бартнелл: Ну, благодаря ее отцу, мы же знаем о ее слабостях.
Инспектор Грегсон: Теперь уже нет уверенности, что он использовал их. Или же только поначалу, а возможно, их связывали сугубо деловые отношения. И уж конечно он не обещал ей жениться на ней, иначе бы она не клюнула на ухаживания Эскота.
Суперинтендант Бартнелл: Странно, что она вообще позволила себе увлечься Холмсом, когда у них замышлялось серьезное дело. Совсем не вовремя.
Инспектор Грегсон: У нас на сей счет два предположения в зависимости от ее характера. Первое. Она - девица весьма легкомысленная - согласилась помогать Проскетту в его планах и наивно полагала, что попутно может заниматься устройством собственной личной жизни, в особенности, если Холмс в образе Эскота проявил к ней достаточно заботы. Она была впечатлена и решила не упускать свой шанс. Такое случается. Немало преступников попадается на том, что в разгаре предприятия позволяют себе увлечься еще и чем-то побочным.
Суперинтендант Бартнелл: Согласен.
Инспектор Грегсон: Второе предположение серьезнее. А что, если не только Холмсу понадобилось попасть в Эплдор-Тауэрс, но и он им был нужен там?
Суперинтендант Бартнелл: Им, то есть ей и Проскетту?
Инспектор Грегсон: Да. Он с его самоуверенностью полагал, что окрутил служанку, а на самом деле это они заманили его туда. Они ж не знали, что имеют дело с переодетым сыщиком. Допустим, им был нужен доверчивый простак для своего замысла. Обыкновенный лудильщик.
Суперинтендант Бартнелл: Подставить его под убийство?
Инспектор Грегсон: Хоть бы и так. И мы знаем, что ради него она отпирала ворота и привязывала собаку, но только ли ради него? То же самое не мешало проникнуть в дом и Проскетту в том числе и в интересующую нас ночь на тридцатое число. Представим себе, что по невероятному совпадению оба плана - его и их - были намечены на третью ночь. Он взялся за собственный и тем самым, проигнорировав третье свидание, подставил их план под угрозу провала. Она не дождалась его, и они с Проскеттом решились действовать как придется. Стрелять мог и он, если она впустила его через дверь, ведущую в сад.
Суперинтендант Бартнелл: Но Холмс показал, что перед тем, как стрелять, она выкрикнула в лицо жертве нечто вроде приговора.
Инспектор Грегсон: Холмс ничего не видел. Прячась за портьерами, он только кое-что слышал и преподнес нам свои догадки. Связал выстрелы с ее тирадой.
Суперинтендант Бартнелл: Но зачем она в таком случае взялась помогать Холмсу в вопросе с его алиби?
Инспектор Грегсон: Трудно понять до конца сердце женщины. Возможно, она успела привязаться к нему. Он, конечно, ей тоже наобещал с три короба. Неожиданно для самой себя она могла проникнуться состраданием к жениху. Если она не знала истинных намерений Проскетта, финал со стрельбой мог ее здорово перепугать, и она решилась переметнуться к Холмсу, ища защиты от того, кто повел себя так непредсказуемо и страшно.
Суперинтендант Бартнелл: Вижу, история воровки-одиночки с простыми мотивами вас уже не устраивает.
Инспектор Грегсон: Я помню тот испуг, с каким Проскетт появился у нас, и не могу до конца быть уверенным, что причина его лишь в смерти мужа женщины, за которой он волочился. К этой смерти прямого отношения он не имеет, то есть в данном случае, если принять на веру его слова, все его смятение заключается лишь в страхе потери репутации, от которой и так-то уже почти ничего не осталось. Так ли уж дорожит он ее жалкими остатками, и почему тогда совершает поступки во вред ей?
Суперинтендант Бартнелл: Ладно. Общая логика ясна. Только я ума не приложу, как вы собираетесь определяться, что это был за документ.
Инспектор Грегсон: Признаться, я и сам пока не знаю…
Суперинтендант Бартнелл: Кстати, насчет «Стрэнд Мэгаззин». Вы не находите, Грегсон, что история с издателями затянулась до безобразия? Почему мы так топчемся с этим?
Инспектор Грегсон: Вы о Дойле, шеф?
Суперинтендант Бартнелл: О нем. О Конане, или как его там. И о его покровителях из этой чертовой редакции. Пусть уже явят нам свое дарование! Хватит ему прятаться за их спинами.
Инспектор Грегсон: Мы много раз пытались. Не так-то все просто.
Суперинтендант Бартнелл: Неужели нельзя никак на них надавить?
Инспектор Грегсон: Они избрали уклончивую тактику. Трудность в том, что мы не знаем, лгут они или нет. По их словам мистер Дойл присылает посыльного с письмом, всякий раз нового. Тот озвучивает размер гонорара и, если не встречает возражений, передает конверт с очередным рассказом. Расчет производится тут же на месте и занимает каких-то пару минут. Посыльный исчезает. Все.
Суперинтендант Бартнелл: И что, они расстаются с деньгами, даже не прочитав содержимое?
Инспектор Грегсон: Поначалу, когда приносили первые рассказы, мистер Гринхоу-Смит…
Суперинтендант Бартнелл: Владелец?
Инспектор Грегсон: Скорее, главный редактор. Но он там всем заправляет, потому что хозяин - Джордж Ньюнс – слишком успешный коммерсант, и у него до журнала попросту не доходят руки. Так что этот Гринхоу-Смит единолично определяет, годится тот или иной материал для журнала или нет.
Суперинтендант Бартнелл: Ну? И что?
Инспектор Грегсон: Так вот. Поначалу редактор действительно расплачивался только после ознакомления с материалом. Так что присланный человек оставался в редакции пару часов, дожидаясь ответа. Но потом все изменилось. Посыльные прибывали с условием немедленного расчета до вскрытия пакета.
Суперинтендант Бартнелл: И он принял это условие?
Инспектор Грегсон: Да. Как сказал нам Гринхоу-Смит, убедившись в качестве первых рассказов, в особенности в том, какую они вызвали реакцию у читателей, он предпочел согласиться, боясь, что иначе успешный писатель найдет себе других издателей. Он не сомневался, что одно только имя автора, что бы он ни написал, принесет ему гарантированные продажи.
Суперинтендант Бартнелл: Но почему вообще возникло это условие?
Инспектор Грегсон: Думаю, мистер Дойл предсказал некоторые наши действия и предпочел принять меры.
Суперинтендант Бартнелл: А мы как-то действовали?
Инспектор Грегсон: Конечно. Эти рассказы почти сразу принесли известность как писателю, так и журналу. Если помните, тогда поднялся большой шум, и публика с большой охотой обсуждала не только талант Холмса, но и наши анекдотические образы…
Суперинтендант Бартнелл: Отвратительно!
Инспектор Грегсон: Инспектор Лестрейд решил положить этому конец и первым явился в редакцию. По его собственному признанию он испробовал все – и угрозы, и попытки договориться. Он потребовал, чтобы там либо сами задержали очередного посыльного, либо дали знать нам так, что б мы успели появиться и сцапать молодца.
Суперинтендант Бартнелл: Правильно.
Инспектор Грегсон: Они отказались, оспорив законность таких методов. И это правда. Хватать такого человека вроде бы не за что.
Суперинтендант Бартнелл: Как это не за что!? За шиворот или за ухо и тащить в ближайший участок, а потом уже к нам! Налицо печатание материалов, порочащих полицию Ее Величества.
Инспектор Грегсон: Это еще придется доказывать. Художественное произведение непросто подвести под такой вердикт. Писательский вымысел и клевета – не совсем одно и то же. Как мы поняли, люди из «Стрэнд Мэгаззин» - публика тертая и суда не боятся. Они сами нам им пригрозили.
Суперинтендант Бартнелл (ворчливо): Сами… А вы-то сами им верите? В эту байку про посыльного.
Инспектор Грегсон: Может, это и правда. Ясно одно – они совершенно не заинтересованы лишиться своего Дойла и помогать нам в его поимке не намерены.
Суперинтендант Бартнелл: Понятно. Не хотят потерять золотые яйца!
Инспектор Грегсон (немного смешавшись): Простите?
Суперинтендант Бартнелл: Дойл – это курица с золотыми яйцами. Несушка. Мы должны сами ее зарезать.
Инспектор Грегсон: Инспектор Лестрейд...тогда еще инспектор... попытался сделать так, как вы говорите. Он тоже заподозрил, что история про посыльного – чистейшая выдумка, и что их контакты с Дойлом проходят напрямую без всяких посредников. Поэтому он приставил наблюдателя, который с улицы следил за всеми входящими в редакцию и должен был в случае появления подозрительного лица немедленно привлечь наши силы к его задержанию. Ближайший участок в тех местах довольно-таки удален, и, если бежать туда, можно упустить время и никого уже не застать. В добавок ко всему, Дойл тогда то ли намеренно затаился, то ли у него случился творческий кризис… в общем, он будто специально затянул со своим очередным детищем. А наши парни продолжали нервничать и без достаточного повода врываться туда. После того, как они в восьмой раз за месяц нагрянули в редакцию с обыском, «Стрэнд Мэгаззин» натравил на нас всю журналистскую братию. Газетчики и так-то легки на подъем, если требуется кого-то вывалять в грязи. А уж нас они и подавно щадить не стали. Поднялась истерия, и в итоге вмешался мистер Андерсон. Поступил приказ оставить «Стрэнд» в покое.
Суперинтендант Бартнелл (надувая щеки): Ладно, в общих чертах понятно….Пу-рум, пу-рум…(молча барабанит пальцами по столу)… По Хэмпстеду вы отчитались, надеюсь, к вечеру у вас найдется что-то, хоть отдаленно напоминающее разъяснение.
Инспектор Грегсон: Непременно.
Суперинтендант Бартнелл: Ну, и напоследок, вернемся-ка к нашим исчезнувшим свидетелям. Я уже понял, что дела ужасны. Давайте подробности. Я хочу понять, как вы такое могли допустить.
Инспектор Грегсон: Начну сначала. Позавчера утром оставшиеся слуги - Рэндалл и Рэйвен - вышли через калитку на Сквайрз-Маунт. Пост их не остановил, так как я лично разрешил им ненадолго покидать дом.
Суперинтендант Бартнелл: Вот вы лично их и прошляпили, инспектор. К вечеру они не вернулись?
Инспектор Грегсон: Нет.
Суперинтендант Бартнелл: Поздравляю.
Инспектор Грегсон: Шеф, мы уже обсуждали с вами их скорый переезд. Все равно пришлось бы их выселять.
Суперинтендант Бартнелл: Вопрос в другом. Они ушли, потому что прознали, что вы их скоро выпроводите, или по какой-то своей причине? И почему они сделали это самовольно?
Инспектор Грегсон: Прознать о наших планах они никак не могли, остальное неясно. Известно только, что они отправились на поиски жилья и работы.
Суперинтендант Бартнелл: Что ж, все еще ищут?
Инспектор Грегсон: Йен Рэйвен уже явился и сообщил о себе все необходимое. Его новый адрес нами проверен. Я разговаривал с ним. Оказывается, Рэндалл сообщил ему, что пора им оттуда перебираться на новое жилье. Почему - не пояснил. И вот еще что – Рэйвен уверен, что у того явно наметилось какое-то дело. Он, как мог, отделался от Йена. Рэйвен звал его с собой на тот адрес, что мы записали - там у него мать с сестрой, но тот уклонился и только пообещал объявиться позже. Про себя же, куда собирается, ничего не сказал, зато поинтересовался у Йена кое о чем весьма любопытном.
Суперинтендант Бартнелл: Ну и что же это?
Инспектор Грегсон: Пентонвилль.
Суперинтендант Бартнелл: Вилль? В каком смысле?
Инспектор Грегсон: Он не знает Лондона и спрашивал у Рэйвена, как туда добраться. Но тот ему помочь не смог.
Суперинтендант Бартнелл: Подождите, но чем его могла заинтересовать тюрьма?
Инспектор Грегсон: В общем-то, чем угодно. Мы не знаем его дел. Но, если они имеют отношение к нашим, то единственное, что мне приходит в голову…
Суперинтендант Бартнелл: Сноулз?
Инспектор Грегсон: Точно. На тот момент мы его еще не выпустили, и Рэндалл, естественно, ничего не знал о наших планах. Возможно, он искал подход к нему.
Суперинтендант Бартнелл: Что ж, инспектор, достаточно мужественно с вашей стороны предположить столь невыгодный для вас вариант после того, как вы упустили и того, и другого, и теперь возможно они заняты друг другом без нашего участия. Тем самым вы сами указываете мне на собственный провал. И все же рискну утешить вас. Вывод о связи Рэндалла и Сноулза слишком поспешен. Думаю, все проще. За время тех отлучек, что вы ему позволили, он мог сойтись с какой-нибудь сомнительной публикой. Разве это не выглядит правдоподобнее?
Инспектор Грегсон: Возможно. Он, в общем-то, малый безвредный, и сам дурное не замыслит, но из тех, кто, как говорится, за компанию ввяжется в любую глупость. Подвержен влиянию. Кстати, есть еще кое-что, тревожащее меня.
Суперинтендант Бартнелл: Вы так и будете по капле переливать в меня свою тревогу? Давайте уже побыстрее!
Инспектор Грегсон: Дело в том, что к Рэйвену заявился некто, тоже интересующийся Рэндаллом. Он представился сотрудником Ярда, и Йен рассказал все то же, что и нам. Но потом почуял неладное и пришел к нам.
Суперинтендант Бартнелл: Описание есть?
Инспектор Грегсон: Да. Достаточно обычное, и подходит многим. Но я обратил внимание, что из интересующих нас субъектов, одна личность вполне даже вписывается в этот портрет.
Суперинтендант Бартнелл (после паузы): Ладно, коль вам так угодно всякий раз упиваться моим ожиданием, спрошу вас с трепетом в голосе: «Кто же это, уважаемый инспектор?»
Инспектор Грегсон: Холмс.
Суперинтендант Бартнелл: Ага! Вернулся в игру.
Инспектор Грегсон: Похоже на то. При условии, конечно, что это подтвердится.
Суперинтендант Бартнелл: Вовсе не обязательно вызывать Холмса сюда. Свозите Рэйвена на Бейкер-стрит. Ладно. Подытожим насчет Рэндалла. Исчез ключевой свидетель, подтверждающий сразу два важнейших факта - проникновение Холмса в Эплдор-Тауэрс и преступные манипуляции Агаты Твумндидл, обеспечившие ему эту возможность, то есть сговор двух лиц, унизивших нас совсем недавно в этом же кабинете, если вы забыли.
Инспектор Грегсон: Я не забыл, шеф.
Суперинтендант Бартнелл: Значит, вы им это простили, инспектор.
Инспектор Грегсон: Я не простил, шеф. Такое невозможно...
Суперинтендант Бартнелл: Между прочим, Лестрейда это только подстегнуло. Его несомненное преимущество перед вашей мягкостью состоит в том, что он никому не спускает дерзостей. Он сразу же отправился в Вилль обрабатывать секретаря, которого вы, инспектор, так и не удосужились побеспокоить за все то время, что он там находился. Если его идея связать Сноулза, Стэйтона и Холмса даст результат...
Инспектор Грегсон: Уже дала. Мы утратили связь с еще одним свидетелем. Сноулз тоже исчез.
Суперинтендант Бартнелл: Знаю. Это еще один провал - не ваш лично, но ваших людей, ответственных за наблюдение. Но я все же надеюсь на его благоразумие. Лестрейд предложил ему условия, спасительные в его положении - пройти на суде свидетелем, а не обвиняемым. Глупо сбегать, заполучив такие гарантии. Он не может не понимать, что его ожидает, если мы его отыщем. Думаю, он утрясает свои дела, а после - заявится к нам.
Инспектор Грегсон: Есть еще кое-что. Самое интересное, что его вели не только мои люди. Сразу же от Вилля к нему приклеился какой-то тип. Может, Сноулз опасался его, а не наших?
Суперинтендант Бартнелл: А если это человек Лестрейда? Вы как договаривались?
Инспектор Грегсон: Фрэнк Холланд – мой давний агент - знает едва ли не всех своих коллег, состоящих у наших инспекторов, даже внештатных. Но уверяет, что этого видел впервые.
Суперинтендант Бартнелл: Это меняет дело. Не пошла ли охота на свидетелей? Сначала Барнс...
Входит инспектор Симмондс и передает суперинтенданту Бартнеллу бумаги.
Инспектор Симмондс: Сэр, поступило донесение из Кэмдена. Это по нашей части.
Суперинтендант Бартнелл (читает и издает смешок с присвистом): Ну, вот вам и объяснение. (передает инспектору Грегсону) Прочтите. (инспектору Симмондсу) Вы уверены, что это он?
Инспектор Симмондс: Да, сэр. Я только что оттуда. Вы были заняты новостями из Хэмпстеда, так что я счел правильным не отвлекать вас, пока не проверю сам.
Суперинтендант Бартнелл: Разумно.
Инспектор Симмондс: Я обратил внимание, что описание подходит разыскиваемому. Так как я Рэндалла сам при его жизни и здравии не видел, я заехал за Рэйвеном и за мисс Твумндидл. Оба...обе...в общем, он и она опознали его. Мисс Твумндидл страшно расстроилась.
Суперинтендант Бартнелл: Когда это обнаружилось?
Инспектор Симмондс: Еще утром. Указанная женщина - хозяйка дома - сдавала комнаты. Один из жильцов вернулся с ночи и застал всю картину.
Суперинтендант Бартнелл: Что это за дом?
Инспектор Симмондс: По словам соседей место темное. Констебль из их участка сообщил мне ее имя. Эта миссис Вулидж, вдова, по слухам, зарабатывала на комнатах, сдавая их всякому отребью, так что публика там обреталась соответствующая.
Суперинтендант Бартнелл: ( инспектору Грегсону): Ну как, инспектор, ваше мнение?
Инспектор Грегсон: (отдавая бумаги): Вы уверены, что это и есть объяснение?
Суперинтендант Бартнелл: По крайней мере, многое встает на место. Деньжата у нее, конечно, водились. (Симмондсу) Дом перерыт?
Инспектор Симмондс: Те комнаты, что оставались за нею. Искали основательно.
Суперинтендант Бартнелл: Так что ж его, выходит, забили?
Инспектор Симмондс: Да, и заметьте, сэр, он - парень крупный, в одиночку с ним не сладить. Судя по всему, били его как минимум вдвоем-втроем.
Суперинтендант Бартнелл: Отлично. Представляю себе это примерно так. Рэндалл действительно попал в плохую компанию. Как вы говорите, подпал под влияние. Образовалась шайка, замыслившая ограбить эту Вулидж. Возможно, они знали о ее делишках и не опасались, что она позовет на помощь....
Инспектор Грегсон: Где Кэмден и где Хэмпстед! Как Рэндалл мог оказаться в том районе, если слонялся неподалеку от Эплдор-Тауэрс?
Суперинтендант Бартнелл: Нам неизвестно, где он слонялся. Вы позволили ему шарахаться, где придется, так что все могло случиться.
Инспектор Грегсон: Тогда зачем они ее убили, если не опасались...
Суперинтендант Бартнелл: Подождите, я договорю. Она сопротивлялась, чем вызвала их ярость.
Инспектор Грегсон: А его? Почему убили и его?
Суперинтендант Бартнелл: А вот это уже интереснее. Думаю, он проговорился о своей недавней службе у Милвертона и похвастался, что проходит свидетелем. Испугавшись, что он завязан в таком громком деле, о котором сплетничает весь Лондон, они решили избавиться от хвоста.
Инспектор Грегсон: Прямо там? Шеф, им было не до этого. Даже если он проболтался, то явно не во время налета. Они бы избавились от него или раньше, или позже.
Суперинтендант Бартнелл: Хорошо. Ваше объяснение. Только не вздумайте пытаться убедить меня, что он был один и пришел снять у нее комнату, а старуха, внезапно осатанев при новости, что он из Шропшира, набросилась на него с клюкой, и от полученных ран он скончался, успев защищаясь полоснуть ее ножом. Вот если вы сейчас это скажете...
Инспектор Грегсон: Мое объяснение такое. Успев составить некоторое мнение о его характере, предположу, что его зазвали на дело, пообещав ограбление без крови. Когда же старуху принялись убивать, Харри - добрый малый - попытался ее защитить, отчего сразу же превратился из сообщника в предателя.
Суперинтендант Бартнелл: Хорошая версия.
Инспектор Грегсон: Меня только смущает, что у нее перерезано горло. Раз у них был нож, почему они не применили его и к нему, коль уж дошло до драки?
Суперинтендант Бартнелл: Ладно, сейчас все равно не узнать всех деталей. Следует определиться в главном. Имеет ли эта история связь с нашим делом? Мне надо решить, кого отрядить заниматься этим. Убийство в любом случае повесят на нас. Кэмденский дивизион...ну, сами знаете. Мы потеряли свидетеля - не первого, заметьте. Случайно ли? Если да, тогда это рядовой случай, и вам, Симмондс, придется покинуть на время ваших коллег. Как-нибудь Лестрейд с Грегсоном обойдутся пока без вас. Если же обнаружите связь с делом Милвертона, вновь собираетесь все вместе.
Инспектор Симмондс: Ясно, сэр.
Суперинтендант Бартнелл: Естественно, никаких комментариев прессе. Это касается в равной степени и Эплдор-Тауэрс, и Кэмдена.
Инспектор Симмондс: Это понятно, сэр, только боюсь...
Суперинтендант Бартнелл: Чего вы боитесь, Симмондс?
Инспектор Симмондс: Я, как туда добрался, первым делом увидел рожу этого Куиклегза. Он шнырял прям по дому старухи без особого стеснения. И вообще, с парнями из кэмденского участка держался накоротке. Так что не удивлюсь, если они ему уже наболтали лишнего.
Суперинтендант Бартнелл: Проклятье! Этот писака скоро переплюнет Холмса! Где бы что ни случилось, везде мы натыкаемся на его нос, это немыслимо!
Инспектор Грегсон: Кстати, сегодня утром в Хэмпстеде он мне тоже попался и даже полез с вопросами. Как он только всюду поспевает!
Суперинтендант Бартнелл: Хатчинсон, вы все еще записываете?
Детектив-констебль Хатчинсон: Да, сэр.
Суперинтендант Бартнелл: Мы про вас забыли совсем. Достаточно, свидетель уже давно ушел. Давайте протокол сюда.
Детектив-констебль Хатчинсон: Сию минуту, сэр.
Суперинтендант Бартнелл: А сейчас вы что записываете?
Детектив-констебль Хатчинсон: Свой ответ вам, сэр.
Суперинтендант Бартнелл: Вы что, продолжаете записывать нашу беседу?
Детектив-констебль Хатчинсон: Да, сэр.
Суперинтендант Бартнелл: И даже собственные слова?!
Детектив-констебль Хатчинсон: Конечно, сэр.
Суперинтендант Бартнелл: И сейчас вы записали «Конечно, сэр»?
Детектив-констебль Хатчинсон: Нет, сэр. Это уже в прошлом. Сейчас я занят фразой о том, что это уже в прошлом.
Суперинтендант Бартнелл: Зачем вы это делаете? Нужно записывать только необходимую информацию.
Детектив-констебль Хатчинсон: Я записываю все, что сказано кем-либо в этом помещении, сэр. Трудно угадать, что окажется полезным в будущем.
Суперинтендант Бартнелл: Вы помните о нашем обещании свидетельнице?
Детектив-констебль Хатчинсон: Да, сэр. Вы велели держать язык за зубами.
Суперинтендант Бартнелл: И касаемо всего остального. Контакты со старшим инспектором Лестрейдом временно для вас исключаются. Давайте свою писанину.... Да давайте уже! Отберите у него перо, Грегс...

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

50. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

13 -14 ноября 1895

Время пошло, но я все еще остаюсь внизу наедине с телом. Только теперь вместо ужаса и растерянности меня охватывает бешенство. Бездушные негодяи, они снова все сломали! Всю мою игру, и именно тогда, когда я придумал, как все поправить! Тупые изуверы, конечно, им этого не понять, но дело не только в этом. Я до сих пор не могу прийти в себя от изумления, что они посмели так обращаться со мною. Бесцеремонность, с которой наплевали на мои интересы, сильно походила на издевательство, и это после всего, что я для них сделал! Прежде достаточно было приказа, теперь же пришлось прибегнуть к аргументации, вполне обстоятельной и убедительной - и этого не хватило. Мои просьбы - не без стыда я отметил про себя, сколько отчаяния вылилось через них наружу - наткнулись на безразличие. Но даже на сомнительную роскошь упиваться унижением мне не дано времени, потому что на передний план выползло кое-что пострашнее. Угроза моей жизни еще не миновала. Придется еще позаботиться об этом, а пока - допрос. Но как его, черт возьми, провести! Меня воротит от одного представления, во что обратится наша последняя беседа со Сноулзом. Я должен, усыпив его животный страх и недобрые предчувствия, разговорить его, или же, наоборот, сыграв на этом и, пообещав в обмен на откровения неприкосновенность, получить признание. А затем его убьют. Мы так увлеклись обсуждением этого не последнего для него обстоятельства, что совершенно упустили из виду, что итоги дискуссии возможно были также слышны ему, как и случившаяся за несколько часов до этого расправа. Если даже он ничего об этом не знает, мое лицо, несомненно, о многом может ему поведать. Необходимо собраться с духом, чтобы совершить последнюю на сегодня гнусность. Впрочем, я опять зачем-то спешу осудить себя, хотя знаю, что сделал все, что было в моих силах. Пути Рэндалла и Сноулза пересеклись еще тогда в саду, там же Харри, подслушав то, что его никак не касалось, сам же подписал себе приговор. Нет сомнений, что и Сноулза спасти я никак не мог. Нет никакого смысла жертвовать собой ради этого законченного преступника, давно заслужившего свой кусок веревки. Так ли уж важно, что послужит движущей силой, приведшей приговор в исполнение - беспристрастная воля Фемиды или кровавые руки убийц? Тем более, что с каждым новым событием передать его во власть первой без угрозы для себя становилось все менее вероятным. Так разве не лучше будет, если зло уничтожит зло?
Но нет. Безотказная прежде логика не приносит успокоения, потому что избегает взгляда на следующее.
Случилось нечто, что заставило их принять это жуткое решение, и они убили бы обоих сразу еще в мое отсутствие, но придержали жизнь Сноулза для торга со мною. Не в этом ли кроется то низменное, что отталкивает меня в собственном поступке? Что я принял торг и выпросил этот час, чтобы этот финальный кусочек его жизни послужил мне. А сейчас словно священник отправлюсь услышать последнее слово приговоренного к казни, но не могу лгать себе, что его исповедь принесет спасение хотя бы его душе. Ведь мне от него нужно не покаяние, а его секреты.
Ладно. Я нуждался в прощении Рэндалла и не знал, как его заслужить, а вместо этого, уступил им и Сноулза и по сути благословил эту бойню на продолжение. Однако, даже на терзания совести времени нет. Глупо упускать даже то малое, что уступили мне мои бывшие подчиненные, так, что я, наконец, вышел на лестницу. Они были здесь же и молча смотрели на меня, пока я подымался наверх. Тишина перед дверью меня смутила, и я остановился.
- Ну же, мистер Лестрейд, - то ли участливо дружески, то ли иронично подбодрил Эрроу.
- Что-то больно тихо.
- И слава богу, - отмахнулся он. - Не хватало только, чтобы и этот разошелся. Ночью положено спать, если, конечно, ты не на службе в полиции.
- Мы ему заткнули глотку, мистер Лестрейд, - чуть более почтительно добавил Берджесс. - Как только молодой снизу затеял переполох, он тоже взялся брыкаться. Пришлось повозиться.
- Ну так сделайте одолжение, развяжите и освободите ему рот. Мне он нужен вменяемым.
Молча переглянувшись с Эрроу, Берджесс с демонстративной ленцой отлепился от стены и вразвалочку прошел вперед меня. Я последовал за ним с мыслью, что главный в их тандеме определен и все вопросы следует решать с Эрроу.
Сноулз сидел с заведенными за спинку стула руками, свесив голову на грудь. Услышав, как мы вошли, он встрепенулся, узнал меня, и лицо его перекосилось от ужаса, а глаза мгновенно заблестели. С куском тряпки во рту лишенный возможности кричать он умолял слезами, а при нашем приближении глухо взвыл и поджал колени, не имея возможности заслониться. Несомненно, он решил, что пришел его черед. Мое присутствие уже не служило гарантией законности, наоборот, он боялся меня не меньше, чем их, так как видел перед собой главаря жестокой банды. Характерные отметины на его лице подсказали бы мне, каким образом с ним «пришлось повозиться», если бы это составляло для меня секрет.
- Спокойно, Сноулз. Я пришел поговорить. Вы готовы к разговору?
Он поспешно закивал, и я кивнул Берджессу. Едва тот сделал свое дело и вышел, Сноулз тут же поднялся и, всхлипывая и шумно дыша, принялся кружить по своей клетке. Его злое плачущее лицо вздымалось и опадало от каких-то невероятных ужимок. Несомненно, истерика. Бесполезно начинать, пока он не выговорится. Я ждал.
- Что, в конце концов, происходит?! - заголосил он сорванным фальцетом, потирая затертые до крови запястья. - Объясните уже хоть вы, наконец, что это, черт возьми, такое!
- Спокойно, Сноулз. Все в порядке.
- В порядке?! Если это по-вашему... В общем, как хотите, но мне нужны гарантии безопасности, иначе я отказываюсь разговаривать.
- Прекрасно, если вы готовы принять их от меня…
- От вас?! – истерично рассмеялся он. – После того, что случилось?!
- Чем вас не устраивает мое слово? Я же обещал вернуться, не так ли?
- Малышу Харри вы тоже кое-что обещали. Что с ним? Они же убили его, верно?
- Повторяю вам, успокойтесь. Рэндалл жив.
- Черта с два! - взвизгнул он. - Когда так бьют... Даже если и выжил, то, наверное, еще не скоро очухается! Почему вы не уймете своих людей?! Это что же, таковы методы полиции?!
- Произошло недоразумение. Такое случается. Мои люди вынуждены работать сутками без сна. Никто не застрахован от срывов.
- Да как вы не поймете! Тут…что тут было...это какой-то кошмар! Так же нельзя! Мне в тюрьме было спокойнее, а здесь я чуть с ума не сошел. Очнитесь, инспектор! Вы набрали на службу головорезов. Если б вы хотя бы на час задержались, они бы убили и меня. Я слышал, как они это обсуждали. Что они вам сказали?
- Похоже, Рэндалл не придумал ничего лучше, как попытать удачу ногами.
- И это все?
- Что все?
- Больше ничего не сказали?
Я устал от этих упреков, на которые мне нечего возразить. В конце концов, я здесь не за этим! Теперь, когда мне точно известно, в чем этот тип солгал мне, а что попросту утаил, осознание, что все могло закончиться совсем по-иному, горит во мне злобным пламенем. Признайся он во всем сразу, когда я поймал их с Рэндаллом, и Харри был бы жив. Его вина в трагедии не меньше, а больше моей, и он еще смеет меня отчитывать!
- Послушай-ка, приятель. Оставь эту манеру выговаривать мне. Ты, и только ты виноват в том, что случилось. Да, это ты погубил Рэндалла!
Сноулз остановился. В том, как он всматривался в меня, и как его страх вновь усилился, я уловил подсказку. Вот оно! Говоря о его вине, я подразумевал его лживую изворотливость, из-за которой этот дом вынужденно превратился в тюрьму, но он, восприняв мою фразу буквально, ужаснулся, решив, что мне открылась вся правда, и невольно сам же помог мне в этом.
- Так это твоих рук дело?! – осенило меня.
- Вы о чем? - отвел он глаза.
- Это ты его выдал? Говори!
После того, что он сделал, я бы пальцем о палец не ударил ради его спасения, и он боялся, что это откроется. Вот почему мое появление не принесло ему облегчения.
- Ты хотел с ними договориться?
- Я не знал...,- захныкал он, - я думал...
- …что они тебя отпустят, а в обмен на свою свободу ты расскажешь им кое-что, касающееся их? Наглец!
Пытаясь выторговать себе освобождение, он выдал им не только Рэндалла, но и меня, рассказав о нашем последнем разговоре. То, как я перешептывался с Харри, опасным для них свидетелем, и посеяло рознь меж мной и ними. Вот почему Эрроу назвал его скользким типом. А я-то поражался, когда он успел это понять! Только Сноулз крепко просчитался. Головорезы не пошли навстречу, решив, что возьмут причитающееся с меня. Компенсацию за утраченное доверие, а для этого нужен был Сноулз. Торг, предметом которого он стал и который так тяготил меня, по иронии он устроил сам же. Хитрец перехитрил себя и остался в плену, где было не спрятаться от доносившегося снизу и доводящего до безумия скотского рева. Привыкший под крылом своего патрона к особому стерильному почерку, когда мерзости совершались в перчатках, он впервые столкнулся с тем, что зовется грязной работой. Он понял с кем имеет дело. Такие убивают играючи, и следующий он, если только я не поспею вернуться. И я вполне готов был поверить, что они запросто обсуждали это при нем.
- Поймите же меня, мистер Лестрейд! Я страшно боялся с ними оставаться. Это очень мрачные люди. Я только хотел уйти, и думал, что меня отпустят. Ради этого я был готов на все! Думал, ничего страшного не будет, если они сами во всем разберутся.
- Ты не мог не понимать, что они с ним сделают.
- Я же говорю, я думал…
Слушая его в пол-уха, я ощущал, как странным образом ярость приносит облегчение. Остатки вины и жалости покидали меня, и я не цеплялся за них. Теперь и мои руки развязаны. Молниеносно я простил его за все, потому что почувствовал, наконец, освобождение. Как он сказал? Сами разберутся? Отлично! Тогда и без меня. Мою совесть больше не заботит его участь. Слава богу, мне удалось разыскать это место. Где умывают руки.
- Мистер Лестрейд, вы хотели поговорить. Я обещаю, что теперь непременно…
- Где вы с нею встретились?
- Что?
- Я знаю, что вы увиделись где-то между Лондоном и Уокингемом. За два часа до ее отъезда из Мэйфэйр, ты оторвался от наших людей и отсутствовал достаточно, чтобы успеть доехать до любой из станций на том отрезке и вернуться уже с оружием.
- Не пойму, о чем вы.
- Хорошо, объясню. Она выехала из Паддингтона поездом до Рединга, а сошла в Уокингеме уже с другого, следующего до Бристоля. Разница между ними составляет полтора часа. Не сомневаюсь, она потратила их с тобою.
- Причем тут я?
- Ты даже не спрашиваешь, о ком я, и откуда мне это известно. Пойми ты, если я нашел кучера, который отвез ее в Мерриден-Холл, мне не составит труда отыскать проводника шестого вагона рейса до Рединга, который конечно же запомнил такую женщину. Она слишком заметна. Ей бы твою серость. Он скажет, где она сошла, и поверь мне, там непременно найдется кто-нибудь, кто видел вас с нею вместе. Ты только сэкономишь мое время.
- Почему вы так уверены в этом?
- Ваша встреча была слишком спонтанной. Всплыло некое обстоятельство, и я знаю, какое, вынудившее вас срочно увидеться, так что вряд ли вы были так уж осторожны. У вас просто не оставалось времени все предусмотреть. Кроме того, она знала, что избавилась от наблюдения еще в Лондоне, войдя в поезд. Но ты, голубчик, плохо представляешь себе возможности полиции, когда требуется разыскать тех, кто что-либо видел или слышал. Возможно, это то единственное, что мы по-настоящему умеем делать. Кроме того, в кабаке Глэдсона, где ты написал письмо, тебя тоже запомнили и опознают.
По лицу его вижу, что моя догадка подтвердилась. Максоммер отписал вдове еще раньше, и наш неверный вывод увел нас в сторону от этой парочки.
- Ладно, - сдался он. - Я ждал ее в Уэйбридже. Прямо на станции. Она так велела.
- В ответном письме?
- Да. В нем было указано место и время и еще деньги, чтобы я смог туда добраться.
- На те деньги ты добрался бы хоть на край света.
- Не понял.
- Все ты понял. Ты не оставил ей выбора, и ей пришлось ответить. Верно? В письме ты намекнул, что знаешь, кто убил твоего хозяина. Когда ты это понял?
- Сразу же после убийства.
- Вспомнил голос?
- Не только.
- Ладно. Ты ее раскусил. Дальше.
- А что дальше? Вы меня арестовали.
- Правильно. Ты сгорал от нетерпения взяться за нее как следует и согласился на сотрудничество с нами лишь бы только оказаться на свободе. Но, пока ты томился у нас, возникла проблема. Объявился Рэндалл и здорово тебя перепугал.
- Да, это так. Он вспомнил о моем обещании очень некстати. Я бы заплатил ему из своих денег – много ли ему надо! Но я не знал толком, что он услышал там, на веранде и боялся, что он придерживает что-то, что сломает мне все планы.
- И вот тогда тебе пришло в голову написать ей. Для этого ты и ускользнул от наблюдения.
- Поверьте, я оценил ваш комплимент насчет лодки.
- А я и не отказываюсь от него. Ты ловок, и я не сомневаюсь, что ты нашел нужные слова, чтобы убедить ее в том, что в ее же интересах помочь тебе. Револьвер ты получил от нее уже в Уэйбридже?
- Да. Я написал, что это тот слуга, что видел нас на веранде, и дал ей понять, что со мною она сумеет договориться к нашей общей пользе, а вот с ним – нет. Обещал сам решить вопрос, но мне требовалось оружие.
- Я вижу, ты отчаянный малый. Она могла распорядиться им иначе. Ты не допускал мысли, что она задумает устранить тебя?
- Я учитывал такую возможность и предупредил ее, чтобы все прошло без глупостей. С другой стороны, убив меня, она не решала проблемы с Рэндаллом, так что в итоге она рассудила здраво.
- Как сказать. Она доверилась тому, кто в итоге все провалил. И теперь, благодаря тебе, у нее очень большие проблемы, потому что револьвер этот непростой, верно?
- Почему же благодаря мне? - обиделся Сноулз. - Я что ли его выбирал!
- Верно, не ты. Наоборот, даже сев в лужу, ты спасал положение, как мог. Ухитрился даже выбросить его в канал, только что б его не опознали. Подарок Кроссуэллу от лорда Сэвиджа. Думаю, старик Терренс не удержался, чтобы не испортить благородную сталь какой-нибудь пошлятиной в духе старого времени. Что там было?
- Инициалы с вензелями, - со злостью процедил Сноулз. - Черт бы побрал глупого лорда! Знать метит все вокруг себя, дабы остаться еще хоть как-то в этом мире. Позволь им только, и они возродят рыцарские поединки. Да уж. Трудно даже представить более неподходящий вариант. Но другого под рукой у нее не было, и времени – тоже.
- Жест благородный, но бесполезный. Зачем ты только сделал это! Рано или поздно я бы попросил вдову показать мне его, и, не найдя, она бы задалась вопросом...
- Кто? Леди Кроссуэлл? - воскликнул он и изумленно уставился на меня. - Вы что же, так ничего и не поняли?
- То есть как это? - теперь уже действительно не понял я.
- Она не задастся этим вопросом. Никогда.
- Почему?
- Да элементарно же! - Сноулз, выйдя из себя от моей недогадливости, применил любимое выражение Холмса, отчего я только еще острее ощутил себя тугодумом-доктором. - По той простой причине...Инспектор...простите, старший инспектор, я вам вот что скажу. Я-то думал, вы и вправду все знаете.
- Но я же угадал шантаж, так в чем же дело?
- Не в чем, а в ком. Да, я надеялся пощипать ее, но мы, кажется, говорим о разных лицах.
- Ее зовут Джозефина Нэви! – произнес я раздраженно. - Разве ты имел дело не с нею?
- Смотря что считать делом. Я написал миссис Кроссуэлл, но в Уэйбридж приехала эта женщина. Вам лучше знать, как ее зовут, мне она не представилась. Сказала лишь, что она самый близкий человек для вдовы, и поможет уладить проблему. Она и передала револьвер.
- Так кого ты шантажировал, черт тебя дери?! - взорвался я, ничего уже не понимая. - Разве...
- Господи, ну конечно, леди Кроссуэлл, а как же иначе! Мисс Нэви, или как вы ее назвали, только вызвалась помочь ей, так как вдова после всего, что случилось, боялась покидать дом. Они знают, что вы следите за ними.
- Так это она явилась к вам в ту ночь? Леди Кроссуэлл?
- Конечно, она, кто ж еще?!
- И ты все это время молчал, даже в тюрьме?!
- А куда мне было спешить? Я не сомневался, что вы меня выпустите. С тем, что у вас против меня есть, вы бы провалили процесс.
- Милвертону не давал покоя знакомый голос. Это потому, что она уже бывала у него прежде?
- Да. За четыре дня до того. Эта была последняя ее попытка договориться. Сначала из Мэйфэйр приходили письма.
- Но почему она, а не он? Разве не ее муж был на крючке у Милвертона?
- Нет. Материал, попавший в его руки, напрямую касался леди Кроссуэлл.
- Все равно. Муж был ей безразличен, и она не опасалась разоблачения перед ним. Разве что деньги?
- Нет, все средства принадлежали семье по ее линии, так что расставание с Кроссуэллом ей не угрожало ничем.
- Так какой же у нее был мотив, что она решилась на убийство?
- Спастись от позора, не дать разразиться скандалу.
- Значит, связь у нее все-таки была? – спросил я, держа в уме Проскетта.
- О, да! И еще какая! - засмеялся он со злорадством скромного завистника. - Приготовьтесь, мистер Лестрейд, услышать кое-что непривычное. Это слишком безнравственно, даже для вас, и настолько же невероятно, но вам придется поверить. Только не в то, о чем вы думаете.
- Ошибки нет?
- Какая уж тут ошибка. То, что попало в руки мистеру Милвертону, оказалось письмом леди Кроссуэлл...как бы выразиться получше... абсолютно недвусмысленным.
- К мисс Нэви?
- Да, к той самой даме, что примчалась в Уэйбридж спасать ее. Мистеру Милвертону оно доставило такое удовольствие, что он даже как-то зачитал вслух пару мест из него, мол, смотрите, Сноулз, с кем приходится иметь дело, и это люди из высшего общества! Поэтому, так уж вышло, я имею представление о содержании. Женщина поверяла женщине свои весьма нежные чувства в самых откровенных выражениях. Так что, как вы теперь сами понимаете, дело было уже не столько в Кроссуэлле.
- Но он узнал?
- Да, и не выдержал. Но мой хозяин не собирался отступать даже после его смерти, твердо намереваясь получить с нее за молчание. Поэтому, можете поверить, придя убивать, она не мстила за мужа, а спасала себя. И надо сказать, ей здорово повезло с подругой. Представьте, на что готовы друг для друга эти женщины, если эта мисс Нэви взялась за такое дело! Должен признать, я ею восхищен. Как она нервничала! Это было так чувственно, так ей шло...
- Неужели? С каких это пор, Сноулз, в тебе проснулись человеческие признаки?
- Что ж я, совсем без сердца? - обиделся он, кажется, даже искренне.
- Она нервничала из-за револьвера?
- Конечно! Попади он в ваши руки, и им уже не выкрутиться. Она как чувствовала, что это плохо закончится. В Уэйбридже мы сошли с платформы и уединились в ближнем кабачке, выбрав место в самом тихом углу. Она страшно переживала, отдавая его мне, и умоляла завтра же его вернуть.
- То есть уже сегодня. На том же месте?
- Да.
- Что за кабачок?
- Что-то незатейливое. "Три фазана", кажется, так. Он виден с платформы. Ярдах в ста.
- Время?
- Договорились на шесть часов вечера. Но вы меня взяли. Представляю, что она переживет, впустую прождав меня там.
- Может, и не впустую.
- Вы хотите, чтобы я встретился с нею?
- Еще не знаю.
Я и вправду не знал, что предпринять. Она не знает о том, что Сноулз избавился от револьвера и тем самым спас их, и на этом можно сыграть. Но что дальше? Самообладания ей не занимать. Если она выдержит первый натиск, больше давить мне нечем. Сноулз - последний свидетель, и совсем скоро я лишусь и его. Возможно ли вообще довести это дело до конца после таких катастрофических потерь? И чем это обернется для меня?
Я посмотрел на часы. Времени почти не оставалось. Как и ожидалось, большую его часть я убил на то, чтобы привести в чувство эту раскисшую гадину. Оставалась еще масса вопросов, но многими из них, в частности, ролью Агаты Твумндидл, задаваться особого смысла я не видел. Это все нюансы технологии. Они нужны следствию, но после того, что случилось, места себе в нем я не видел. Да, именно так, его придется развалить, завести в тупик или вывернуть совсем уже на изнанку. А вот что касается личных интересов... Похоже, вырисовывается некоторая перспектива, и лучше бы употребить оставшиеся минуты себе на пользу. Успех уже есть, хоть и неполный, и пора уже вытягивать из него кое-что посущественнее слов. Сноулз расценил мое молчание по-своему и вновь взялся клянчить:
- Мистер Лестрейд, как вам кажется, я рассказал вам уже довольно, чтобы заслужить ваше понимание?
- Ты рассказал только то, что я выяснил бы и сам. Спасибо, конечно, но этого мало.
- Чего ж вы еще хотите? Я вам все рассказал как на исповеди.
- Это точно! Не сомневаюсь, что и на смертном одре пред священником ты будешь так же жалко и мелко изворачиваться. Но ты, кажется, успел позабыть, как скоро это может с тобой случиться. И священника я тебе не повезу.
- Зачем вы со мною так? Я вам почти как другу...
- Тогда объясни мне, как у нее оказался ключ от двери в сад.
- Запросто. Он уже был в замке, и уходя она вынула его.
- Кто его там оставил?
- Я. Мистер Милвертон распорядился отпереть дверь ближе к одиннадцати и передал мне ключ. Я сделал, как он велел, а ключ собирался извлечь после ее ухода.
- Почему Милвертон отказался заплатить ее горничной?
- Вы и это знаете…
- Кое-кто вас подслушал.
- Ах, да! – вспомнил он о Холмсе. – Дело в том, что та запросила слишком много. Письмо, конечно, того стоило, но никто и никогда еще раньше таких условий ему не выдвигал, и это выглядело непривычно.
- Милвертон насторожился?
- Да. И поручил мне проверить, все ли ладно у Кроссуэллов со средствами. Обычная практика. Я убедился, что все в порядке.
- Почему же в итоге все сорвалось, если она могла заплатить?
- Не знаю. Думаю, все дело в гордости. А уж после смерти Кроссуэлла... Кем бы он для нее ни был, после того, как его хватил удар, требования мистера Милвертона, думаю, выглядели в ее глазах особенно оскорбительно.
Услышанное требует времени на переосмысление. Слишком неожиданно все развернулось. Я метил не в ту мишень, хотя после того, как Джозефина Нэви вооружила Сноулза ради спасения Эвелин Кроссуэлл, это ее деяние с точки зрения ответственности перед законом поставило ее в те же условия, что и убийцу. Две цели слились в одну, и теперь не так уж важно, в кого попадет удар. Но без доказательств все теряет смысл, а у Сноулза они просто обязаны быть, потому что одними догадками он ни за что не убедил бы их в серьезности своих намерений.
- Ладно. Но вот в чем дело. Твоя история настолько фантастична, что для ее подтверждения требуется кое-что посерьезнее. Я тебе уже говорил, что интервал между ее поездами составил полтора часа, но этот промежуток не пустует. В том направлении после редингского прошло еще два поезда, которые она пропустила. Что же, только для того, чтобы передать тебе револьвер?
- Ну…
- Конечно, нет. Вам нужно было многое обсудить. Ты выдвинул ей свои условия, так?
- А как же! Из-за ее приятельницы я лишился такого места. Мистер Милвертон платил щедро.
- Охотно верю и хочу знать, на чем вы сошлись. Насколько я успел ее изучить, в ответ на твои требования она просто не могла не выдвинуть собственные. А главное, ты должен был представить ей доказательство того, что тебе по силам погубить леди Кроссуэлл. Если речь идет только о голосе, который ты якобы вспомнил, не пытайся убедить меня, что этот аргумент испугал ее вместо того, чтобы развеселить.
- Конечно, нет. Дело не в голосе, - Сноулз позволил себе загадочную паузу. – Уверяю вас, леди Кроссуэлл оставила это самое "кое-что". И не где-нибудь, а прямо на месте преступления.
- Так говори уже! – не сдержался я в ответ на явное злоупотребление приемом, придающим ему значимости в собственных глазах.
- А вот здесь, мистер Лестрейд, позвольте прерваться.
- С чего бы это?
- Мы подошли к самому главному. Во всяком случае, для меня. Если помните, мы говорили о гарантиях.
- Я помню, и я уже обещал тебе.
- Не сочтите за дерзость, но это несерьезно.
- Чего ты хочешь?
- Свободу. Мы уже договаривались, что я выступлю свидетелем по Стэйтону.
- Хочешь отказаться?
- Нет, что вы! Хочется только быть уверенным, что этим мои услуги полиции и ограничатся.
- Как ты себе это представляешь?
- Вы меня отпускаете в обмен на мою улику.
- Сначала скажи, что это. Я должен убедиться, что это действительно имеет значение.
- Предпочитаю пока подержать это в секрете.
- Ты рискуешь потерять мой интерес к тому, что называешь своей уликой.
- Напрасно. Это вас здорово выручит, поверьте.
- Где ты ее прячешь?
- Я бы и об этом пока не распространялся. Вы мне еще ничего не сказали, согласны?
- Я и без тебя знаю, что это в Эплдор-Тауэрс. На другое у тебя не было бы времени.
- Верно. Но это вам ничего не даст.
- Почему ты так уверен?
- Дом ведь уже обыскивали и ничего не нашли, так?
- Это тайник?
- Именно. Я еще давным-давно говорил мистеру Милвертону, что однажды к нему нагрянут с обыском, и он ничего не сможет сделать, если не позаботится о запасном варианте. Сейф поможет от грабителей, но не от полиции. Если придут с ордером и прикажут, придется открыть, деваться некуда. Но всегда даже в спешке найдется минутка-другая, чтобы, пока стучат в ворота, успеть перепрятать самое ценное, если есть куда.
- Ловко, - признал я. - Увидев сейф, никто и не подумает, что есть еще и тайник.
- А если и подумает, все равно не найдет. И вы не найдете. Без меня.
- Так ты расскажи мне. Это там же в кабинете?
- Послушайте, мистер Лестрейд. Я немного знаю инспекторов Скотланд-Ярда, но даже притом считаю вас не самым остроумным, - к нему уже вполне вернулась его развязность. - Нет, мы отправимся туда вместе. Без ваших убийц, уж простите. Я вам отдаю эту вещь, и вы меня там же отпускаете. Расстаемся при взаимном уважении. Можете на меня положиться, моя память ослабла от всех этих потрясений, и я уже напрочь забыл, что здесь было, кто такой мистер Арджент, и уже точно не отыщу этот дом, а со временем тем более...
- Не пойдет. Поедем все вместе. Без них ты, еще чего доброго, дашь деру, - я чуть не проговорился, что двоих нас они не отпустят ни за что. - Я не хочу гоняться за тобой по всему Лондону. У меня для этого не осталось сил.
- Поверьте, мистер Лестрейд...
- Кроме того, я должен знать, что это за вещь. Почему ты боишься назвать ее? Если она так важна, ничего не изменится оттого, что я узнаю, что это. А вот если ты блефуешь, чтобы выйти отсюда...
- Решайте. Больше я ничего не скажу.
Мы продолжали препираться, и, странное дело, время играло на руку приговоренному к смерти. Отпущенный мне час подошел к концу, Сноулзу осталось жить какие-то минуты, но почему-то именно я ощущал, как задыхаюсь в цейтноте, в то время как он вполне себе освоился. Страх его куда-то улетучился, он несомненно овладел ситуацией. Я расставлял приманки, а теперь сам заглотил крючок, и он это видел. Блефует? Вряд ли. Что-то у него, безусловно, есть, иначе он не имел бы и шанса обратить внимание обитателей Мэйфэйр в свою сторону. Отдать его сейчас Эрроу с Берджессом значит проиграть все, что поставлено, чем рисковал. Надо попытаться. Сумма, на которой мы сошлись с Эрроу, на три четверти опустошит мой счет. Это плоды многих стараний за годы службы, не всегда безупречных в смысле щепетильности, но несомненно кропотливых. Запросы Эрроу еще час назад я не назвал бы иначе как бесстыдным грабежом, но теперь я был готов отдать все без остатка, только чтобы получить шанс сыграть ва-банк. Если выгорит, и дело верное, вдова заплатит мне за молчание столько, что я сам сделаю все возможное, дабы похоронить дело. Даже если мое положение в Ярде зашатается, я смогу спокойно, без шума уйти на пенсию. Достойная отставка, обеспеченная старость до конца жизни, возможно, частное сыскное дело…
Однако, уговорить Эрроу - это только полдела. Не меньшие трудности заключаются в том, что я толком не знаю, как сейчас обстоит дело с охраной Эплдор-Тауэрс. После ухода последних его обитателей надобность в дежурстве отпала, во всяком случае, по мнению представителей районного дивизиона. Но я слышал некое пожелание сверху не оставлять пока дом без присмотра ввиду скорой передачи наследникам, а также из-за опасений, что слухи о сказочном богатстве покойного превратят это место в обитель для паломников из числа любителей легкой наживы. Стоны тружеников из хэмпстедского участка, сколь честных, столь и малочисленных, не преминули раздаться вновь. Возникшие разногласия и неясности с границей, разделяющей ответственности центрального департамента и районного дивизиона, привели к унылому подобию переговоров. Естественно, Хэмпстеду ничего не оставалось, как смириться, но к чему в итоге пришли стороны - постоянному присутствию или периодическому наведыванию, и как на деле участок, уже проявлявший строптивость, отнесся к исполнению навязанной функции, я не знал...

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

51. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

13 ноября 1895

Дождавшись, когда шаги незваных гостей стихли, я с соблюдением всех мер предосторожности вылез или точнее будет сказать, покинул свой наблюдательный пост. Мисс Твумндидл, затворившая дверь еще в момент, когда я только собирался приступить к соблюдению этих самых мер, с отсутствующим взглядом продолжала стоять у порога. Сострадание, еще совсем недавно разрывавшее мне сердце, улетучилось, когда я вспомнил, какую страшную роль сыграла эта непримечательная с виду простушка.
- Так вот значит как! - воскликнул я весьма многозначительно, превосходно передав интонацией безграничную гамму чувств, охвативших меня от прозвучавших здесь совсем недавно невероятнейших откровений. - Нечего сказать, хороши же вы оказались на поверку-то, мисс Твумндидл! Точнее даже будет сказать, мисс Зет, не так ли?!
Ответный непонимающий взгляд показался мне сначала все тем же примитивным и плохо маскируемым запирательством, но затем я осознал, что ее разоблачение – лишь малая толика титанической работы, основная и самая тяжелая часть которой состоит в том, чтобы суметь как-то донести до мозгов этой хоть и хитрой, но в то же время недоразвитой особы, кто, когда и почему ее нарек так эффектно и загадочно. Тем более, что она явно не выказывала к этому интереса. Погруженная в свои невеселые мысли Агата на какие-то секунды нехотя всплыла сознанием к поверхности, рассеянно прошлась по мне не слишком любезным взором и вновь ушла на глубину к наполнившим ее сердце переживаниям. Тем не менее, я счел необходимым дать все же некоторое пусть и краткое, но достаточно четкое объяснение:
- Да уж, как говорится, в самом деле, кто бы только мог подумать даже в самом страшном сне, что вы...
- Тише! - девушка вдруг встрепенулась и, нахмурив брови, прислушалась к происходящему снаружи, отчего ее шея заметно вытянулась вперед. Кто-то поднимался по лестнице. Скрип старых досок под чьими-то шагами прервался совсем близко, вероятно, у самой двери, а уже через секунду послышался громкий требовательный стук.
Умело используя совсем недавний опыт, я достиг уже сослужившего мне добрую службу укрытия с еще большей проворностью, чем в первый раз, так что Агата не только не пыталась меня остановить, но и вовсе не заметила моего устремления.
- Кто там?
- Открывайте! - потребовал чей-то голос, тоже знакомый, но как-то по-иному.
- О, Локки! – радостно отозвалась Агата и бросилась исполнять приказ.
Последовал писк, напоминающий скулеж пса, надолго лишенного выгула из-за затянувшегося отсутствия хозяина, и теперь, наконец, почуявшего его приближение. Я осторожно высунул голову из-под кровати и убедился, что так заявило о себе ее возбуждение. Уверен, она виляла бы хвостом, если бы он у нее был. Во всяком случае, она совершенно точно виляла тем, из чего этот хвост должен был расти, если бы, повторяюсь, он у нее был. Едва только Холмс показался в проеме, как она бросилась к нему на шею и обвила ее руками. Он тоже ухватил ее, и я с ужасом приготовился к подробному наблюдению за самой непереносимой для себя сцены из всех возможных. Да-да! Как ни печально, но, хоть Джек Эскот и остался в прошлом, дух его видимо еще не выветрился из Холмса полностью, и, разжигаемый нарастающей резвостью мисс Твумндидл, грозился поглотить идеальную бесстрастную сущность моего друга в пучине самых низменных инстинктов. Вынужденный смириться с неизбежным я готов был к самому смелому развитию того, что в зародыше мне уже довелось лицезреть из-за куста возле Эплдор-Тауэрс, и только молил бога, чтобы поле действия не перенеслось на ту самую кровать, под которой образовался мой наблюдательный пункт, потому что, во-первых, я, таким образом, лишался возможности к осуществлению той самой функции, что является самой важной во всяком наблюдательном пункте, а во-вторых, меня порядком смущала ветхость укрывающей меня конструкции. Особенное недоверие вызывали у меня ножки – хлипкие, где-то уже треснувшие и подвязанные – своим видом они честно уведомляли меня, что не обязуются защитить меня от погребения под такой существенной массой. В росте Агата почти не уступала Холмсу, и при этом даже в случае наступления вселенского голода еще нескоро примкнула бы к рядам тех, кого принято называть худощавыми людьми, так что прозвища вроде «крошка» или «малышка» в ее отношении могли произноситься с самым разнообразным подтекстом – от отчаянного стремления придать хоть подобие нежности ее образу до неосторожно ироничного. Оценив все это за минуту, я почувствовал, что начинаю поддаваться панике, но – слава богу! - приглядевшись заметил, что, если в поведении Холмса и присутствовала страсть, то это была страсть к освобождению. Его движения более всего походили на те, с какими пытаются отодрать от себя взбесившегося кота. И то, что он вовсе не собирается осыпать поцелуями этого самого кота, меня успокоило.
- Прошу вас, мисс Твумндидл, не сейчас, - донеслись до меня отдельные совсем некоторые слоги этой фразы, которую я неизвестно каким методом, возможно, дедукцией, сумел-таки восстановить полностью, несмотря на его приглушенный голос.
- А хоть бы и сейчас! - раззадоренную Агату ничуть не смущали протесты жениха, которые, судя по всему, воспринимались ею, как обязательные проявления всякого хоть сколько-нибудь основательного ухаживания.
- Мне категорически некогда, я ужасно спешу, - продолжал я вылавливать и соединять в слова глухие и неясные звуки. Как-то однажды обстоятельства одного загадочного дела вынудили Холмса разговаривать со мною с набитым ртом и наброшенным на голову одеялом, так что, поскольку оба случая – тот и нынешний – были меж собой весьма схожи, опыт восприятия его искаженной артикуляции у меня имелся.
Наконец, Холмс сумел немножко разжать хватку возбужденной невесты и отвернуть лицо в сторону, чтобы иметь возможность дышать. Его диковатый взгляд блуждал по комнате, пока совершенно случайно не уперся в меня, так и застывшего в полу-позиции готовой к броску разъяренной кобры, когда ей требуется это сделать из-под кровати – с высунутой наружу головой и стиснутыми челюстями.
- О, Ватсон! Какое счастье, что вы здесь! – воскликнул он с восторгом, какого я давно не слышал в свой адрес. - Если вас не затруднит, не будете ли вы любезны…черт, отлепите ее от меня побыстрее!
Но едва я выполз из своего убежища и оказался на четвереньках, чтобы уже устремиться к нему на помощь, как лицо его вдруг мгновенно изменилось. Оно так помрачнело, приобрело черты столь явной досады и даже злости, что я застыл на месте. Может, я неправильно его понял, и еще не поздно вернуться назад? Пока я пребывал в замешательстве, он, обретя внезапно необходимые силы, самостоятельно избавился от плена и буквально отшвырнул девушку на второе, еще не задействованное сегодня ложе.
- Что этот тип делает в покоях моей невесты?! – закричал Холмс страшным голосом. Такого жуткого крика я не слышал даже в знаменитой «Пестрой ленте», потому что на самом деле в той истории никто не кричал, и вообще все было совсем не так, как описал впоследствии Дойл. Со сжатыми кулаками он повернулся ко мне, и я увидел, какими бешеными красками пылало его лицо. Ни одна моя оплошность не вызывала еще такой реакции, а сегодня – когда я добился блестящих результатов! – мне пришлось столкнуться с тем, чего я менее всего мог ожидать от Холмса. Ревность! И не к успеху и известности, с чем я давно свыкся, а к женщине! Или это вновь проявилось его актерство, и он лишь изображал готовность растерзать меня, словно какой-нибудь Отелло? Нет, Отелло в качестве сравнения тут не годился, хотя я бы с удовольствием предпочел из всех известных ревнивцев иметь дело именно с ним, так как его подход сосредоточить разбирательства сугубо на личности женщины из всех возможных казался мне наиболее приемлемым. Кто знает, возможно Агата тоже была знакома пусть и поверхностно с наиболее популярными произведениями Шекспира. Во всяком случае, объяснения, хоть и довольно своеобразные, не преминули прозвучать в характерном ворчливом тоне прямо с того места, где оказалась новоявленная Дездемона:
- Спроси сам своего ненормального приятеля, отчего он ныряет туда раз за разом. Видно, ему там самое место.
- Как это? – удивился Холмс. – То есть, вы хотите сказать, что это уже не в первый…
- Холмс, выслушайте меня! – я пытался всячески подмигивать ему – сначала одним глазом, затем другим, и наконец, видя, что это почти не помогает, обоими, намекая, что в присутствии мисс Твумндидл мне будет непросто отвечать ему правду, а именно, что я пришел уличить ее и обменять свою добычу на своеобразный выкуп.
- С удовольствием вас послушаю! – взревел он в ответ, но что-то в его метающих молнии глазах все еще вызывало у меня беспокойство. – Рассказывайте, как вы тут оказались. Я, кажется, велел вам оставаться дома.
- Каюсь, Холмс. Я проигнорировал ваш наказ, - признал я смиренно и, увидев, как он замер, застигнутый моей обезоруживающей откровенностью, внезапно для самого себя каким-то посторонним голосом будто из чужой головы выпалил:
- Да, Холмс, признаться, я не удержался и отправился…знаете, куда?
- Не валяйте дурака, Ватсон! Какая разница, куда, если в итоге вы здесь!
- Я поехал на бал, - с особенной интонацией тончайшего намека ответил я.
- Куда?!?!?! – должен был воскликнуть изумленно Холмс, но вместо этого повисла беспомощная пауза.
- Вы любите бАлы, Холмс? – осторожно приближался я к кульминации своего хитроумного плана.
- Что за…что с вами?! – теперь-то уже воскликнул он действительно изумленно. – Вы и сами знаете, мне претит всякое бесполезное занятие, а уж дергать ногами и прыгать, расточая комплименты неуклюжим слонихам…простите, мисс Твумндидл…Да и вы, как я думал…что случилось, вы не заболели, Ватсон?
- Нет. Должен вам заметить, я очень люблю бАлы.
- Прискорбно слышать, но, в таком уж случае, хотя бы ударяйте правильно. БалЫ, к вашему сведению.
- Бал-лы, - уточнил я, вкрадчиво стараясь произвести ударение на согласную букву.
- Какого черта…
- Бал-л-л-лы, - я был непреклонен.
- Что вы заладили, ей богу!
- Я вам не говорил, но я так люблю баллы, что лишь землетрясению под силу остановить меня.
- Я вам сейчас устрою землетрясение.
- Землетрясению во много баллов! – держался я выбранной линии, мучимый ожиданием, когда же до него дойдет мой незамысловатый шифр.
- Прекратите этот балаган, слышите!
- Бал-л-лаган!
- Вам самому не надоела ваша идиотская болтовня?
- Бал-л-лтовня!
- Ей богу, вы вынуждаете меня в присутствии женщины обозвать вас болваном, Ватсон!
- Бал-л-лваном!
- Да что это такое! - в бессильной ярости мой друг вновь обратился за поддержкой к возможной миссис Холмс. - Мало того, что я застиг его со своей будущей женой, он еще и издевается!
- В точку, Холми! - прищелкнула пальцами Агата, польщенная упоминанием о своей скорой роли и в связи с этим не придавшая значения замечанию о том, кто кого и с кем застиг. - Вдарь ему хорошенько!
- И это в то время, пока я, значит, занят спасением его шкуры!
- Проучи его как следует, слышишь! - она уже не стеснялась наставлять своего без пяти минут "муженька".
- Он видно забыл, мисс Твумндидл...
- Да, миленький!
- ...что наше будущее все еще под угрозой, или переход на тюремную баланду его уже не страшит?
- Бал-л-ланду, - отчеканил я без прежнего энтузиазма, так как уже отказался от своего плана, но Холмс будто дразнил меня, вновь подбросив подходящее слово, на которое я среагировал машинально.
Никогда еще я не позволял себе вести себя так с ним, и я видел, как его это потрясло. Ясное дело, это выглядело как кичливое неповиновение, глумящееся над его авторитетом. Он махнул рукой и отвернулся так безнадежно, что я подумал, что он сделал так, чтобы скрыть слезы. Наш многолетний союз, переживший столько невзгод и опасностей, рушился на глазах. Положение спасла та, от кого я менее всего мог этого ожидать. Мисс Твумндидл соскочила с кровати и не столько прижалась к Холмсу, сколько прижала его к себе. То ли несчастье уменьшило его, то ли она сама вдруг разрослась от осознания своей значимости в эту минуту, но теперь вместо плотоядной авантюристки я уже видел перед собою мать, утешающую ребенка.
- Ну, Шерлик, будет! Сладкий мой сырник!
- Сыщик, - отозвался он глухо.
- Прости, я никак не запомню это дурацкое слово.
- Попробуйте сказать "сыщ" и затем икнуть, - посоветовал я.
- Зачем? - с подозрением посмотрела на меня Агата.
- Так легче. Вам придется запомнить только совсем простенькое слово "сыщ" и то, что после него нужно...
- Чихнуть, высморкаться или хорошенько зевнуть?! - внезапно пришла в ярость мисс Твумндидл. - Холми, где выкопал этого кретина!
Но Холмс то ли счел вопрос риторическим, то ли несвоевременным, так что вместо ответа он предпочел задать собственный, решительно отвергая объятья Агаты:
- Кто-нибудь из вас скажет, чем вы тут занимались?
- Ладно, Холмс, - решился я, - раз уж вам непременно хочется это знать...
- Ну-ну!
- Я пришел проведать Снука, - произнес я первое, что пришло мне в голову после его "Ну-ну". Не знаю, как так получилось, что эта нелепая мысль по пути к моей голове обогнала все разумные, толковые и изобретательные, но утомленный этим склочным разбирательством, а также глубоко разочарованный ревностью и недоверием Холмса я сказал это почти равнодушно без малейшего желания его убедить, отчего фраза моя прозвучала правдиво, как вырвавшееся усталое признание.
- Кого?! - оторопел Холмс, и последовавшее сразу же за тем хихиканье его невесты послужило мне своеобразной наградой за находчивость.
- Снука, - повторил я и торопливо пояснил. - Того несчастного пса, которого вы чуть не убили заодно с беднягой питоном в ту ночь, когда мы...
- Питоном?
- Оранжерея для змей, Холмс! Неужели не помните? Мы еще перебрасывали эту чертову змеюку туда-сюда! У меня до сих пор ломит спина от этой адовой работенки.
- Что-то я совсем запутался, - легонько потряс головой Холмс, часто моргая. - Так вы пришли проведать питона?
- Да нет же, черт возьми! Снука!
- Моего ласкового Снука, глупыш! - подключилась Агата, озарившаяся нежностью от одного только произнесения имени ее ненаглядного чудовища.
- Так это тот кобель, который вас покусал? - догадался Холмс, начиная припоминать.
- Да! - радостно ответил я.
- То есть вы на него не в обиде? - развивал свою безупречную логику Холмс, но на этот раз я не успел ответить.
- Что ты врешь! - вскипела Агата и замахнулась на меня какой-то тряпкой. - Никто тебя не кусал, хотя стоило бы...зачем я только открыла окно!
- Успокойтесь, мисс Твумндидл, это было в рассказе, - терпеливо взялся разъяснять я ей непростую коллизию.
- Ах да! - подхватился Холмс и даже негромко хлопнул себя по лбу. - Вспомнил! Наш рассказ!
- О чем и речь, Холмс!
- В таком случае, кажется, некоторые факты встают на свои места, и картинка начинает складываться, - проницательным тоном заметил Холмс.
- Согласен, Холмс. Ситуация проясняется.
- Змея...она ведь тоже из рассказа?
- Верно!
- И спина у вас болит тоже...
- В рассказе, Холмс!
- А так, значит, не болит?
- Так, нисколечко!
- И собака, значит...
- Снук, - подсказал я.
- Снуки-Снуки! – умиленно отозвалась Агата.
- ...покусала вас в рассказе? - не давал себя сбить с догадки Холмс.
- Да, в нем.
- Но вы, Ватсон, признались, что не обиделись на нее...тоже в рассказе?
- Нет, Холмс, признался я только что. Здесь.
- А не обиделись где? Там?
- Наверное, - машинально согласился я, но тут же спохватился, поняв, что вопрос гораздо сложнее. - Хотя...нет, не знаю как в рассказе, может, и обиделся, но не-в-рассказе...
- То есть на самом деле?
- На самом деле я, конечно, не стал на него обижаться. За что же обижаться, если он меня ни за что...ни за какое место...в общем, и пальцем не тронул?
- Но в рассказе-то было за что! Мы этому вашему месту даже оказывали всяческую возможную помощь в походных условиях, помните?
- Верно. Выходит, в рассказе я на него здорово обиделся. От всей души, значит.
- Вы могли так сильно обидеться в рассказе, что решили, что стоит, пожалуй, затаить обиду и по-настоящему.
- Как сказать, - пожал я плечами.
- Как же вы пришли проведать Снука, если в рассказе вы на него обиделись за то, что он вас покусал?
- Но я же пришел не в рассказе, - возразил я, как мне показалось, довольно здраво.
- Хорошо. Допустим, не-в-рассказе вы на него не обиделись. Но вы же это сделали не просто так, а по какой-то причине.
- Что сделал?
- Не обиделся, вот что! Сосредоточьтесь, Ватсон. Вы не стали обижаться за то, что он вас не покусал, верно?
- Как сказать, - смутился я, чувствуя, что почва уходит из под ног. - Ну, не обиделся, это точно...а за что...я же не мог знать, что он меня не покусал, так же?
- Почему же?
- Вернее, я знал, конечно, что меня никто не кусал, но не знал, что он мог бы, но не стал. Вот если б меня покусали, я бы знал точно, кто это, и на кого мне следует обидеться. Гораздо сложнее понять, на кого следует не обидеться, потому что этот кто-то чего-то не сделал, разве не так, Холмс?
- Послушайте вы оба! - напомнила о себе заскучавшая без внимания Агата. - Вам еще не надоело?
- Подождите, мисс Твумндидл, это важно! - откликнулся Холмс, не сводя с меня настырного взгляда. - Отчасти вы правы, Ватсон, но...
- Я, может, целыми днями, сам не замечая, раз за разом не обижаюсь на всех подряд по самым разным причинам.
- Например?
- Да хоть бы на миссис Хадсон!
- Какой же это пример! Вы постоянно на нее дуетесь.
- И все равно. Наверняка, она чего-то такого не делает, что могла бы - я просто не знаю! - и я на нее поэтому не обижаюсь, поскольку занят обидами за то, что она делает.
- И что это, что она не делает?
- Ну, хотя бы..., - мне пришлось подумать с минуту. - Вот! Она не заставляет меня делать физические упражнения по утрам.
- А ей-то это зачем? - удивился Холмс.
- Не знаю! Но она же этого не делает. Это факт, Холмс!
- Она не может вас заставить, вы ей даже не племянник, Ватсон.
- Но она может держать это в голове, и я ей страшно благодарен за то, что она даже намеком не позволила себе выказать это. Пока она держится, я буду так же охотно не обижаться на нее. А насчет пса...понимаете, Холмс, не знаю, для чего это вам, вероятно, это важно, ну в общем, я просто не обиделся, вот и все. А за что не стал...может, помня о том, как он меня всерьез покусал в рассказе, я очень ценил тот факт, что не-в- рассказе он не стал этого делать.
- А он когда не стал этого делать? - не прекращал свой допрос Холмс.
- То есть?
- До того, как вы пришли сюда, или после?
- И тогда, и тогда. Он меня вообще никогда не кусал.
- Я понимаю. Но вы следите за мыслью...
- Я слежу, Холмс, но это сложно. Куда вы клоните?
- И дался же им мой славный песик! - обиженное недоумение теперь был вынужден выслушивать тактично помалкивающий потолок, куда было обращено лицо сокрушенно повалившейся на кровать мисс Твумндидл.
- А вот куда, - на этот раз Холмс даже ухом не повел. - Если он вас не кусал до того, как вы пришли, то лишь потому, что ваши пути еще не пересекались, то есть не обижаться на него вам было не за что. У него просто не было возможности.
- Допустим.
- Если он вас не покусал после того, как вы пришли сюда, то вы, идя сюда, не могли знать, что он вас не покусает, и значит, не могли не обижаться на него за то, что он лишь только собирается в будущем вас не покусать, то есть, исходя из обратного, выходит, вы все-таки обижались на него, верно?
- Выходит, да, - признал я растерянно, хоть и не помнил у себя никаких дурных мыслей о злополучной собаке.
- Вот! К чему я и веду, - удовлетворенно заключил Холмс. - А раз обижались, то какого дьявола вы сюда притащились, хотел бы я знать! Не сходится у вас!
- Ну..., - мне снова понадобилось не меньше минуты, - может, я хотел посмотреть ему в глаза?
- Устыдить его?
- Вроде того.
- Может, ждали, что он попросит у вас прощения?
- Ну знаете ли! - мое терпение закончилось. - Если уж на то пошло, это он должен принести мне свои извинения. Я не говорил вам, но у меня теперь есть веские причины испытывать обиду где угодно - там, здесь, на бумаге, в рассказе, в стихах, на театральной сцене, в песнях, черт возьми! Могу даже исполнить обиженный танец, если хотите!
- Успокойтесь, Ватсон. Что произошло?
- А то! Этот людоед вновь чуть не сожрал меня!
- Когда?
- Час назад. Еще до прихода Лестрейда.
- Господи, ну конечно! Лестрейд! - воскликнул Холмс. - Я совсем забыл из-за вас, зачем пришел сюда. Здесь же были наши проклятые друзья!
- И вели себя просто ужасно! – жалобно проскулила со своего места Агата.
- Они, наверное, опять пытались уговорить вас отказаться от ваших последних и безусловно правдивых показаний? – встревожился Холмс.
- Они меня ужасно огорчили, Шерлик. Сказали, что наша свадьба отменяется. Скажи, миленький, что это неправда!
- Что неправда?
- Что мы не поженимся.
- Я бы с удовольствием сказал, что это правда, но пока…, - запнулся Холмс, - вернее, конечно же, это не правда, моя дорогая! Мы обязательно поженимся, только позже, и при условии, что вы будете вести себя хорошо.
- Я веду себя даже слишком хорошо, - горестно вздохнула Агата, но тут же просветлела, едва осознала услышанное. - Значит...о господи! Шерлик, значит, мы...
- Непременно, дорогая и...э-э...любимая. Только обещайте мне, что больше никогда я не вытащу из-под вашей кровати ни одного…
- Обещаю, мой мышонок! – с наслаждением отдалась ритуалу оммажа Агата.
- И из-под той тоже!
- Никогда!
- Между прочим, Лестрейд много чего сказал, - добавил я, уязвленный их гармонией, и многозначительно посмотрел на Холмса, указывая прищуром ему на кровать. – И еще, между прочим, я не зря провел там время.
- Вот как? – впервые мои слова по-настоящему заинтересовали его. - В таком случае, могу ли я надеяться, Ватсон, что вы даже кое-что запомнили?
- Все до последнего слова.
- Или лучше свериться у нашей крошки? - настаивал Холмс, указав мне на мисс Твумндидл тем же жестом, что я только что применил в отношении одного из предметов мебели.
- Не стоит. Ваша крошка ни за что не признается вам в том, что вытянули из нее господа из Скотланд-Ярда.
- Значит, им это тоже известно? - помрачнел он.
- Теперь да.
- Да в чем признаться-то? - соскочила на пол незадачливая невеста. - И ты туда же, Холми! Говорю тебе, твой дружок совсем кукушкой поехал! Кого ты слушаешь!
- Поверьте, Холмс, мне есть чего порассказать, после чего у вас возможно появятся основания пересмотреть ваш договор с мистером Твумндидлом, - продолжал я гнуть свое все более уверенно, предвкушая свою первую настоящую победу над трудным соперником за все время наших стычек.
При упоминании договора Холмс будто услышал магическое слово.
- В таком случае, уважаемая мисс Твумндидл, мы не будем больше вас…
- Холми, останься! – затянула Агата, пытаясь взять его за руки. - Пожалуйста!
- К сожалению, мы вынуждены вас покинуть, - вежливо, но твердо держался Холмс, ловко выкручивая назад свои конечности. - Безотлагательные дела требуют нашего немедленного участия, в том числе, и для того, чтобы наше с вами скорое празднество приобрело необходимые возможности для самого благоприятного впечатления, кое непременно следует произвести как на вашего замечательного папашу, так и на всех, кого мы сочтем нужным пригласить разделить нашу радость, моя дорогая мисс Твумндидл.
Как он мне позже объяснил, эта фраза своей пышностью должна была загнать в ступор одну только мисс Твумндидл для того, чтобы парализованная затрудненным осмыслением она не препятствовала нашему отбытию, но это оказался чересчур тонкий ход. Его уловка застала врасплох не только ту, кому она предназначалась, но и меня, однако Холмс вовремя нашелся. Увидев, что мы с Агатой погрузились в раздумье на одинаковую глубину, он рывком потянул меня к выходу. Как всегда, он действовал предельно точно и своевременно. На мой взгляд, единственный недочет в его движении, и то если уж придираться, состоял в том, что его рывок был слишком резким и сильным. Он не учел, что мы стояли возле двери, и что лестница располагается сразу же за нею. По инерции мы не только вывалились из комнаты, но и вынуждены были произвести процедуру, от которой Агата отговаривала инспектора Грегсона. Действительно двенадцать, хоть тут она не солгала, и каждая из них оставила свой привет на память моим несчастным чреслам...

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

52. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

13 ноября 1895

- Ладно, Ватсон, - обратился ко мне Холмс, - когда мы, преодолев лестницу до самого низа, встали, чтобы перевести дух и помочь друг другу привести себя в порядок, - по какой бы причине вы тут ни оказались, я рад, что встретил вас. Я еще не говорил вам, но сейчас самое подходящее время, чтобы воспользоваться вашей помощью.
- "По какой бы причине"! - не удержался я от сарказма. - Как я только ни пытался навести ваш великолепный ум на эту причину!
- Мне неинтересно знать, как вы не пытались. Вот если б вы пытались...
- Я и пытался! А еще я пытался помочь вам сорвать вашу свадьбу, если хотите знать!
- Вот как? Любопытно, каким образом?
- Я пришел сюда, чтобы застать мисс Твумндидл с каким-нибудь прощелыгой.
- А в итоге это сомнительное удовольствие досталось мне. Ну-ну, и как вы собирались это проделать, мой друг?
- Я бы постучал в дверь, а после того, как она впустила бы меня...
- Так-так.
- ...бросился бы обыскивать комнату, подмечая места, где она может его прятать. Для начала заглянул бы, естественно, под кровать.
- Что-то подобное я сегодня уже видел. Только почему-то вы глядели не туда, а оттуда. Я вас застал как раз за обыском?
- Не совсем, - смутился я. - Заявились наши недруги из Скотланд-Ярда...
- Видно, как и вы, за баллами?
- В некотором роде. Кое-что они из нее выудили. У меня не оставалось выхода, кроме как спрятаться от них.
- Ладно, я понял, - подытожил Холмс тоном, в котором расслышать удовлетворение при всем желании было непросто. - Это непостижимо. Вы снова не устояли перед соблазном устроить мне маленький сюрприз и проявили совершенно неуместную и бестолковую инициативу, несмотря на все мои просьбы. Решительно, Ватсон, вас ни о чем нельзя попросить!
- Как раз наоборот! – немного даже подвзвизгнул я от возмущения. – Можно и нужно! Но вы никогда не прОсите, так же решительно, между прочим!
- Пусть так, значит, вас решительно ни о чем нельзя не попросить. С таким-то утверждением, надеюсь, вы согласны?
Его последний довод немного смутил меня, и я предпочел отмолчаться. Мы вышли на улицу и так же молча двинулись по Лэдброук-роуд.
- Удивительная штука – ревность, - вдруг как-то задумчиво и тихо произнес Холмс, словно ведя диалог с самим собой.
- Вы так задумчивы и тихи, Холмс, словно ведете диалог с самим собой, - не стал я жадничать по поводу понравившейся мне мысли. - Что ж такого удивительного в ревности?
- Нет нужды объяснять вам, как ненавистна мне сама мысль о браке, и Агата Твумндидл не принадлежит к числу тех, кому под силу повлиять на мое отношение к этому вопросу. Мне ее навязали самым возмутительным образом, и я бы прибег к любому возможному способу, чтобы разорвать рабские цепи этой сделки с ее отцом. Но когда я увидел вас с нею...
- Ну, скажете, с нею! - не сдержался я.
- Еще хуже! Под ее кроватью!
- Заметьте, не в кровати!
- Признайтесь, Ватсон, хотя бы сейчас - вы, увлекшись охотой за баллами, не заметили, как вас потянуло к мисс Твумндидл...
- Как же я могу признаться, если я, как вы сами сказали, этого не заметил? - попробовал я бесхитростно выкрутиться.
- Зато я давно уже заметил, как растет в последнее время ваш интерес к женщинам, и не мог не сделать соответствующих выводов. Только позвольте заметить вам, вы перешли черту, пусть безотчетно, посягнули на самое святое, что у меня есть, на мою будущую жену!
- Значит, вы все-таки ее любите? – спросил я упавшим голосом.
- Черта лысого я люблю! – взорвался Холмс, чем вызвал у меня счастливую улыбку. – Она мне и даром не нужна, но это же моя собственность, как вы не поймете! Движимое имущество! Вы покусились на самое значимое для всякого британца. А главное, зачем?!
- Как это, зачем? - удивился я. - Вы уже передумали разводиться?
- Я еще не женился, если вы забыли.
- Но вы хотели расторгнуть помолвку, да или нет?!
- Я еще сам толком не решил, что лучше. Но даже если я не знаю, что делать со своей невестой - забрать или вернуть назад, это вовсе не значит, что кому-то позволено вот так вот запросто укладываться в ее… под ее постель!
- Еще неизвестно, чья это постель. Вам станет легче, если это окажется кровать папаши Твумндидла?
- Вы были с ней наедине. Этого вполне достаточно, чтобы как скомпрометировать мою невесту, так и уязвить мою честь, но не хватает, чтобы начислить Твумндидлам эти самые проклятые баллы. Вот что вы натворили, Ватсон, с вашей очередной идиотской проделкой! Я, конечно, тоже был несдержан, но вы должны меня извинить. События последних дней немало поспособствовали такому настроению, о чем я вам и собираюсь рассказать, но уже по дороге.
- По дороге куда?
- Туда, куда мы сейчас направляемся. Остальное потом, пойдемте быстрее, нам надо поспешить.
Он ухватил меня за плечо, что всегда служило сигналом к тому, что передвигаться мы будем резвее обычного. И точно. Мне не очень симпатична эта его привычка тащить меня за собой, будто я упираюсь или не поспеваю. Совсем нет. Мне удобнее было бы семенить рядом, если бы он позволил мне свободу в движении, и я бы ничуть не отстал. Но нет же, приходится, теряя равновесие особенно на неровных участках или на спусках, болтаться в его руке, словно чемодан, и натыкаться на него всякий раз, когда он вздумает внезапно зачем-то остановиться. Вслед за тем следует новый решительный рывок, и все повторяется. Вот и сейчас увлекаемый его железной рукой и наступая ему на ноги, я буквально скатился вслед за ним по по Лэдброук-Роуд, и мы промчались на юг до Ноттинг-Хилл-Гейт, где сумели, наконец, поймать кэб.
- Любезный, в Кэмден, канал Риджентс, и побыстрее, - крикнул Холмс кэбмену, а я без слов плюхнулся на скамью, хватая ртом воздух.
Через минуту, увидев, что я вновь обрел дыхание и готов к разговору, он начал свой рассказ.
- Итак, Ватсон, вы слышали, куда мы держим путь. Вы помните, на чем мы расстались с вами?
- Вы собирались наведаться к Харри Рэндаллу в Эплдор-Тауэрс.
- Верно. Но обо всем по порядку. Вчера, покинув вас и добравшись до Сквайрз-Маунт, я быстро убедился, что поспел как раз вовремя. Поразительно, но еще каких-то пять минут, и все цели, что я ставил перед собою, отправляясь в Эплдор-Тауэрс, превратились бы в недосягаемые миражи.
- Вам бы не удалось его застать? - попытался я расшифровать его метафорическую загадку.
- Именно. Я никогда не сомневался, что вы гораздо умнее, чем пытаетесь казаться, когда открываете рот. Рэндалл с приятелем как раз покидали этот злосчастный дом и, как стало ясно мне позже, вовсе не собирались возвращаться, так что, если бы я позволил вам уговорить себя взять вас с собою и прождал ваших сборов, птички упорхнули бы от меня безвозвратно.
- Вы…вернее, мы поспели бы и в том случае, если бы вы не упрямились и не заставляли себя уговаривать, а вместо этого сразу же взяли меня с собой, - не удержался я от встречного ехидства.
- Если уж вам непременно требуется меня перебивать, Ватсон, предпочтительнее было бы, если бы ваши замечания касались дела.
- Хорошо. У меня есть такой вопрос, - как всегда, когда мне приходилось натыкаться на задиристое самолюбие Холмса, я, пусть менее талантливый, но более мудрый, и на этот раз вовремя погасил возросшее раздражение своего друга, ловко сменив направление. – Вы сказали, они упорхнули…
- Нет-нет, мой друг, не стоит толковать мои слова слишком буквально, - оценив мою дипломатию, пояснил оттаявший Холмс. - Никаких летательных аппаратов…просто я так выразился, позабыв о вашем развитом воображении. Они запросто прошли через ворота, вот и все. И пост их пропустил.
- Но что их толкнуло на это?
- Оказывается, им велели освободить Эплдор-Тауэрс. Но ваш вопрос, а с ним и мой ответ несколько забежали вперед. Итак, я двинулся за ними, и поначалу ничто не предвещало трудностей, но тут они вдруг принялись препираться и в итоге разделились. Я держался поодаль и не расслышал предмета спора, но его разрешение привело меня к неприятному выбору. Я же никогда не видел Рэндалла, а вы мне так и не потрудились его описать, рассказав только, что он очень обидно отзывался о ваших изобразительных способностях в ходе эксперимента инспектора Грегсона.
- Да, - подтвердил я, тут же возродив в памяти неуютное ощущение униженности, когда меня, словно дрессированную мартышку, заставляли выделывать различные коленца, а публика в лице этого нахала Харри была еще и недовольна. - Довольно хамоватый тип, если хотите знать мое мнение.
- Я уже сказал вам, чего я хотел знать более всего в ту минуту, а именно, его подробное описание. Не имея его, я допустил ошибку, серьезно усложнившую мое положение. Вместо Рэндалла я избрал своим объектом его приятеля. Этот Йен довел меня аж до дома его матери в Баттерси. На мое счастье, она повстречалась ему у дверей их унылого жилища на Экстейн-Роуд и громко на манер обитателей подобных районов поприветствовала его. Ее то ли вопрошающая, то ли ликующая фраза о том, что, черт возьми, какого дьявола ее сукину сыну Йену понадобилось от своей несчастной матери, подсказала мне, что передо мною скорее всего все-таки не малыш Харри. Пришлось исправлять собственную оплошность, и тут мне снова повезло. Йен оказался приятным малым и поведал мне, что у Рэндалла завелось какое-то дело, для чего он взялся разыскивать место, где мы с вами совсем недавно побывали.
- Лэдброук-роуд? - попробовал я угадать, держа в уме то ли физические, то ли душевные пристрастия нашего конкурента на место в сердце Агаты Твумндидл.
- Нет. Это Пентонвилль. Тюрьма, куда нас с вами возили на опознание.
- Вот как? - удивился я. - Он что, больше нигде не мог найти жилье? Насколько мне известно, туда без соответствующего указания так просто не попадешь.
- Тогда у меня не было времени ломать над этим голову. Я устремился туда и вновь поспел. Уже смеркалось, но я сумел разглядеть его растерянную фигуру, одиноко торчащую на Каледониан-роуд неподалеку от массивных мрачных ворот темницы. Немногие прохожие отзывались на его жалобные расспросы, но вот один согласился помочь, и я стал свидетелем любопытной сцены. Выглядело это очень странно. Его новый знакомый то уходил, то возвращался, словно к вопросу подключился кто-то еще, без чьего мнения нельзя было обойтись. В итоге Рэндалл надиктовал ему что-то вроде письма, тот снова исчез, затем вернулся...все это время, как вы понимаете, я, вынужденный соблюдать осторожность, прятался в стороне на приличном удалении и не слышал от них ни слова, и в сгущающихся сумерках не рассмотрел толком этого новоявленного доброжелателя. Наблюдая за этой непонятной возней издалека, мне оставалось только теряться в догадках, что бы это могло значить. В конце концов этот тип повел малыша Харри туда, куда сейчас едем мы - в Кэмден.
- Они и сейчас там?
- Очень надеюсь на это. Оттого мы и спешим, чтобы ничего не упустить, но ваши вопросы все же нетерпеливее наших устремлений. У Рэндалла должны были быть весьма серьезные причины, чтобы вместо дома в Баттерси, куда его приглашал добрый приятель Йен, провести ночь в таком подозрительном и явно опасном месте, куда его привели. Вы увидите сами, а я еще и успел навести справки в округе - этот дом некой старухи по фамилии Вулидж пользуется дурной славой. Его комнаты населяют всевозможные отщепенцы, и потому многие робкие духом обходят его стороной. Стоит он совсем рядом у канала Риджентс, что несколько затрудняет подход к окнам первого этажа, выходящим на воду. И все же узкий проход вдоль канала там есть. Я расположился так, чтобы следить за входом, и провел там всю ночь, но ничего существенного до утра не случилось. Ближе к концу ночи мне удалось перехватить пару часов сна, напросившись на ночлег к одному лавочнику, зажегшему у себя свет задолго до рассвета, и в восемь часов я продолжил наблюдение. Утомительные и монотонные часы, полные пробирающего холода и, напротив, абсолютно пустые до событий, тянулись один за другим бесконечно, но, слава богу, мое терпение дождалось награды. И какой, Ватсон!
- Что значит, какой Ватсон? - не понял я. - Я все тот же, как обычно. Или есть еще другой Ватсон?
- Нет, вы не поняли. Я имел ввиду награду, которую я получил в ответ за свое упорство. Я хотел сказать...и сказал, просто вы не поняли, что, мол, какая награда! Понимаете? Замечательная награда, вот какая. А слово "Ватсон" - это уже было обращение к вам, ну, то есть лишнее.
- Понятно, - вздохнул я. - Надеюсь, сам я вам не покажусь сегодня лишним, как то слово, что обозначает меня, Джона Уотсона, в вашем лексиконе?
- Конечно, нет. Потому я и взял вас с собой и очень рад, что вы так вовремя оказались под кроватью моей невесты.
- Если это намек на...
- Но вы же там как-то оказались, ведь так? - несколько отрывисто перебил меня Холмс.
- Разумеется, - признал я. - Но мы же сейчас не будем возвращаться к тому, что уже обсудили со всех сторон в непосредственной близости от этой самой кровати в присутствии этой самой невесты?
- Не будем, - согласился мой друг довольно ворчливо. - Вместо этого предлагаю вам поинтересоваться у меня хотя бы из уважения к моим тяготам прошлой морозной ночью, которую вы-то, мой друг, провели под теплым одеялом... так вот, поинтересоваться уже, наконец, чего же такого знаменательного я дождался в награду за свои труды.
- Охотно. Несмотря на то, что именно вашу несговорчивость мне следует благодарить за то, что я томился от бессонницы в спертом воздухе нашей квартиры, все же, и не только из уважения к вам, Холмс, но и просто из любопытства, а так же и с сугубо профессиональным интересом вашего партнера в расследованиях задаю вам этот вопрос.
- Какой вопрос? Вы хоть помните, о чем шла речь? - все еще продолжал немного дуться Холмс.
- Конечно. Я так понимаю, вы не зря следили за входом. Наконец, что-то произошло. Я угадал?
- Верно, Ватсон. В интуиции вам не откажешь. Так вот. Примерно через пару часов после полудня у дома появился субъект, которого я бы узнал и с большей дистанции.
- Он так хорошо различим?
- Если хотите, не столько даже физической наружностью, сколь в целом своим обликом, высокомерным и самодовольным, от движений и манеры оглядывать окружающее пренебрежительным взором до...ну, в общем, до всего остального.
- До самых кончиков ногтей, - подсказал я.
- Именно, - согласился Холмс. - Вы подобрали самое подходящее выражение. Припоминаю сейчас, что в этих его кончиках тоже предостаточно самолюбования. Если не ошибаюсь, он даже смотрит за ними.
- Как они растут?
- Нет, в смысле ухаживает. Подстригает, и все такое.
- Так кто же это такой? - сгорал я от нетерпения.
- Как? Вы еще не догадались?! Да, да, Ватсон, это был Лестрейд! Можете представить себе мое удивление тем более, что я сразу отметил про себя, что что-то в нем изменилось. Вместо характерного парадного дефилирования напоказ, будто предназначенного быть уловленным восхищенными объективами газетчиков, я увидел какую-то нервность и поспешность, словно ночное животное оказалось изгнанным под солнце дня. Конечно, место - не позавидуешь, и ему там одному было явно не по себе, и все же я не сомневаюсь, у нашего извечного визави имелись и иные основания для беспокойства.
- Он вошел внутрь?
- Да. Он тоже укрылся в этом крайне подозрительном доме.
- Значит, то самое письмо, что Рэндалл сотворил на пару с...
- Скажете, получил Лестрейд? - закончил мою мысль Холмс. - Возможно, но только на первый взгляд. Почему Рэндалл не связался с ним еще в Хэмпстеде, если по вашим же словам вполне охотно сотрудничал с полицией? Зачем околачивался у стен тюрьмы? Вряд ли этот незнакомец возник перед ним случайно, значит Харри уже ожидал его там. Но кто он такой? Видите, сплошные вопросы, но это еще не все. Еще позже перед самым наступлением темноты к дому подкралась еще одна подозрительная личность...
- Которую вы тоже распознали?
- Нет. Говорю же, мне помешала темнота.
- Только не обижайтесь, Холмс, но вы сказали, перед самым наступлением...
- Вот именно, перед самым! За минуту, за секунду до полного мрака! А вы как хотите, чтобы было так: светло, светло и тут - бац! - и темнота, да?!
- Умоляю вас...
- Хорошо, я поправлюсь, раз вы так придирчивы сегодня. Темнота уже наступила, вы довольны?
- Вполне. И эта личность...
- Одно могу сказать. Это был мужчина. Он постоял, как мне показалось, в нерешительности, словно раздумывая, стоит ли туда соваться...
- Но там же сдаются комнаты, я правильно понял? - поинтересовался я.
- И что?
- Совсем не обязательно он шел к Лестрейду или к Рэндаллу. Если ему понадобилось место для ночлега...
- Беру свои слова назад, Ватсон. Нет у вас никакой интуиции.
- Почему вы так считаете?
- Потому что в его крадущихся движениях читалась...
- Почему вы считаете, что у меня нет интуиции? Вот о чем я вас спросил, Холмс.
- Ладно, мы уже подъезжаем, а я вам еще далеко не все рассказал, потому что вы бесконечно меня перебиваете. Подумать только, в кои-то веки я взял вас с собой, и вы заставляете меня пожалеть об этом!
- Вот именно, в кои-то веки! В последнее время это становится все реже.
- А вы не задумывались, к чему бы это?
- Задумывался, только не хочу вас снова ненароком обидеть.
- Ах, даже так! Вижу, вы здорово вооружились критическими стрелами в мой адрес. Когда только успели!
- Да уж, накопилось. Когда тебя вечно задвигают на задний план, то поневоле...
- А вам хочется на передний? Не дают покоя лавры...
- Причем тут лавры! Я хочу работать, приносить пользу!
- В вашем случае, Ватсон, приносить пользу означает причинять как можно меньше вреда, но вы не всегда справляетесь с этой скромной задачей, мой друг.
- Довольно жестоко с вашей стороны, Холмс, так насмехаться над моим искренним стремлением помочь вам. Вы еще не выслушали, что мне удалось узнать, лежа под кроватью...
- Это мне так и не удалось узнать, каким чертом вы там оказались.
- Я уже все объяснил вам.
- Ради бога, Ватсон, хватит про это! Меня уже трясет об одном только воспоминании о ваших объяснениях! Расскажете попозже.
- Между прочим, Холмс, вы не можете не признать, что все мои последние самостоятельные вылазки принесли немало пользы.
- Если вы про сбритые усы, то я, хоть убейте, не вижу здесь...
- Смейтесь, смейтесь!
- Пришлось даже поколотить вас за это.
- Зато я вас сдал в участок, то-то же!
- Да уж, как вспомню... Это было равносильно предательству, но, я вижу, вы вспоминаете об этом прямо таки с наслаждением.
- Без шуток, Холмс. Я проник в планы Грегсона, узнал, что в Рэндалла в саду стреляли, но самое важное - я узнал насчет вашей миленькой Агатушки тако-о-ое!
- И заметьте, вечно вы крутитесь возле моей невесты!
- Так уж выходит.
- Скажу вам по секрету, Ватсон, она придумывает вам всякие ужасно обидные прозвища, но такие смешные, что я не могу сдержаться от хохота.
- Если вы ожидаете, что я полюбопытствую и попрошу озвучить хоть одно из них...
- Должен признать, некоторые вам подходят.
- Очень приятно было это услышать от того, кого я всегда считал своим самым близким другом.
- Ладно, вижу вы не хотите знать, чем закончились мои приключения...
- На самом деле очень хочу, Холмс...
- А зря! В них было столько захватывающего...
- Что ж, коль не хотите рассказывать, я не могу настаивать...
- Так вот, слушайте дальше. Этот человек все-таки зашел в дом. Как хотите - снять комнату, подмести там пол, предложить лотерейный билет старухе, но он туда зашел.
- И?
- И не вышел. Улавливаете?
- Вы предполагаете самое ужасное? - содрогнулся я.
- Да что угодно! Через час на выходе показался Лестрейд. Его щегольское пальто я узнаю и за милю во тьме египетской. Он в какой-то безумной спешке помчал в Скотланд-Ярд, но мне удалось не отстать от него. Едва он вбежал в их здание на набережной Виктории, как тут же вернулся на крыльцо уже вместе с Грегсоном, и они поехали в Мэйфэйр-Плэйс. Помните, я вам рассказывал, что Лестрейд уже там бывал.
- Да, - ответил я. - Возможно там они и узнали, что Агата работала...
- Не знаю, что они там узнали, но только оттуда они сразу же поехали в Ноттинг-Хилл в гости к ней...или к вам, правильнее будет сказать.
- И что было дальше?
- Да в общем-то, это все. Я подождал, когда они выйдут и уедут, и поднялся к ней...к вам.
- Как вы считаете, Холмс, правильно ли вы поступили, выбрав слежку за Лестрейдом вместо того, чтобы продолжать наблюдение за домом?
- Не знаю, Ватсон. Поэтому мы и спешим туда и, кстати, уже прибыли. Остановимся поодаль, чтобы не попасться ненароком им на глаза, - с этими словами он высунулся наружу и обратился к кэбмену. -Подождите нас, дружище, здесь. Дальше мы пойдем пешком.
- Как угодно, сэр, - пробасил кэбмен. - Вы как скоро намерены вернуться?
- Это и нам самим неизвестно, потому что от нас сие не зависит.
- Уже поздняя ночь, сэр. Я могу подождать еще час-полтора, но не больше.
- Боюсь, этого будет недостаточно. Даже вероятнее всего. Назовите вашу цену.
- Не в этом дело, сэр. Завтра свадьба у моего брата.
- Поздравьте его от нас.
- Благодарю вас, сэр, но это в Шеффилде. Мой поезд отходит через три часа, и мне еще надо успеть заскочить домой за подарком.
- Прошу вас, старина, нам очень нужен кэб.
- Я могу оставить его вам, если вы пообещаете пригнать его завтра на стоянку в Чарринг-кросс. По виду вы джентльмен, вызывающий доверие, но все же лучше будет, если вы оставите залог.
Холмсу пришлось уступить, и в темноте зазвенели наши драгоценные гинеи. Кэбмен, получив неплохую компенсацию, согласился побыть с нами еще час, и Холмс повел меня узкими и петляющими словно тропинки улочками через темноту...

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

53. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

(События последующих глав, как и некоторых предыдущих, судя по всему, записаны доктором в дневнике позже, когда ему позволило это сделать его здоровье - прим. ред.)

13-14 ноября 1895

Теперь я не стал бы возражать, чтобы он ухватил меня за что-нибудь, так как в этой жуткой темени абсолютно ничего не видел. Пока я поражался, как в этих тесных и крайне запутанных закутках можно вообще хоть как-то даже при свете ориентироваться, он остановился и рукой преградил мне путь, велев не высовываться из-за угла какого-то дома.
- Поглядите туда. Видите дом, что стоит в стороне от всех?
- Смутно.
- Вход видите? Крыльцо еще такое…
- Посреди? – приглядевшись я стал различать некоторые элементы. - Вижу.
- Сейчас полночь. Вот те два окна правее – это комнаты хозяйки. Сейчас они темны, она рано ложится. Вчера вечером я заметил, что во всем доме кроме них светились лишь два окна на той стороне, что нам сейчас не видна. Остальные, выходит, пусты. Поговаривают, клиенты этой старушенции зарабатывают контрабандой, видимо, в настоящее время они в отъезде.
- Канал сразу за домом?
- Да. Дом стоит почти вплотную к воде, но все же узенький проход есть. Вчера я пробрался на ту сторону и украдкой заглянул в одно из тех освещенных окон. Рэндалл, если я его правильно рассмотрел, был там. Больше я рисковать не стал.
- А во второе не заглядывали?
- Странное дело, но оно почему-то не на первом этаже, а прямо над тем, в которое я смотрел. Зачем им понадобились две комнаты вместо одной и так странно расположенные, я не пойму.
- Ясно. Чем займемся? – спросил я, надеясь на какое-нибудь важное поручение. После стычек, подобных недавней, Холмс, чувствуя вину, обычно позволяет мне что-нибудь сделать.
- Будем следить дальше, - пожал плечами Холмс. - А вы на что надеялись? Собирались штурмовать дом?
- Может, вы тогда позволите мне…
- Хотите прогуляться на ту сторону?
- Да. Обещаю не приближаться к окнам.
- Почему же, попробуйте. Еще не знаю как, но это может помочь. Только аккуратнее возле воды и ради бога, осторожно, чтобы вас не увидели. Я останусь здесь, потому что упускать из внимания вход никак нельзя, и ничем помочь вам в случае беды не смогу.
- Думаете, все так серьезно? – содрогнулся я. - Харри показался мне вполне безобидным.
- Дело не в нем. Кроме него там еще двое или даже больше, не считая Лестрейда. И мне очень не нравится их поведение.
- И Лестрейда?
- Что-то подсказывает мне, что эти его визиты сюда проходят мимо внимания его приятеля Грегсона. Слушайте дальше. Проход там футов пять – не больше и никакого ограждения. Если ни в одном окне не будет света, осторожнее – в темноте проход сольется с водой, так что не свали'тесь в канал. Если все же сва'литесь…
- На сей счет тоже будут инструкции? – уязвленный его допущениями желчно спросил я.
- Обязательно. С учетом ваших способностей…
- Могу вас уверить, - сухо заметил я, - я не собираюсь этого делать.
- Ладно, но, если вас по какой-либо причине заметят, учтите, эти люди шутить не будут. Знаете, что нужно сделать в таком случае?
- Позвать вас?
- Бессмысленно. Я не успею вам помочь. Вспомните, как поступил пойманный нами Джефферсон Хоуп из «Этюда в багровых тонах».
- Разве мы его поймали? – удивился я. Это было одно из дел, о котором меньше всего хотелось вспоминать. Ловкий негодяй Хоуп не только удрал от нас, но еще и ограбил наши комнаты. Скрипку Холмса пришлось потом выкупать назад за очень большие деньги.
- В книге – да, поймали. Я вам предлагаю вспомнить не то, что было на самом деле, а сюжет Дойла, то есть теперь уже более реальную историю, и поступить, как он.
- А-а! - мигом сообразил я. - Предложить им на выбор две пилюли – отравленную и…
- Нет. Когда его застал полисмен в таком же мрачном доме, он притворился пьяным.
- Точно, вспомнил. Он принялся орать какую-то песню.
- Вот и вы орите. Чем громче, тем лучше.
- Но я что-то не могу припомнить ни одной песни.
- Какую-нибудь докторскую или что там у вас.
- Что значит, докторскую?
- Любую поразбитнее. Пусть будет, хирургическая полька. Она веселая. Или частушки анатомического театра.
- Нет таких песен, Холмс, вы что-то путаете. И вы забыли, что я не доктор.
- Ладно, идите.
Глаза мои немного пообвыклись, и я почувствовал себя увереннее. Осторожно добравшись до угла и завернув к обратной стене, смотрящей на канал, я увидел, что свет горит только в верхнем окне. Дальше подбираться было бессмысленно, и я, сожалея, что мне не удалось повторить успех Холмса и подсмотреть, что же делается в нижней комнате, вернулся обратно. Холмс облегченным вздохом встретил мое прибытие.
- Как успехи? Главное, я вижу, что вы сухой. Значит, ныряния в канал вы избегли. Да и песен я что-то не слышал. Ни одной, что вы не вспомнили.
- Уверяю вас, Холмс, все прошло благополучно.
- Тогда располагайтесь поудобнее. Нам предстоит длительное наблюдение. Через час отпустим кэбмена и станем меняться - кому-то надо быть там. А пока расскажите мне уже, что ж такого невероятного вы узнали про мою невесту.
- С удовольствием, - согласился я, предвкушая свой успех у единственного, но такого важного слушателя. - Да уж, Холмс, придется вам признать, что на сей раз я не дал себя обскакать.
- Простите, Ватсон, я все никак не свыкнусь с мыслью, что вы у нас кавалерист. Но я-то никуда не скакал, не считая, конечно, поездок в кэбе, так что, если вы тем временем участвовали в скачках, и те, кто поставил на лошадь под вами, оказались в выигрыше, я с удовольствием поздравлю всех вас.
- Я про то, что мои сведения ничуть не хуже ваших, - сдержался я от ответных выпадов. - Я нашел мисс Зет...у вас под носом!
- Мисс Зет, я не ослышался?! - подскочил Холмс и телом, и интонацией. - Вы шутите!
- Нет, Холмс. Я серьезно.
- И где она была? Ах да, вы сказали, под носом. А точнее?
- Что значит, была? - удивился я. - Она и сейчас там. В смысле там, где мы ее оставили, - поспешил добавить я, заметив, как Холмс скосил глаза к носу. - Держитесь крепче, Холмс, мисс Зет - это ваша невеста Агата Твумндидл!
Несколько секунд ошеломленный Холмс не мог произнести ни слова. Это были самые торжественные мгновения в моей жизни. Последовавший затем восторг моего друга только подчеркнул весь масштаб моего триумфа.
- Фантастика! Вы вынуждаете меня поперхнуться моим же сарказмом. Как же я вас недооценил! Браво!
- Наконец-то, Холмс! Ваши слова ложатся толстым слоем бальзама на мои душевные раны.
- Вы заслужили этот бальзам...самый толстый слой на все ваши... да что там, куда угодно и весь тюбик! Снимаю шляпу, дружище! Это же буквально переворачивает все с ног на голову, Ватсон!
- А то!
- Вы хоть сами представляете себе ценность вашего открытия?!
- Думаю, Холмс, это крайне важное открытие.
- Еще бы! Сногсшибательное! Подумать только, вы нашли мисс Зет! А кстати...кто это?
- Как кто? - не понял я.
- Кто такая мисс Зет? Я что-то помню...
- Мисс Твумндидл, я же только что вам сказал, - немного опешил я.
- Это-то я понял. Но почему вы ее так назвали?
- Я?!
- Ну не я же! Вы сами только что сказали, что мисс Твумндидл - это мисс Зет. Вот я и спрашиваю...
- О-о-о! - вырвалось из меня разочарование. - Так вы что же, совсем забыли?
- Что забыл?
- Кто такая мисс Зет.
- Ну, не совсем. Я помню, что что-то помнил. Но даже если я что-то забыл, то точно забыл, что. Вот, Ватсон, как обстоит дело.
- Вы сами придумали это имя.
- Сам? Для мисс Твумндидл? А-а, понимаю. Из-за ее труднопроизносимой фамилии, чтобы не ломать язык...
- Да нет же! Мы договорились называть им ту горничную, что передала Милвертону бумаги леди Кроссуэлл.
- Зачем же вы тогда обзываете так мою невесту? Мы же так совсем запутаемся.
- Так это одно и то же лицо, Холмс! Ваша невеста еще недавно работала у Кроссуэллов. И именно горничной хозяйки.
Новая пауза протянулась подлиннее той, что предшествовала радостному возбуждению моего друга, потому что теперь, благодаря моему напоминанию, он обладал куда большей информацией, которую необходимо было должным образом усвоить и связать между собой. Но и после нее Холмс снова пришел в неподдельный восторг.
- Поразительно! Как вам это удалось выведать, Ватсон?!
- Этот вопрос ей задал Грегсон, и она подтвердила.
- Ватсон, вы простите, но я не могу поверить, что он спросил ее "Не мисс Зет ли вы случаем?"
- Безусловно, Холмс, я имел...
- Потому что он не мог знать, что мы так назвали...
- Конечно, Холмс, послушайте...
- И она не знала, что мы ее так назвали, то есть не ее, но выяснилось, что ее. Даже если бы он так спросил, она бы ответила: "Нет, господин Грегсон, я все еще мисс Твумндидл".
- Он поинтересовался местом ее прошлой работы до того, как она попала в Эплдор-Тауэрс.
- И она назвала Мэйфэйр?
- Да. Причем так запросто, будто это ничего не значит.
- Э, нет! Еще как значит! Но он-то как про это узнал?
- Вы сами, Холмс, сказали, что перед тем они с Лестрейдом заезжали в Мэйфэйр.
- Верно. Но вряд ли там совершенно случайно зашла бы речь о служанке, которой в доме уже не было. Леди Кроссуэлл как любая хозяйка уже и позабыла думать о таких пустяках и по собственной инициативе не упомянула бы о ней. Нет, Ватсон, бьюсь об заклад, наши друзья из Скотланд-Ярда где-то уже раньше заполучили эту информацию, а у вдовы лишь перепроверили ее. Им нужно было убедиться, что это не ошибка. Дело становится совсем интересным.
- Но и запутывается еще больше.
- Согласен. Но в любом случае, Ватсон, вы молодец. Признаю. Вы...вы хоть сами-то представляете...
- Ценность своего открытия?
- Ну да, вроде того.
- Думаю, это неплохая новость, - произнес я с поубавившимся энтузиазмом.
- Значит, наша глупышка...
- Ваша, Холмс. Я не претендую.
- Ну-ну. Только стоит отвернуться... Ну ладно. Значит, моя в скором будущем жена в недавнем прошлом застрелила Милвертона?
- Выходит, так. Да еще и перед нашими глазами.
- Ушами, Ватсон. Если б мы это видели сквозь портьеры, было бы проще, а так...это больше догадки. Вы хоть сами в это верите? Вспомните ее манеру говорить. Я о незнакомке. Ее выражения, построение фраз. По-моему, для мисс Твумндидл этот уровень в смысле изящности совершенно недосягаем, хотя, с другой стороны, она гораздо более непосредственна.
- Думаю, она на многое способна.
- Да, она далеко не глупа. Я вам не говорил, но идея моего договора с Твумндидлом принадлежит ей. Но стрелять в живого человека!..это как-то слишком для нее.
- Лестрейд полагает, что у нее был сообщник.
- Вот как? Любопытно. У него есть кандидат?
- Даже два. Первый - какой-то тип...то ли Крокет, то ли Рулет...в общем, неудобоваримая фамилия.
- То есть вы точно запомнили, что фамилия неудобоваримая, но съедобная?
- Нет, я так сказал для примера. Как-то похоже. Но я не уверен...я сказал, сообщник, но могу заблуждаться...
- Можете, - согласился Холмс. - Это у вас всегда здорово получалось.
- Дело в том, Холмс, что они говорили больше намеками. Она их понимала, а я - нет.
- Плохо. Жаль, вы не поменялись.
- То есть как?
- А так! Под кроватью следовало сидеть тому, кто хоть что-то понимает. Что проку с того, что вы слышали. Из-за того, что вы не в состоянии осознать услышанное, вы не можете это толком рассказать.
- Просто вы не были на моем месте, Холмс! Все очень запуталось!
- Охотно верю, если вы о себе.
- Да поймите же, Холмс, они ж не знали не только, что я их подслушиваю, но и, что меня нужно ввести в курс дела, которое я подслушиваю. Поэтому никто из них не заботился о том, чтобы делать пояснения для меня, а я, конечно, в тех условиях не стал их просить об этом. Кто знает, как бы они отнеслись к этому.
- Естественно. Тут вы поступили верно. Если уж взялся подслушивать, сиди молча. Ну, а второй кандидат? Кто?
- Вы, Холмс.
- Я?!
- Да. Лестрейд считает...
- Черт бы его побрал! - Холмс выкрикнул это так громко, что я в испуге посмотрел в сторону интересующего нас дома.
- Потише, Холмс, прошу вас. Вы же сами настаивали на осторожности.
- Ну и что же он считает? - прошипел Холмс, с трудом сдерживаясь и глядя на меня так, будто это я подсказал Лестрейду такую мысль.
- ...что не было никакой наивной глупышки, одураченной Эскотом...
- То есть мною?
- Да. По его новой версии вы с нею равноценные сообщники. Она, мол, для того и устроилась в дом Милвертона, чтобы позже обеспечить вам доступ в сад. Так что ее показания, обеспечивающие ваше алиби, в таком свете не стоят и пенни.
- Какая гнусность! А вы?
- А что я?
- Сидели и...лежали себе и помалкивали, пока вашего товарища поливали грязью?
- А что еще я мог сделать?
- Еще?! Сильно сказано для того, кто не сделал ни-че-го!
- Вы несправедливы, Холмс! Только что вы сказали, что правильное подслушивание, это когда не перебивают и не возражают. Я так и поступил.
- Ладно. К чему Лестрейд больше склоняется?
- Ему все равно. Главное, добиться ее признания.
- Это хорошо. Надо помочь ему с этим неудобоваримым господином. Если наша курочка действительно причастна, стоит попытаться развить это направление.
- В каком смысле?
- Понимаете, Ватсон, если Скотланд-Ярд ее сцапает, и мы поможем им доказать, что она убийца, а ваш Шербет или Багет - соучастник, решатся разом все проблемы. Раскроется дело - и не без нашего участия, раз! Заполучив убийцу, Лестрейд оставит нас в покое, два! Ну, и наконец, свадьба летит к чертям...
- Три! - завершил я. - А это точно? В вашем договоре прописано только, что вы обязаны жениться до тех пор, пока мисс Твумндидл держится своих показаний, выгодных для вас, а насчет того, убийца она или нет...даже если присяжные признают ее виновной и приговорят, в случае, если она будет твердо стоять на своем про вашу третью ночь, вам все же придется...
- Да, раз уж так, я женюсь, черт с нею, но только затем, чтобы очень быстро стать вдовцом. Как вы сказали, если присяжные вынесут ей приговор...вот и надо постараться, собрать все необходимые улики...
- Вижу, вам ее нисколько не жаль, Холмс.
- Послушайте, Твумндидлы своим кабальным договором вынудили меня защищаться, вот я и защищаюсь, как могу. Что ж с того, тем более, если она окажется кровавой злодейкой? Каждый за себя, Ватсон, и с убийцей нам точно не по пути, тем более, не по пути в церковь. И хватит об этом. Скажите лучше, еще что-нибудь вам удалось узнать?
- Прозвучало еще одно новое имя. Какая-то мисс Нэви. То ли любовница, то ли подруга Кроссуэллов. Но я вам скажу вот что, Холмс. У них изобилие версий. Лестрейд выстреливал одну за другой. У меня аж дух захватило, а мисс Твумндидл так и вовсе дурно стало. Бедняжка, я готов был растерзать их за такое обращение! Если б вы только слышали, что они...
- О, я бы с готовностью к вам присоединился, и мы бы вместе были бы готовы растерзать их.
- То есть вы согласны, что...
- Изверги, одним словом! Так издеваться над моей...ну ладно, и что за версии?
- Как?
- Вы сказали, Лестрейд выдвигал разные...
- А-а, понял. Ой, он словно карточный фокусник так тасовал свою колоду! По одной его теории нас с вами наняла леди Кроссуэлл.
- Да ну! Это уже интересно!
- Вы так считаете?
- Я считаю, что это вполне может оказаться правдой.
- А как же леди Ева? Разве не от нее пришел Арчер?
- Но наш визит туда, если помните, потерпел фиаско. В любом случае, леди Ева отказалась пойти нам навстречу, и мы вправе предполагать что угодно. Я вам уже рассказывал о ее сестре?
- Да. Вы собирались устроить за ней слежку.
- Весьма бойкая девица эта Джудит Брэкуэл! До слежки пока не дошло, но я успел навести кое-какие справки. По слухам, у Кроссуэлла пару лет назад была с ней связь.
- Он, похоже, еще тот гуляка.
- Да, интрижки у него случались, но всякий раз быстро сворачивались, едва сплетни доползали до ушей его жены. Он, видимо, побаивался ее. Здесь может выйти интересный расклад, пока не пойму, какой. Если его отношения с Джудит так и не прервались, и Милвертон заполучил что-то, подтверждающее это...
- Но причем здесь леди Кроссуэлл?
- Не хочу гадать. Здесь возможна более тонкая игра. Но, я смотрю, время подходит. Не забывайте, Ватсон, мы тут по другому поводу. Возвращайтесь к кэбу и отпустите кэбмена.
- А дальше?
- Проверьте, надежно ли привязана лошадь, забирайтесь в кэб и засыпайте побыстрее, потому что через два часа вы меня смените.
- А если я просплю?
- Я сам приду к вам. Возможно, раньше, если случится что-нибудь срочное.
Я добрался до кэба и, как и велел Холмс, сообщил кэбмену, что он свободен. Тот спустился со своего места и сам напоследок привязал поводья к раскидистому вязу.
- Да еще, сэр, - обернулся он ко мне, - я предупрежу мистера Крэббса и передам ему ваш залог. Это смотритель стоянки в Чарринг-кросс. Так что заберете свои денежки еще до моего возвращения в Лондон. Если замерзнете, под лавкой найдете одеяло.
Я поблагодарил его и остался один. Одним из замечательных свойств моего здоровья является то, что я почти никогда не страдаю бессонницей. Какой бы напряженной ни была ситуация, всякий раз, получив от Холмса разрешение на отдых, я с удовольствием его использую. Кроме того по причине затянувшихся приключений, начавшихся еще с момента, когда я принял решение посетить мисс Твумндидл, мне пришлось пропустить и полдник (обычно это вяленая лососина с дидфордским хлебом и охлажденным портером), и ужин, довольно основательный, чтобы перечислять его состав, и легкий перекус перед сном (как правило, бифштекс с печеным картофелем или форель из верхних притоков Темзы с тушеным рагу из овощей и шоколадными кексами и рюмкой коньяка или шерри на десерт), и даже небольшой ночной перехват, к которому мне приходится прибегать часика так в три ночи, чтобы продержаться до завтрака (мидлендский сыр с молоком, румяные булочки из пекарни Уикерса, яйца, гусиный паштет, ну и все, что осталось за день), так что желудок мой давно пребывал в унынии, которое не передавалось всему организму только благодаря моему усилию воли. В такой ситуации самым удобным способом скоротать время представлялась, конечно, возможность слегка поспать или хорошенько вздремнуть, как уж получится. Тем более, что, когда я голоден, мне всегда снится один и тот же мой любимый и хорошо знакомый мне сон, правда, с небольшими вариациями. Действие происходит на чудесной лужайке в погожий, нежаркий день. С собой у меня корзинка для пикника, и ее содержание как раз и составляет всякий раз то особенное оригинальное наполнение сюжета, что отличает каждый новый сон от всех предыдущих. Видимо, корзинку для меня всегда снаряжает кто-то, потому что во сне я всегда испытываю сладостное томление в ожидании, что же там окажется на сей раз. Сердце начинает биться сильнее словно в предчувствии любви, когда на свет появляются ломтики копченой свинины, посыпанные мелкими и нежными сухариками все того же Уикерса и завернутые в листья салата, а под ними оказываются аккуратно выложенные гренки, залитые омлетом с беконовыми и помидорными дольками, а еще...но нет, лучше удержаться от столь волнительных воспоминаний, потому что ностальгический трепет мешает мне сосредоточиться на описании событий сколь важной, столь и зловещей ночи. Припоминаю, правда, что не обходилось и без досадных казусов. Однажды мне приснился леденящий душу кошмар - корзинка оказалась пуста, и я весь остаток сна тщетно пытался вытряхнуть из нее хоть что-нибудь, отказываясь верить, что со мной так вероломно обошлись, пока не проснулся посреди ночи в холодном поту. В другой раз баранья нога оказалась дьявольски жесткой, и я, борясь с нею, убил столько времени, что проспал положенное время, проснувшись только к обеду, в чем, кстати, тоже оказался свой плюс, ибо запахи дивного жаркого по-ютладски из кухни, где сновала миссис Хадсон, уже разносились по дому, и я, можно сказать, наяву предался тому же занятию, что и во сне, только с гораздо большим удовлетворением. Еще раз мою корзинку утащила лиса, и я долго за нею гнался, пока не настиг. В еще одном подобном сне мне пришлось разделить свою трапезу с какой-то милой леди, невесть каким образом оказавшейся на лужайке и поглядывающей на меня как-то непонятно, из-за чего мне смущенному не удалось покушать достаточно плотно. Но, повторюсь, таких неприятных сюрпризов за все годы набралось бы на число пальцев на одной руке, так что и на сей раз я, полный оптимизма, сомкнув веки, быстро отправился по проторенной дорожке, ведущей на заветную лужайку. Однако, как мне показалось, я спал совсем недолго, можно сказать, перелистнул первую страницу любимого романа, успев только развязать салфетку, прикрывающую корзинку, как вдруг в миролюбивое и безмятежное его течение вмешалась странно трясущаяся дисгармония. Все запрыгало, идиллическая лужайка заходила ходуном, и я услышал знакомый голос, раздающийся откуда-то с неба:
- Я вам обещал устроить землетрясение!
Я так перепугался, что позабыл о своих планах и решил подобру-поздорову быстренько проснуться. Из опыта всей той части моей жизни, когда мне приходилось спать, я давно уяснил, что это самый лучший вариант бегства, если случилось наткнуться на малоприятное сновидение. Черт с нею, с корзинкой, тем более, что я даже не успел рассмотреть, что меня ожидало на этот раз. Я пробудился и секунду раздумывал, почему это закрытыми глазами я видел и лужайку, и деревья, и яркое солнышко, а широко распахнутыми не вижу ровным счетом ничего; ведь должно быть наоборот, иначе мы ходили бы с закрытыми, а спали бы...но тут я понял, что повсюду вокруг ночь, а меня продолжают тормошить, и голос, обещавший неприятности в ином миру, перебрался со мною и в этот и продолжает третировать, выказывая еще и недовольство:
- Да сколько ж можно вас будить, Ватсон! Проснитесь уже, наконец!
- Холмс? - очнулся я окончательно. - Что случилось? Я все проспал?
- Еще нет. Но учитывая, как вы любите зевать и потягиваться...
- Ни за что! Мне сменить вас?
- Нет, идемте вместе, - в голосе Холмса я услышал нешуточное волнение. - Приехал Лестрейд. Посреди ночи, понимаете? Что-то определенно должно произойти.
И вот мы вновь у своего наблюдательного угла, но ничего не происходит, а наблюдать за тем, что бездействует и не меняется, сущая мука.
- Ватсон. Я вынужден попросить вас повторить ваш маневр.
- Снова зайти с той стороны дома?
- Да. Особенно приглядите за комнатой на первом этаже. Вы уверены, что, когда вы там были в прошлый раз, свет горел только вверху?
- Уверен.
- Вот поэтому я и отправляю вас снова туда. Что-то здесь не сходится.
Я сделал, как он просил, и, как оказалось, совсем не зря. Едва я оказался с тыльной стороны, то сразу увидел распростершиеся на темной глади канала Риджент два желтых квадрата. Горели оба окна, и я, подгоняемый любопытством, усилившимся после необычных слов Холмса, устремился к нижнему, но на этом мое везение почти закончилось. Свет погас, как только я осторожно прильнул лицом к стеклу. И все же я сказал "почти", потому что кое-что все-таки успел рассмотреть, и это кое-что бросило меня в дрожь. Если я только ничего не перепутал, и мне ничего не померещилось, в углу комнаты лежал какой-то человек. Я не стал задаваться вопросом, отчего он спит на полу ничем не укрытым в такой холод. Если кто-то и поинтересовался этим у него, то это должен был быть тот тип, что стоял над ним на корточках с лампой в руке. Досадно только, что он почти сразу затем выпрямился и, потушив свет, вышел из комнаты. Все это случилось за какие-то секунды, так что разглядеть ни того, ни другого я не успел. Даже осознание увиденного пришло ко мне уже тогда, когда перед глазами ничего кроме темноты за стеклом, такой же всепоглощающей, как и снаружи, уже не было. Мне стало жутко. С этим ощущением я стал выбираться назад и с ним же поведал о своем маленьком открытии Холмсу. Мой друг ничего не сказал, лишь многозначительно хмыкнул и совершил жест, выдающий всегда его крайнюю озабоченность - задумчиво почесал затылок прямо через натянутое на голову кепи. Также безмолвно мы продолжили наблюдение. Не знаю, сколько прошло времени, но меня все еще бил озноб, когда вдруг входная дверь открылась, и из дома быстро и уверенно во тьму зашагал какой-то человек.
- Вы рассмотрели его, Холмс?
- Нет, но это не Рэндалл и точно не Лестрейд. И кажется, не тот, что заявился вчера последним.
- Сколько же их там? – с тревогой спросил я.
- В любом случае, гораздо больше чем нас, так что не высовывайтесь так неосмотрительно.
- Пойти проверить кэб?
- Ничего с ним не случится, а вот с вами...заблудитесь еще или наткнетесь ненароком на того молодца, что только что вышел. Будьте пока здесь. У вас есть с собой что-нибудь, что сойдет за средство защиты?
- Защиты от чего, Холмс? У меня есть зонт, но дождя, кажется, этой ночью…
- Его не будет всю зиму. Хоть убейте, не пойму, зачем только вы таскаете с собой зонт!
- На всякий случай. Мой врач категорически отговорил меня намокать в эти месяцы. Говорит, мой ревматизм…
- Миленькое дело, доктор завел себе доктора. К сожалению, ваш врач не мог всего предусмотреть, и сегодня у вас есть шанс поймать на свою голову кое-что потяжелее дождевых капель.
- Но мы же не собираемся ввязываться в стычку с ними! Только осторожное наблюдение, не так ли?
- Милый Ватсон, даже когда вы следили за мной, вы умудрились ввязаться в стычку, хотя не собирались. Только здесь нет полисмена, которого можно позвать на помощь. Это крайне опасное место, если вы еще не поняли.
- Я понял. Но вы забыли, что в планах у меня на сегодня значилось лишь посещение мисс Твумндидл. Если б я пришел к ней с тяжелой дубинкой наперевес...
- Прекрасно. Вы убедительны как всегда, а теперь давайте лучше помолчим. Я чувствую, в ближайшее время от нас потребуется предельное внимание.
Мы простояли так еще с четверть часа, когда до нас стал доноситься хорошо узнаваемый стук копыт. С каждой секундой он усиливался, и вот уже к крыльцу подъехал кэб.
- Так-так, - воодушевленно зашептал Холмс. – Видите, не зря мы тут затаились. Что-то определенно будет.
Все тот же незнакомец, что недавно покинул дом, если темнота не сыграла со мною злую шутку, слез с места возницы и прошел внутрь.
- А теперь смотрите в оба, - азарт в голосе Холмса нарастал с каждой минутой. – Это ключевой момент. Если вы все правильно рассмотрели, сейчас вынесут труп. Для этого им и потребовался кэб. Мы аккуратно пристроимся сзади и поедем за ними. Если нам удастся заприметить место, где они избавятся от тела, это будет крупной удачей.
- Но почему бы им не сбросить труп из окна прямо в канал?
- Можете поинтересоваться у них при первой возможности. А вообще утопить тело не так просто, как кажется. Утопленники имеют дурную привычку всплывать. Закопать или сжечь гораздо надежнее. Кстати, пока мы не выяснили, чье тело вы видели, не хотите ли сделать ставку на то, кем окажется покойник?
- Я не рассмотрел, Холмс, кто это был.
- Вы не поняли, Ватсон. Поэтому я и предлагаю пари, иначе бы было нечестно.
- Хорошо, пусть это будет Рэндалл, - принял я вызов, подпрыгивая на месте от холода. - Ставлю на это пять шиллингов.
- Надеюсь, вы действительно не рассмотрели, иначе это будет надувательством с вашей стороны.
- Почему вы так считаете? – удивился я такому предположению.
- Потому что уж больно странный вы выбрали вариант. Не вижу никакого смысла в убийстве Рэндалла в этом месте.
- В него уже стреляли в саду.
- Не забудьте, здесь Лестрейд. Рэндалл - его свидетель, крайне важный. Никто бы не посмел затеять такое при нем. Скорее поверю, что сам Лестрейд задумал какую-то игру, но просчитался, и они прикончили его.
- И по чем у нас мертвый старший инспектор? - спросил я, открывая блокнот, чтобы записать ставки.
- Ставлю на печальный исход нашего славного друга крону. На такое не жалко. Не желаете поднять?
- Сравниваю, - подтвердил я, но не успел зафиксировать наше соглашение, потому что Холмс схватил меня за руку.
Дверь вновь отворилась, и крыльцо наполнилось людьми, но все, насколько можно было рассмотреть, передвигались самостоятельно. Такого результата я никак не ожидал. Сколько же их? И все ли вышли? И самое главное, если ничья ставка не сыграла, как определить, кто забирает банк при таком раскладе? Но обсудить это с Холмсом я не успел.
- Они садятся, - подхватился он. – Быстрее, нельзя упустить их!
Мы побежали со всех ног в сторону того проулка, где оставили кэб. Мы так быстро бежали, что Холмс даже не сумел по своей привычке ухватить меня за руку, чтобы я бежал еще быстрее и не потерялся. Мы так быстро бежали, что и добежали до места тоже очень быстро, но это не очень-то помогло нам в преследовании зловещей компании. Наш кэб, на который мы так рассчитывали, что отдали за него кучу денег, исчез...

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

54. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

13 - 14 ноября 1895

- Вынужден вас огорчить, Эрроу. Мои планы изменились.
Глупо, конечно, с таким вступлением рассчитывать, что разговор задастся как надо, но я так и не подобрал подходящих слов, потому что с крушением авторитета утратил и ощущение контроля за ситуацией. Я низложен. Все позиции сданы безоговорочно без единого выстрела, но проявленная только однажды твердость, с которой я настоял на свидании со Сноулзом, все же сработала и осадила Эрроу. А это, в свою очередь, сбило с толку и меня. Появился выбор, а с ним и сомнения. Какой линии держаться? Проймет ли отступников мое напускное безразличие к их угрозам? Раз испробованное оно, как распознанная хитрость, рискует превратиться в бессмысленное повторение утратившего силу волшебного заклинания, так может, лучше избрать путь осторожных и терпеливых до их грубости увещеваний? Так и не избрав себе опорой ни одну из этих мыслей, я вступил в переговоры в самом неустойчивом положении, выдав свое замешательство с первых секунд, словно не решающаяся приземлиться птица, треплющая крыльями у самой поверхности, вызывающей ее опасения.
- Почему меня это должно огорчить? - раздался ожидаемый и вполне заслуженный смешок. - Ваши планы – это ваши планы.
- Да, но они связаны с вашими. Мне без вас не обойтись никак.
- Послушайте, - прищурился Эрроу, вновь взявшись за мою душу своим тяжелым взглядом. - Так не пойдет. Вы просили позволить вам допросить вашего гаденыша, так в чем же дело? Вы свое получили.
- То, что он сообщил, вынуждает меня снова обратиться к вам, - осмелившись на попытку вернуть хоть какое-то подобие прежнего расположения, я даже аккуратно похлопал его по плечу. Ощущение при этом осталось такое, будто я в зоопарке исподтишка провел рукой по крупу носорога. - Мы с вами славно поработали, так давайте же расстанемся по-доброму. Час назад вы вошли в мое положение, и я прошу вас снова пойти мне навстречу, иначе плоды моей беседы с ним теряют всякий смысл.
- О чем вы собираетесь просить?
- Нам придется прокатиться в Эплдор-Тауэрс.
- Куда?! - едва не подскочил он. - Вы это серьезно?
- Какие уж тут шутки. Немедленно, как только раздобудете кэб.
- Однако же мне это не нравится, мистер Лестрейд. Разве дом не охраняется?
- Маловероятно. Там никого не осталось.
- И все-таки, риск есть. Подумайте еще раз, стоит ли туда соваться?
- Я уже все решил. Сейчас, пока еще темно, самое время.
- Только не для поиска коляски, - возразил Эрроу.
- Естественно без кэбмена. Свидетели нам ни к чему.
- Я понял. Это-то не проблема - Берджесс вполне управится с лошадью. Но меня заботит другое. Сноулз тоже поедет?
- Да.
- Вот это плохо.
- Почему?
- Судите сами. Вместе с ним нас четверо. Пусть даже Берджесс за кучера, остаемся втроем, значит, хэнсом нас не устроит.
- Точно так, - согласился я. - Нужен бруэм [ хэнсом - наиболее распространенная модель кэба в Лондоне в то время, двухколесная, с местом кэбмена позади и над кабиной, на два пассажирских места с более дешевой платой. Бруэм - четырехколесный кэб большей вместимости с кучером спереди обслуживал более состоятельных клиентов. В фильме "Убийство по приказу", представляющем собой довольно неожиданную версию злополучных событий в Уайтчэпеле в 1888 году и так же, как и наше повествование, посвященном Шерлоку Холмсу, можно увидеть оба варианта. Так, убийцы проституток в часы своих жутких деяний разъезжали на бруэме. Лестрейд вынужден согласиться с Эрроу, так как втроем уместиться в хэнсоме невозможно - прим. ред.]
- Где ж я вам раздобуду бруэм в этом районе? Мы не в Кенсингтоне, мистер Лестрейд. Ближайшая стоянка, где можно найти такой, в двух часах ходу, а время дорого.
- И что же делать?
- Я вот о чем подумал, - помягчал он, отыскав компромисс быстрее меня. - Что у вас за дело с ним?
- Вы про Сноулза? - удивился я. - Зачем вам это?
- Я хочу знать, когда вы его отдадите нам.
- Сразу, как порешим с моим делом...
- Порешим Сноулза? - гоготнул он коротко и мерзко.
- Как угодно, - его шутка меня не развеселила. - В любом случае, он ваш.
- Тогда поступим следующим образом. Я добуду хэнсом, и вы поедете втроем, а я останусь здесь. Когда этот мерзавец сделает ваше дело, Берджесс покончит с ним там же. Лучше в саду, там удобнее. Вернетесь сюда, убив трех зайцев.
- Трех? - удивился я.
- Вы решите свой вопрос, мы уберем ненужного свидетеля, а в кэбе освободится место для меня, и мы доброй компанией поедем в ваш банк. Красота! - расхохотался он. - Ловко, не правда ли!
Невразумительным мычанием мне пришлось хоть как-то дать понять, что я ценю его своеобразный юмор.
- Так устроит? - почти участливо приобнял он меня за плечи.
- Мне все равно, - я вынужден был снова кивнуть, сгорая от стыда, что потакаю его людоедскому предвкушению, готовый на все ради его согласия.
- Только не вздумайте ему мешать! Берди свое дело знает, так что, умоляю ради вас же, не лезьте под руку.
- Как это вы не боитесь отпускать его со мною? - удивился я. - Вдруг я его подкуплю, или вы так уверены в своем товарище?
- Если вам так это интересно, чуть позже я объясню, мистер Лестрейд, что придает мне уверенности, а пока вернемся к Сноулзу.
- Разве мы не все обсудили?
- Я хотел сказать, к мертвому Сноулзу. С телом не выйдет проблем? У вас не будет времени его прятать.
- И черт с ним, - сдался я, потому что и сам уже ничего не мог предугадать. - Пусть так и остается в саду.
- Лишняя головоломка вашим друзьям только на пользу, - злорадно рассмеялся он. - А вот с тем трупом, что остается здесь...
- Рэндалла категорически необходимо вывезти отсюда! - заявил я как можно убедительнее.
- Я знаю, о чем вы переживаете, мистер Лестрейд. Старуха знает вас, и если ее притянут к убийству, она не станет вас покрывать. Вот мы и добрались до вашего вопроса, если помните.
- Ваши гарантии?
- Конечно! - усмехнулся он, довольный собой. - Вы спросили, почему я так спокойно отпускаю вас с Берди. - С этими словами он демонстративно повернулся к лежащему в углу трупу. - Ваш мертвый любимчик не позволит вам соскочить, и я буду бережно приглядывать за ним, коротая часы до вашего возвращения. Если вы не вернетесь вовремя...кстати, сколько вам дать времени на все?
- Три часа, - быстро прикинул я.
- Так вот. Трех часов мне вполне достаточно для того, чтобы придумать, как привлечь к этому дому внимание полиции, если только за это время вы не вернетесь. Сам я, естественно, успею исчезнуть. Старуха не знает моего имени, она имела дело только с инспектором Лестрейдом.
- Я все понял, Эрроу. Нет смысла меня запугивать.
- Не сомневаюсь, вы на редкость разумный человек, мистер Лестрейд, чем и нравитесь мне, но максимум, что я могу для вас сделать, это предоставить вам еще полчаса сверху.
- Ясно.
- Поймите меня правильно, я хорошо знаю Берди, потому уверен в нем. Вы его не подкупите, но, возможно, попытаетесь одурачить. Он не слишком умен, и у вас есть неплохие шансы добиться успеха, так что, чтобы этого не случилось, я вас предупредил. А теперь я отбываю за кэбом, и с меня запросят залог.
- Вот вам, - я протянул ему фунтовую ассигнацию. - После, как отгоните назад, заберете себе. Это вам за труды плюс к нашей договоренности.
- Э, нет! Накидывайте тогда уж сверху десять фунтов.
- Вижу, своего вы не упустите.
- Конечно, - бросил он, поворачиваясь к выходу. - И надеюсь, это последняя уступка с нашей стороны.
Эрроу управился удивительно быстро, чуть ли не за четверть часа, в бешеном темпе пригнав кэб к дому. Однако и это время явилось для меня настоящей пыткой, так как провели мы его втроем, молча просидев все вместе в верхней комнате. Берджесс поглядывал на меня со Сноулзом с одинаковым недоверием, словно караулил нас обоих. Сноулз под впечатлением этой тишины и моего отчуждения вновь впал в испуг и каждым взглядом посылал мне немые жалобные вопросы, а я лишь глухо отворачивался. И все же быстрое возвращение Эрроу, положившее конец этому мучению, вызвало у меня не только облегчение.
- Так быстро? – невольно насторожился я. - Когда успели?
- Мне повезло и не пришлось никуда мотаться. Я нашел кэб гораздо ближе.
- Где?
- Здесь, неподалеку, в глухом скверике через улицу.
- Вы с ума сошли! – пришел я в ужас. – Только не хватало еще свидетеля, который покажет, что видел вас здесь! Никто не должен знать про Кэмден, как вы не поймете! Неизвестно, чем еще кончится дело.
- Успокойтесь, нет никакого свидетеля.
- То есть как? – похолодел я при мысли, что глухой скверик через улицу обзавелся трупом несчастного возницы.
- А так. Сущее везение. Грех было не воспользоваться. Лошадь была привязана, а хозяин куда-то отлучился. Уж не обессудьте, но я не стал дожидаться его возвращения.
- Одним словом, украли?
- А что было делать? Сами знаете, времени в обрез.
- Нечисто работаете, Эрроу, - поморщился я. - У нас слишком ответственное дело, чтобы так рисковать. Если он уже хватился пропажи...а ну как наткнемся на него?
- Ну и что с того, - пожал он плечами. – Будьте спокойны, Берджесс поедет другой дорогой. Вы, кажется, хотели в Эплдор-Тауэрс? Да или нет?
- Сами же знаете, - пришлось мне хоть как-то сгладить напряжение, возросшее к концу его тирады до вызывающего вопроса.
- Так вот, вы круто поменяли не только свои, но и наши планы, но будьте спокойны, вас туда доставят, а остальное не ваша забота.
Осаживая меня раз за разом, он не выказывал ничего кроме равнодушия – ему все равно, он прочно и навсегда забрал все в свои руки и уже не вернется назад за черту хотя бы видимого почтения, так что наше скорое расставание только к лучшему. Однако, хоть Эрроу и хватило ума не дерзить мне в присутствии Сноулза, такая перемена не укрылась от чутья хитрого экс-секретаря, пробудив в будущей жертве лишние подозрения. В мои гарантии ему и так-то не очень верилось. Поэтому, когда Эрроу подступил к нему с веревкой, тот, ошеломленный сменой власти, и не готовый отдаться в руки явного головореза, зашелся всхлипами и чуть не сорвался на плач. Эрроу вперед меня как мог в своей манере взялся успокоить его:
- Эй, голубчик, что ж вы так трясетесь! Успокойтесь, мистер Лестрейд вас в обиду не даст. Это только, чтобы вы не удрали, милейший.
Затем всей компанией спустились вниз. Берджесс первым вывел связанного Сноулза, затолкал его в кэб и влез на место кэбмена. Я уселся рядом со Сноулзом, Эрроу отдал последние инструкции своему приятелю и взялся за дверцу.
- Помните, мистер Лестрейд. Как договорились, время пошло. Ваши три часа.
- С половиной, - процедил я, и он рассмеявшись захлопнул дверцу.
- Пошел!
Некоторое время мы ехали молча, а потом, как я и ожидал, Сноулз взялся осторожно меня прощупывать:
- Значит, вы все уладили с ними, мистер Лестрейд?
- О чем ты?
- Ну как же! Я же знаю, чего они хотят...
- Не глупи, этого даже я не знаю.
- Все шутите. Они ведь требовали у вас мою жизнь, верно?
- Здесь пока еще только я имею право требовать.
- В самом деле? - без намека на успокоение переспросил он. От его прежней насмешливости осталась лишь горькая ирония. Удивительно, как часто безнадежное положение придает прежде легкомысленному облику столь необходимую глубину. - Мне показалось...
- Мне показалось, ты забегаешь вперед. Я пока еще ничего из обещанного тобою не получил. Все зависит от тебя, дружок.
- За меня не переживайте.
- В этом можешь не сомневаться.
- Я не про то, - смутился он. - Моя улика очень даже вам сгодится, это уж точно, поверьте.
- Вот и поглядим, - отрезал я, раздраженный то ли его надоедливостью, то ли проснувшимися муками совести. - Тогда и решится твое будущее. А пока, пожалуйста, помолчи. Мне нужно о многом подумать.
Лючок в задней стенке кабины приоткрылся. Наделенному полномочиями руководителя Берджессу понадобились детали предприятия.
- Где встанем?
- Проедем по Сквайрз-Маунт. Нужно глянуть, что там у ворот. Если там полисмен, значит в доме точно пусто.
- Откуда такая уверенность? - пробасил он недоверчиво.
- Я знаю их скромные возможности. Больше одного человека им не отрядить при всем желании. Да и нет надобности.
- И что тогда?
- Проедем дальше и завернем за западный угол ограды. Там пустырь, и деревья не помешают подогнать кэб вплотную к стене. С крыши переберемся через стену.
- А назад?
- Путем того проходимца, что мы тогда не дождались.
- Вы о Холмсе?
- Да. Этот плут если чему и научился в своем деле, так это уносить ноги из тех мест, где ему прищемили хвост, то есть отовсюду. Он там устроил свой маршрут, нам он вполне сгодится.
- Ну, а если полисмена нет у ворот, значит, он в доме?
- Совсем не обязательно. Осмотрим ворота, и там уже решим. Не удивлюсь, если хэмпстедские лентяи опять наплевали на приказ, и там вообще никого нет.
Выехали на Сквайрз-Маунт. Освещение еще издали позволило убедиться, что у ворот пусто. Прихватив фонарь, вдвоем с Берджессом подошли к калитке. Снаружи никакого запора, но она все ж таки не поддалась. Посветив и осмотрев внимательнее, поняли - дело хуже.
- Заперта на засов изнутри, - сурово констатировал Берджесс, выпрямляясь и отводя фонарь. - Значит, он в доме. Ваши ожидания не подтвердились. Что дальше?
- Секунду, - ответил я, лихорадочно соображая. - Сначала так же, как я говорил. Я с крыши кэба переберусь на ту сторону, пройду вдоль стены к калитке, отодвину засов, и вы передадите мне Сноулза. Кэб оставим там же, за углом, чтобы не привлекать внимание.
- Это понятно, - нетерпеливо перебил он. - А в дом-то как, если там полисмен? И один ли он?
- Он в левом крыле, это ясно.
- Вечно вам все ясно, - прошипел он с явной неприязнью. Накачанный соответствующими наставлениями Эрроу, он всюду ждал от меня обмана. - Почему там, а не где-нибудь еще?
- Потому что там комнаты слуг. Да будет вам известно, в таких случаях следует строгий наказ, где скромному полисмену дозволено находиться, а куда соваться не следует. В хозяйские покои он носу не сунет. У имения объявились наследники, так что никому не хочется доводить дело до суда.
- А вам куда надо?
- В кабинет. Это в противоположной стороне дома.
- Я помню.
- Мы пройдем через оранжерею, - даже на секунду почувствовать себя Холмсом, повторяя его маршрут, представилось мне чем-то нереальным, и я произносил это, убеждая собственный ошеломленный слух в том, что ему это не послышалось. - В ее двери вырезано стекло, оттуда до кабинета рукой подать, так что, если сделаем тихо, сколько бы их тут ни было, значения не имеет.
- А вы поручитесь за этого недоноска? - распаляясь он рубанул рукой в сторону кэба, где нас дожидался Сноулз. - Если он подымет шум? Не связанным же его вести по Сквайрз-Маунт.
- Ничего страшного, развяжите и покажите ему свой револьвер. Это отобьет ему охоту к приключениям.
Берджесс, наконец, сдался, и мы, отогнав кэб на западную сторону вплотную к стене, подождали немного на темном пустыре, поглядывая из-за угла на ворота. Хорошо освещенная Сквайрз-Маунт представляла собой не меньшую опасность, чем дом, где засел полисмен. Сейчас она пуста, как и в ту ночь, но как раз такое сходство не позволяет полностью избавиться от беспокойства. Ненужные свидетели всегда появляются в самое неподходящее время... Ладно, прочь из головы дурные мысли! Если Сноулз не солгал, меня отделяют какие-то минуты от величайшей в моей жизни удачи. Никогда еще я не держал на мушке столь жирную дичь, по крайней мере, никогда еще в собственных интересах. Леди Кроссуэлл весьма очаровательна, и постигшее ее горе только добавляет к ней сочувствия, но...как выяснилось, не так уж велики ее страдания, и эта ее связь с любовницей...омерзительно, одним словом. Наблюдая чужие пороки, я с легкостью становлюсь моралистом, а если к этому присовокупить еще способность пройти, когда нужно, мимо зеркала, не останавливаясь и не подняв головы, то это здорово развязывает руки. Так что в данном случае мне нечего стесняться, тем более, что ей вполне хватит средств, чтобы обеспечить меня на долгие годы без особого ущерба для себя. Вот так, чтобы избавиться от ложной стыдливости в обращении с представителями высшего класса, я всегда вспоминаю об их прочном и солидном благосостоянии. И теперь с радостной мыслью о близкой удаче я, словно ловкая обезьяна, легко перемахнул через стену и без страха прыгнул в темноту ночного сада. Давно я не испытывал такого подъема. Все надежды, утраченные в ходе этого ужасно складывающегося дела, возродились, буквально окрылив меня. Скачками я пронесся вдоль стены к воротам и уже через пару минут высвободил засов из калитки. Убедившись что улица все так же пуста, я махнул в сторону угла. Слава богу, вот, кажется, и они. Поймав мой сигнал, Берджесс быстрым шагом подвел Сноулза к воротам.
- Возвращайтесь к кэбу и ждите нас там, - сказал я ему, перенимая из его рук секретаря.
- Э-э, нет, - он посмотрел на меня с выражением, будто распознал мой коварный замысел. - Я иду с вами.
- Зачем вам это? - попытался я возразить, заметив, как встревожился Сноулз.
- Затем, что мне тоже нужны кое-какие гарантии. Что вы не сговорились с вашим крысенышем. Я присмотрю за вами обоими.
- Не дурите, Берджесс, - в запале я чуть не ляпнул в присутствии Сноулза, что обязательно верну им его, словно взятую взаймы вещь. - Я же вам уже все объяснил и свое обещание сдержу.
- Послушайте, Лестрейд, - неприязненно заговорил он, упростив обращение в мой адрес донельзя. - Мы и так пошли вам навстречу, но вы слишком лихо меняете свои планы. Вы уверяли меня, что в доме никого нет, теперь же выясняется, что он едва ли не напичкан вашими друзьями. Я пойду с вами затем, что, если это засада, и вы попытаетесь нас с Эрроу обмануть, я перестреляю вас обоих на месте. Так что не будем тратить время на споры.
Мне ничего не оставалось, как уступить, и я пошел первым, а Берджесс, продолжая накрепко удерживать подле себя Сноулза за локоть, двинулся вслед. Мне было сильно не по себе. Происходящее все более приобретало совсем уж авантюрный характер. Я действительно просчитался, и теперь требуется завидное хладнокровие от всех нас, чтобы провернуть свое под самым носом у стерегущего, пусть даже он бессовестно дрыхнет, и убраться отсюда поскорее. Вместо этого двое моих спутников пребывают где-то вблизи от психического срыва. Несомненно, Берджесс уже получил от Эрроу нужные инструкции насчет Сноулза. Он заметно уступает своему старшему товарищу в сообразительности, и теперь, удерживая в мыслях единственное, что его по-настоящему заботит - предстоящую расправу, и зная, что полисмен неподалеку, ломает голову, где это проделать безопаснее, что не может не отразиться на его нервах. Сноулз покорно шагает рядом, демонстрируя смиренный вид, но сколько уже проделок, сошедших ему с рук, он совершил с этим самым видом!
Из опасений, что сторожу вдруг вздумается отнестись к службе добросовестно, я, дабы мы не оказались замеченными из дома, свернул с аллеи вправо, и мы пошли среди деревьев. Мерзлая листва хрустела под ногами. Сад был погружен в кромешную тьму, так что продвигаться к дому, слившемуся с чернотой ночи, пришлось наугад. Сноулз, ориентировавшийся здесь гораздо свободнее, выдвинулся вперед и вскоре привел нас к веранде, на которую выходили окна кабинета и спальни, такие же темные, как и все остальные. Оставалось обогнуть правое крыло и пройти немного вдоль задней стороны дома.
- Почему мы не зашли через дверь на веранде? - прошептал Берджесс.
- Она заперта еще с той ночи, когда наш приятель удрал от нас, - ответил я.
- У кого же ключ, если не у вас?
- Я и сам бы очень хотел знать, у кого, - выдал я в ответ самую искреннюю за последние сутки фразу.
Наконец, мы очутились перед стеклянной дверью оранжереи. Сноулз поручился, что сможет провести нас вплоть до кабинета в темноте, так что фонарь решили до поры не зажигать. Пока все складывалось удачно. Обойдясь без опрокидывания горшков, дабы наши предшественники по вторжению сюда не упрекнули нас в заимствовании их стиля, мы пересекли оранжерею и выбрались в коридор. Повсюду нас окружала абсолютная тишина. Ковровая дорожка скрадывала шаги и отзывчивость пола. Без скрипа и шорохов мы добрались до двери кабинета, вернее ее жалких остатков, так и свисающих подобием клочьев с петель. Ясно, что теперь, когда нам понадобится свет, от нее не будет никакого толку, так что шепотом я велел Сноулзу занавесить дверной проем. В помощь ему Берджесс чуть приоткрыл в фонаре щель, достаточную, чтобы тоненький лучик осветил Сноулзу путь до двери, ведущей в спальню. Сноулз проскользнул туда также бесшумно и с той же текучей ловкостью, что отличала все его движения, и быстро вернулся с чем-то вроде покрывала. Закрепленное над проемом оно отсекло комнату от коридора, и фонарь засветил ярче.
С тех пор, как связка ключей была найдена в саду, окно в кабинете заперли. Помня об этом, а также о том, что дверь в сад оставалась запертой еще с ночи убийства, и ключа от нее так и не нашли, я не беспокоился насчет Сноулза. Деваться ему некуда, мы с Берджессом стояли у порога, так что единственный выход был ему недоступен. А вот Берджесс - единственный вооруженный среди нас - меня беспокоил. Я не знал толком, что у него на уме - удовлетворится ли он обещанным или вздумает вмешаться в мою игру. Возможно, они с Эрроу уже обсудили меж собой мое новое условие, которое своей загадочностью, несомненно, терзало их любопытство на предмет возможной наживы. Остальное только подталкивало к азартному выбору - ночь, опасность, тайник и, бог знает, что в нем окажется, и как такая комбинация подействует? Не решили ли они, что достаточно уже рисковали, чтобы не позволить себе нечто большее? Это меня порядком нервировало, но, слава богу, Берджесс, предварительно подойдя к двери в сад и убедившись, что она действительно заперта, послушался меня и убрался в коридор, чтобы приглядывать там.
Сноулз посмотрел на меня выжидающе и, поймав утвердительный кивок, подошел к одной из стенных панелей, вполне обычной на вид. Все оказалось проще. Не пришлось отодвигать шкаф, срывать гобелены и отбрасывать с пола ковер. Но я вовсе не уверен, что, зная даже о наличие в комнате тайника, кто-либо из криминалистов департамента обратил бы внимание на этот открытый глазу участок стены, настолько искусно было выполнено укрытие. Маленькая ниша начала приоткрываться под действием его нажатия, когда я поймал его за руку.
- Подожди, я сам.
- Не доверяете?
- Откуда мне знать, вдруг у тебя там револьвер?
- Еще один? - усмехнулся он. - Помилуйте, это уже перебор. Подумайте сами: стал бы я тогда пользоваться оружием старика лорда?
- Стал бы ты рисковать соваться сюда без нас, чтобы завладеть им? - заметил я в ответ.
- Ладно, пожалуйте сами, - уступил он. - Только почему бы вам, не зная, что тут спрятано, не предположить с той же осмотрительностью и иную опасность? А вдруг вашу руку поджидает отравленный капкан или еще какая ловушка, не подумали? Я-то знаю, где следует соблюсти предосторожность, а вы...считайте, я вас предупредил.
Его заявление не выглядело совсем уж абсурдным, но за последние сутки я уже столько раз выглядел плачевно нерешительным, что это мне порядком надоело, и я не раздумывая сунул руку в углубление. Камера оказалась меньше, чем я ожидал. Совсем неглубокая она была заполнена какой-то приятной на ощупь материей. Пошарив и не найдя более ничего, я извлек ее на свет, и мы обратились к фонарю, стоящему на столе.
- Что это? – в недоумении повертел я в руках яркую тряпку.
- А вы не видите? Это ее шарф.
- Ее?
- Леди Кроссуэлл, - добавил он с раздражением учителя, заполучившего на редкость тупого ученика. - Я, кажется, о ней вам битый час...
- Потише, Сноулз. Я вижу, что это шарф. И вижу, что на нем нет ничего, что могло бы указать на владельца.
- А вам всюду нужны инициалы, как на револьвере лорда Сэвиджа? – с издевкой прошипел он.
- Не отказался бы. А так…
- Весьма сожалею, сэр, но тем жизнь и отличается от книжек...
- Жизнь?! - меня взбесил его нравоучительный тон. - Кажется, ты решил мне доказать, что и мелким мошенникам и подлецам не чужда философия, не так ли?
- Только не подумайте...
- Так вот, господин Сенека, жизнь отличается еще и от жизни. Твоя от моей, например. И я за твою и фартинга не дам. Но ближе к делу. Насколько я помню, ваша гостья так и не открыла вам лица и предпочла не представляться. Этот шарф был на ней, так?
- Да, все так и было.
- Тогда откуда тебе известно, что он принадлежит леди Кроссуэлл? И почему этого не понял Милвертон? Он ведь тоже должен был видеть его?
- Ему он ничем помочь не мог, так как он видел его в ту ночь впервые, - чуть запинаясь от волнения, быстро заговорил Сноулз. - Я же узнал этот шарф, потому запомнил ее в нем, когда следил за нею по поручению мистера Милвертона. Я же вам рассказывал. Мне нужно было собрать сведения об ее...
- Я помню, - оборвал я его. - Ладно. Но как она умудрилась оставить его здесь? Такая ошибка сродни подарку судьбы.
- Я нашел этот шарф стиснутым в кулаке мистера Милвертона. Похоже, хозяин боролся за жизнь и сорвал его. Я с трудом сумел разжать пальцы. Возможно, и она пыталась, но ей не хватило времени или сил.
- Хорошо, пусть так. Но это не улика, Сноулз.
- Почему? – спросил он недоверчиво.
- Сам подумай. Ты обещал мне решающий козырь – то, что поможет ее разоблачить. А на деле доказать принадлежность этой вещи убийце, которая будет все отрицать…
- Не так все безнадежно, как вы говорите. В октябре, когда я следил за ней, она появлялась в нем не один раз. Так носят любимую вещь, так что многие должны были запомнить этот шарф - начиная с ее дяди и заканчивая слугами.
- Да уж, запомнить, - мне вспомнилась непробиваемая физиономия Уилкса. - Если бы еще хоть кто-нибудь из них согласился дать показания.
- С вашими возможностями, мистер Лестрейд...на худой конец вам не составит труда разыскать место, где он был куплен, и там подтвердят...
- Возможно.
- В любом случае я выполнил свое обещание, так что..., - он запнулся и посмотрел мне в глаза с тревогой и надеждой. - Я ведь теперь свободен, так? Я могу идти?
- Не уверен.
- То есть как?
- Не хотел тебе говорить, Сноулз, чтобы раньше времени тебя..., - поскольку подходящих слов в голове моей в ближайшие секунды не предвиделось, мне пришлось умолкнуть.
- Что бы что? - допытывался он.
- Есть одна проблема, - я избегал смотреть на него, опасаясь, что, перехватив очередной мой взгляд, он поймет, что ему уготовано. Он молчал, и это было неприятнее всего. Но, наконец, по счастью, выход был найден.
- Впрочем, если хочешь, мистер Берджесс тебя проводит, а я пока побуду здесь.
Действительно, пусть разбираются сами. Берджесс отведет его в сад и, скорее всего, выберет бесшумный вариант, а я... Мне категорически необходимо срочно подумать. Я отвернулся, давая понять, что взаимные обязательства исполнены, и более говорить не о чем. Тем более, что одна неясная мысль не давала покоя.
Что-то не так с этим шарфом. Что-то, чего я сам пока не понимал. Не то чтобы эта улика казалась мне несерьезной. Нет, все серьезно. Даже очень. Даже слишком. И потом, я всегда держал в уме, что ведь в итоге он их здорово перепугал, иначе бы они не пошли на контакт, и Джозефине Нэви не пришлось бы расставаться с подругой в столь ответственный момент. Значит, это сработало. Чутье подсказывало, что Сноулз не лжет, и проверка только подтвердит, что этот шарф действительно принадлежит Эвелин Кроссуэлл. Так что же меня не устраивало?
Какой-то звук оторвал меня от размышлений, и я поднял голову. Сноулз, оказывается, был еще здесь. Сколько он так простоял - минуту, две? Сейчас он находился в углу кабинета неподалеку от двери в сад. Я бы не придал этому значения, если бы не одно но. Звук, что до меня донесся, очень напоминал характерный хруст проворачиваемого в замке ключа. Едва я осознал это, тут же последовало подтверждение ужасной догадки - Сноулз отворил дверь и выскользнул во мрак ночного сада. Изумление лишило меня возможности движения, казалось, вместе с застывшими ногами замерло само сердце. С остановившимся дыханием я безвольно наблюдал весь этот процесс словно дурной фокус, верить в который претит не только логике, но и вкусу, как если бы пресловутого кролика извлекли не из шляпы, а из заднего кармана брюк – наблюдал до самого конца, когда дверь так же издевательски аккуратно закрылась. Завершилось представление тем же, с чего и началось – бодрые обороты ключа в замке известили мне, что Сноулз не только удрал, но и запер меня наедине с тем, кому этот сюрприз явно не мог поднять настроение.
Я не успел еще сойти со своего места, как полог отодвинулся, и верхняя половина Берджесса просунулась в комнату.
- Должен вас предупредить, тут неспокойно. Надо убираться, и поживее. Долго вам еще…
Еще не закончив вопроса и покрутив головой, он удостоверился в том, в чем мне менее всего хотелось признаться, даже если бы существовали для этого хоть какие-то ободряющие выражения.
- Какого черта?! Где этот…, - он рванул занавес, и тот повис у него на плече. Быстрыми шагами он проследовал в спальню, но почти сразу выбежал назад. Глаза его, бешенные и беспомощные от ужаса, бегали по сторонам.
- В чем дело, черт вас дери!
- Выслушайте меня спокойно, Берджесс, - смог заговорить я, но прорывающаяся с каждым выскакивающим словом паника сама же высмеяла мой призыв. Какое, к чертям, может быть спокойствие, если истерика выдавала меня с головой! Бешенный стук сердца не позволял мне расслышать собственные робкие и испуганные слова. - Это ужасно, но произошла глупейшая вещь...
- Вы что, отпустили его? - с перекошенным лицом подступил он ко мне.
- Если бы… Как вы только могли такое подумать! Он сбежал.
- Сбежал?! - мне казалось, что сейчас он схватит меня за горло. - Хватит держать меня за идиота! Как бы он... Я же проверил сам, дверь заперта!
- Тогда объясните, как, по-вашему, я его выпустил!
- Я?! Это вы должны объяснить, как такое могло случиться!
- У него оказался ключ.
- Откуда?
- Сам не знаю. Похоже, это тот, что мы у него нашли в кармане плаща еще тогда, когда он заявился к Рэндаллу. Мы думали, это…
- Не мы, а вы! Эрроу как в воду глядел - вы сговорились!
- Что вы себе позволяете?!
Совершенно позабыв об осторожности, мы, стоя вплотную, почти кричали, швыряя фразы в лицо друг другу. Каждый чувствовал себя обманутым. Понемногу я приходил в себя, и моя злость оттого, что Сноулз оставил меня в дураках, почти сравнялась с его яростью, но я все же старался держать себя в руках. К моему ужасу, Берджесс - всегда хладнокровный - впервые на моих глазах потерял голову. Правая часть лица, особенно, щека у него задергалась. Аргументы, к которым я надеялся прибегнуть, здравый смысл - интересовало ли его сейчас это, и готов ли он был меня услышать? Следующим своим действием он выдал вполне однозначный ответ, отступив внезапно на два шага назад и извлекая револьвер.
- Ладно, - он мгновенно совершенно успокоился, и это выглядело особенно жутко, так как в его решении чувствовалась неумолимость приговора, глухого к протестам. - Если так, нам терять нечего. Видит бог, мы хотели по-хорошему. Но вы решили нас провести. У меня на такой случай строгий наказ.
- Вы что, Берджесс! - постарался образумить я его, ощущая разливающийся по телу холод. - Бросьте это! Вы еще не получили с меня причитающееся. Деньги! И много! Вы забыли?! Какой вам смысл сейчас...
- Я думаю, еще меньше смысла пытаться договориться с вами. Вы чертовски не надежны. Да, именно так, вы наш самый ненадежный свидетель и знаете о нас побольше того выродка, что только что упустили. Эрроу был прав, считая, что все равно вас придется укокошить. Рано или поздно, что бы вы о себе ни думали, вас ухватят - это точно. Так что будет лучше избавиться от вас сейчас же.
Кошмар придвинувшейся вплотную из ниоткуда смерти парализовал волю, но не мозг, и я ощутил нечто вроде приятия и покоя и даже сумел оценить всю безупречность его простой и надежной логики. Да, безусловно, он прав. За ошибки надо платить, иначе они накапливаются, накапливаются...это так хлопотно - копить, складывать их, помнить и не запутаться, кто, кому и сколько должен... Опустошение...вероятно, я слишком устал, особенно, от этого бесконечного внутреннего монолога, без ясности и надежды когда-нибудь выпутаться. Мне давно уже так хочется просто расслабиться, погрузиться в тишину, дать ей объять себя, и только сейчас, кажется, начало получаться. Никогда бы не подумал, что сдаться - это так просто...
Эй! – раздался вдруг окрик за спиной Берджесса, вырвавший меня из плена этого странного состояния сладкой покорности. – А ну-ка!…Это что тут…
В разгаре нашей перепалки я стоял лицом к выходу, но Берджесс с его внушительным ростом перекрывал мне обзор. Окрик застал нас врасплох, однако мой визави был сделан из другого теста. Я еще не успел разглядеть как следует полисмена, как Берджесс, круто развернувшись, без лишних слов произвел выстрел. Полисмен ахнул и, схватившись за запястье, отшатнулся назад в темноту коридора, но обезумевший бандит и не думал его упускать. Весь его вид говорил, что решительность его теперь диктуется не целесообразностью, а проснувшейся в нем жаждой убивать. Сжавшись, словно тигр перед прыжком, он в секундную паузу оценил результат первой попытки и устремился вслед за безоружным полисменом в коридор, и там уже раздался еще один выстрел.
Потрясенный я остался стоять, не испытывая ни малейших сомнений по поводу судьбы несчастного и ожидая через секунду-другую возвращения своего палача, однако вместо этого до меня донесся шум борьбы и рычание сцепившихся насмерть бойцов. Критическая ситуация требовала немедленного действия. Раненый герой Хэмпстеда долго не продержится. Берджесс очень силен и настойчиво жесток, так что неминуемо совладает с тем, кому хоть и не занимать мужества, но одной руки явно недостаточно. Что ж, я приду на помощь доблестному полисмену, и вдвоем мы одолеем зверя... Стоп! Зверь умеет говорить по-человечески и вполне доходчиво отвечать на вопросы, особенно касаемо ненавистного теперь старшего инспектора Лестрейда, заманившего его в ненавистный Эплдор-Тауэрс, будь они оба не ладны! Даже если я помогу полисмену настолько удачно, что мы ненароком убьем Берджесса, спрятав все его тайны вслед за ним на том свете, ко мне все равно возникнут вопросы, что я забыл здесь в это время в такой компании. Возможно, полисмен перед тем, как вмешаться, подслушал наше нервное разбирательство...
Невозможность поступить единственно верным, обязательным долгу службы, справедливым и достойным образом привела меня в состояние истерического отчаяния. Слава богу, мне хотя бы не пришла в голову дьявольская идея поступить наоборот - помочь Берджессу одолеть полисмена и заслужить тем самым его благосклонное прощение. Шатаясь на ватных ногах, без малейшего намека на намерение я выбрался из кабинета и чуть не наткнулся на них. Свет фонаря, оставшегося на столе, доносился сюда, обращая арену схватки в полумрак. Оба уже были на полу. Вполне различимые, в равном положении, сплетенные намертво и одинаково беззащитные передо мной. Голова Берджесса совсем рядом, и его открытый висок...один только удар, ну же! Вмешайся я, и в секунду все было бы кончено. Вместо этого я стал высматривать проход. Их свалка почти перегородила путь, но лазейка все же оставалась, и я протиснулся мимо них осторожно, чуть ли не на цыпочках, словно между рядами кресел в театре, стараясь не отдавить никому ногу. Прошу вас не отвлекаться, господа, и простить меня за то, что вынужден покинуть вас...и прочее, и прочее. Опьяненный стыдом я почувствовал головокружение и закачался, но, подгоняемый испугом, как мог побежал на слабых ногах – быстрее, еще быстрее… Да, это сжигающее ощущение - воспламененный им на ходу я распознал его. Безусловно, это стыд, и он не позволяет увлечься спасительным обманом. Правда еще ужаснее. Нет надежды убедить себя, что меня парализовала противоречивость моего двусмысленного положения, невозможность принять правильное решение, которого в той ситуации просто не было, потому что все обстояло еще хуже. Я бездействовал, а затем устранился не от осознаваемой безысходности - нет, я вообще не размышлял. У меня на это не было времени, и я был слишком оглушен. Единственное, что я не то что даже осознавал, а именно чувствовал кожей, ощущал ледяной спиной, это то, что подаренный мне судьбою шанс совсем краток. Смирение укатилось к чертям. Еще только что готовый к смерти, я уже через какие-то мгновения, едва этот крохотный шанс промелькнул одним только краешком, стремглав несся от нее прочь. От смерти, от разоблачения своего двурушничества, от позора предательства, от всего! Мчался дорогой ненавистного Холмса ослепленный растерянностью не меньше, чем темнотой, и не поспевающий за собственной скоростью прыткого труса, сшибающего лбом все препятствия на пути своего бегства. Ирония судьбы сделалась беспощадной в своем символизме, вынудив меня по ходу моего поспешного отступления привнести в оранжерею еще большие бедствия, нежели это сделало предшествующее нашествие Холмса с доктором Уотсоном. По собственным ощущением, тычась в темноте во все стороны переполненного цветами пространства, я опрокинул и разбил что-то около десятка горшков, пока не выбрался, наконец, наружу в сад, где деревья, прослышавшие о моих деяниях в оранжерее, в ужасе шарахались в стороны на моем пути. Жалкий, раздавленный жесточайшей правдой, открывшей мне глаза на собственную унизительную сущность, я словно мышь спасался, бежал прочь от места, посулившего мне еще час назад самые дерзновенные перспективы…

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

55. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

13-14 ноября 1895

Несколько секунд мы оторопев обозревали пустое пространство.
- Мы ничего не перепутали? - все еще задыхаясь от недавнего бешенного бега, обратился я к Холмсу с надеждой, даже мне самому казавшейся бесполезной. - Это точно здесь?
- Точно, можете не сомневаться. Вот то дерево, разве не видите сами?
- Может, просто похожее?
- Какое к дьяволу похожее! - завопил Холмс. - Вы еще не поняли?
- Признаться, нет.
- А я-то ломал голову, где он так быстро раздобыл кэб! Да еще без кучера.
- И где? – поинтересовался я.
- Где-где! У нас под носом. Он воспользовался нашим.
- Как?! – от возмущения я даже слегка подпрыгнул. - Без разрешения?
- А у кого ему было спрашивать? У лошади? Даже если так, как видите, они сумели договориться.
- Вот так взять и отвязать чужой кабриолет!
- Да, только в обратном порядке, - поправил Холмс, вернувшись к невозмутимости, чтобы спрятать за нею досаду. Да, он не любит проигрывать, но выказывать, что он не любит проигрывать, он тем более не любит. Я же, скромный сыщик второго плана, не облаченный в парадное одеяние гордости, все еще давал волю охватившим меня эмоциям:
- В голове не укладывается! Поступить так нечестно может только...
- Я так понимаю, вы никак не ожидали такого подвоха от столь уважаемых людей, единственным малозначительным изъяном которых является то, что они замешаны в убийстве.
- Но никакого выноса покойника не было, - заметил я.
- Думаете, Ватсон, ваше зрение у окна вас подвело?
- Думаю, нет, - увиденное совсем недавно как призрак предстало передо мной, вызвав мгновенную судорогу ужаса и отвращения. - Я видел тело.
- Вот и я так думаю. Ладно, мы их упустили, и это чертовски досадно, но есть еще шанс, что они вернутся. Они имели дело с хозяйкой, значит, никак не могут оставить здесь труп. Кроме того, заметили ли вы, что уехали не все?
- Вы уверены, Холмс? - переспросил я, потому что действительно не заметил ничего такого.
- Да, один вернулся в дом.
- Точно один?
- Вернулся да, один. Но это вовсе не значит, что с ним там нет еще кого-то, кто не выходил на крыльцо, понимаете? Так что теоретически их там может быть…не знаю, сколько. Возможно, они затем и остались, чтобы заняться трупом.
- Это как?
- Способов масса. Утопить в канале, сжечь в камине, разрезать на тысячу маленьких кусочков, устроить химический ожог кислотой, отрезать голову, чтобы усложнить опознание…эй-эй, Ватсон! Держитесь за меня…вот так…крепитесь, мой друг, я вас сейчас прислоню к чему-нибудь.
- Какой ужас! – вымолвил я, когда силы вернулись ко мне.
- Как же вы собираетесь помогать мне, Ватсон, с такой впечатлительностью?
- Простите, Холмс. Мне не стоило представлять себе такое. Отрезать голову до неузнаваемости!
- Не совсем так, но смысл вы уловили. Вам уже лучше?
- Да, я готов. Можете на меня положиться, только замечу, я вам буду помогать ловить целых преступников, а не по частям!
- Разумеется.
- С руками, ногами и головами. Если у пойманного нами обнаружится недокомплект, и надо будет долавливать еще и какие-то, так сказать, запчасти...
- Уверяю вас, это не понадобится. Неполное наличие членов свойственно жертвам, а не убийцам. А теперь соберитесь, возвращаемся на наш пост. Кстати, я высказал лишь предположение. Очень может быть, что те в доме остались дожидаться возвращения остальных, чтобы вывезти тело, как мы и думали.
- Будем ждать?
- А что нам остается.
Мы вернулись, обойдя по пути на всякий случай округу и осмотрев каждый похожий закуток. Всматриваться в дом теперь особенного смысла не было, но мы бездумно приклеились к злополучному углу, угрюмо уставив глаза в едва проступающее в темноте крыльцо. Я понимал, как расстроен мой друг, и потому старался не докучать ему разговорами. Не скажу точно, сколько времени прошло в хмуром топтании на месте. Как принято говорить в таких случаях, минуты перетекали в часы со скоростью вечности, или что-то в таком роде, но во всяком случае, мне это успело изрядно надоесть. Я все поглядывал на Холмса в надежде, что его осенит какая-нибудь спасительная идея.
- Ладно, - наконец, повернулся он ко мне и произнес тоном, каким рассчитывают взять реванш за пропущенный удар. - И почему же мне не пришло это в голову раньше!
- Что?
- Если я правильно все понял, в доме помимо них осталась еще старуха, которая сейчас должна спать. Им придется поспеть до ее пробуждения, чтобы устранить все следы. Вряд ли она с ними заодно. Если тот тип – или сколько их там - расположился наверху, по крайней мере, у нас есть возможность проверить вашу находку, пока с ней не случилось того, о чем я вам так неосмотрительно поведал. Идемте. Мы слишком долго простояли без дела, надо поспешить.
Мы приблизились к дому и обогнули его. Теплый и влажный вздох соседского облегчения потрепал мне ухо - Холмс выстраданно и потому с некоторым избытком чувства отпраздновал первую удачу. Он угадал: светилось верхнее окно, но то, что придавало ему уверенности, у меня вызывало серьезное беспокойство.
- Не слишком ли это рискованно, Холмс?
- Смелее, Ватсон. Собственный свет в комнате не позволит ему оттуда разглядеть происходящее в темноте, тем более, мы будем в мертвой зоне прямо под окном.
Осторожно крадясь вдоль канала, мы добрались до нужного окна. Время от времени я с тревогой задирал голову кверху, ожидая, что желтый квадрат потемнеет в своем центре человеческой тенью.
- Надеюсь, Ватсон, огонь-то у вас найдется?
Я зажег спичку и посветил ему, пока он возился с рамой. Пламя быстро подбиралось к моим пальцам, и я уже готовился зажечь следующую, как вдруг раздался легкий скрип и вслед за ним недоуменный возглас Холмса:
- Надо же, странно. На вид эта рама смотрелась куда надежнее.
Он отворил створку и несколько секунд мы прислушивались, пытаясь всмотреться в черную дыру перед собой. Комната была абсолютно безмолвна.
- Подсадите-ка меня.
Холмс вскарабкался на подоконник, и я передал ему спички. Возник трепетный огонек, двинувшийся со звуком осторожных шагов в глубину комнаты. Я видел лишь кисть Холмса с хрупким, колыхающимся от движения пламенем.
- В левом углу, вы говорили? - донесся до меня его шепот.
- Да.
Я видел, как он аккуратно дошел до нужного места. Чиркнула новая спичка, и огонек спустился к полу.
- Ну что ж, - негромко произнес он. - Готовьтесь к опознанию, Ватсон. Предупреждаю, зрелище не из приятных.
Значит, я был прав! У меня забилось сердце, но вовсе не от тщеславия. Да, выходит, я сделал очень важное дело - подсмотрел очень важный труп, но больше смотреть на него мне не хочется, тем более в этой зловещей обстановке, потому что это все-таки труп, а я уже честно предупредил Холмса, так что с его стороны будет как раз нечестно... Пока я перебарывал подступивший приступ тошноты, он вернулся к окну и протянул мне обе руки.
- Цепляйтесь.
- Может, не стоит, Холмс? Что это даст?
- Мне нужно, чтобы вы опознали этого парня. Я слишком недолго видел Рэндалла, да и то издалека, но, подозреваю, вы выиграли пари.
Смирившись я позволил втащить себя в комнату. Холмс взял меня за локоть и отвел в этот ужасный угол. Ноги у меня подкашивались, а голова непроизвольно отворачивалась в сторону.
- Ну-ну, смелее, - как из глубокого колодца доносился до меня успокаивающий голос моего друга. Как бы ни был Холмс сварлив и придирчив по пустякам, в трудные минуты он с его благородным сердцем всегда стремился поддержать меня. - Успокойтесь и посмотрите сюда. Чтобы вам было не так тяжко, вспомните, он не слишком уважительно отзывался о вас. Чем он вас обозвал?
- Мешком, - выдавил я, с трудом поворачивая голову туда, куда указывал Холмс, одновременно зажмурив глаза.
- Ну, а теперь, как это ни прискорбно, он сам больше похож на то, чем вы ему казались. Вот как все обернулось.
- И еще поленом, - подступившие слезы жалости, жалуясь помимо прочего и на комок тесноты в горле, выпросили у меня горестный всхлип, и я не сумел им отказать. Обида на Харри, какой мелкой теперь она казалась мне!
- Видите, как бывает в жизни. Никогда не знаешь...черт! - Холмс отшвырнул обжегшую пальцы спичку и зажег новую. - Так это он?
Да, это был он. Но, боже мой, что с ним сделали! Несмотря на предупреждение Холмса, увидеть такое было слишком сильным испытанием для моих душевных сил. Воспитанный в романтическом духе я предпочитал столь же романтические умерщвления и стойко с мрачным смирением фаталиста перенес бы всякое подобное зрелище при условии, что оно проникнуто особым духом своеобразного эстетизма шекспировских заварушек - не допитый и выроненный из ослабевшей руки кубок с отравленным вином, торчащая из груди рукоять кинжала или стрела с зловеще черным оперением, кровавая надпись жертвы, изобличающая палача. При всем обилии смертей, к которым так питал слабость наш добрый славный Вилли, ни Гамлета, ни Лаэрта, ни Полония никогда не забивали ногами, и я со стороны своего вкуса горячо одобрял это. Даже Офелия с Гертрудой избежали этой участи, хотя быть поколоченной хоть в шутку или для воспитания было бы в их положении и с их поведением где-то даже естественно. Теперь мне показали совсем иной спектакль, он был о наших временах. Возможно, все та же пьеса, но в новой трактовке - грубой и чванливой своей мнимой естественностью. И я, коль меня вынудили стать зрителем, пожелал выразить свой протест.
- Чего вы добиваетесь, Холмс? Хотите, чтобы меня мучили кошмары по ночам?! Да я теперь ни за что не сомкну глаз!
- Сомкнете как миленький и еще будете храпеть так, что, как и прежде, заставите отзываться на ваши рулады посуду в буфете миссис Хадсон. Я-то вас знаю. А хочу лишь одного, так что возьмите себя в руки.
- Да, это Харри! Но, господи, зачем же они с ним так, Холмс! Можно же было, ну...
- Аккуратнее, вы хотите сказать?
- Ну как-то да.
- То есть против вежливого убийства вы бы ничего не имели?
- Как вы можете иронизировать в такой момент, Холмс!
- Должен признаться, меня вид покойника тоже изрядно озадачивает. Я никак не пойму, что здесь произошло. А главное, причем здесь Лестрейд. Совершенно точно, это его свидетель. Бесценный, судя по всему. Агата говорила мне, что из-за его показаний ей пришлось признаться, что она запускала меня в дом. Как Лестрейд мог такое допустить, и зачем это ему? И этот странный способ убийства. Черт те что такое!
- И что теперь делать?
- Если вы о себе, то для начала простить мне эту неладную крону. Не вижу смысла в том, что наши общие средства перекочуют из одного кармана в другой.
- Я о нас, Холмс, - уточнил я, лишний раз не провоцируя его вопросом, что бы он сказал, выиграй пари он, а не я.
- С этим сложнее. Я вижу три варианта, но не знаю, что предпочесть. Первый, убраться отсюда, пока нас не застали на месте преступления. Так мы убережем себя от причастности к убийству, но уйдем абсолютно ни с чем. С учетом того, какие перспективы обещала эта история, будет грустно удовлетвориться столь скромным результатом.
- Согласен. А остальные?
- Вариант второй. Продолжаем наблюдение в ожидании их возвращения. Но что дальше? Допустим, они вынесут тело. Мы лишились средства быстрого передвижения, чтобы их преследовать.
- А если вызвать полицию и захватить тех наверху? - предложил я.
- Как вы объясните наше появление здесь? Мы проникли сюда путем взлома. И как вы объясните, что мы уже знали о покойнике?
- Но мы захватим врасплох всю банду. Тех, что вернутся, тоже схватят. Они растеряются и от неожиданности признаются.
- Я не знаю, кого мы тут застанем. Это слишком запутанная история. Но я знаю одно. В ней каким-то непонятным образом замешан Лестрейд. Если дойдет до принципа, когда его слово встанет против нашего, кому в первую очередь поверят? Хорошо еще, если они вернутся...
- Но вы же сами сказали...
- Я только предположил. А вдруг нет? Если верхняя комната опустеет, и мы никого здесь не застанем? Наша засада прождет без толку, и тогда мы из свидетелей, обнаруживших труп, превратимся в главных подозреваемых. Такой шанс Лестрейд уж точно не упустит.
- Я понял, Холмс. Но что остается?
- Третий вариант, но, боюсь, тоже весьма рискованный. Если мы сейчас под видом полицейских растолкаем старуху и нажмем на нее как следует, вырвем из нее признание, что Лестрейд и вся эта компания были тут, а потом отведем ее в участок, где она оставит официальные показания - вот тогда наши шансы повысятся. С другой стороны, если она заупрямится, мы добьемся лишь того, что появится еще один неудобный для нас свидетель.
- Хоть я и не видел эту старуху, Холмс…
- Я тоже ее не видел, Ватсон, и поверьте мне, там не на что особенно смотреть. Но отзываются о ней с большим неодобрением.
- Вот! - немедленно согласился я с устоявшимся всеобщим критическим мнением. - И не зря! Мне кажется…я даже уверен, она просто даже из вредности старой капризной женщины с ее болячками… подагрой и прочим...
- Думаете, заупрямится?
- Конечно!…вот просто чтобы досадить нам…вспомните хоть миссис Хадсон, Холмс. Они все такие. Она не сознается из пакости, и еще будет смеяться нам в лицо своим беззубым ртом и слезящимися глазами.
- Удивительно подробное описание. Вы уверены, что незнакомы с нею? Впрочем, вы правы. Во всяком случае, это вариант тоже весьма опасный. Требуется время, чтобы все это хорошенько обдумать. Так что я прошу, если вам нетрудно, помолчать несколько минут, мне нужна полная тишина.
- Мне нетрудно, Холмс. Я тоже хорошенько все обдумаю, пока вы тоже хорошенько...
Я осекся, увидев, как он обхватил голову руками и замер, широко расставив ноги. Я не успел спросить его, как ему лучше думается – в темноте или при свете, и поэтому машинально продолжал жечь спички одну за другой. Но не только по этой причине не удалось добиться полной тишины, как просил Холмс. Не прошло и одной минуты, как до моего слуха стал доноситься какой-то новый звук, усиливающийся с каждой секундой. То был шорох чьих-то шагов, сопровождавшийся слабым скрипом досок. Сперва доносясь едва различимо, вскоре он стал вполне отчетливым, но в то же время каким-то крадущимся. Именно этот его вкрадчивый характер, неся с собой угрозу, подсказал мне причину быстрее, чем сам факт появления этого звука. Увлеченные рассуждениями мы вовсе позабыли об опасности сверху, и теперь она приближалась. Кто-то спускался по лестнице. Слава богу, как раз вовремя Холмс оторвал правую руку от головы, чтобы почесать ею в боку, и его левое ухо освободилось (Холмс, как все гении, имел множество странных привычек, и одна из них состояла в том, что он обхватывал голову, перекрещивая руки).
- Холмс! – я едва удержал себя от громкого обращения.
- Что еще? – с недовольным видом он взялся возвращать руку, но я ее перехватил. – Я же вас просил!
- Кто-то сверху спускается сюда!
Хорошо, что он не стал проверять мои слова, так как времени на это уже не оставалось. Мы забились в угол, и выбрали его удачно. Во-первых, подальше от упокоившегося бедняги, так и лежащего себе скромно и молча, а во-вторых, что оказалось еще важнее, открывшаяся почти тут же дверь отсекла нас от обзора всякого, кто пожелал бы осмотреть комнату. «Только бы он не закрыл ее, когда зайдет сюда!» - эта мысль на некоторое время вытеснила из моего сознания все остальное. Посмотрев себе под ноги, я увидел, как из-под двери, приблизившейся к нашим носам, по полу побежало желтое пятно, вызванное светом фонаря. После мучительной паузы скрип вновь зазвучал. Тяжелые размеренные шаги крупного уверенного человека совершили круг и прервались. Некто прошелся по комнате и замер, как мне показалось, возле покойника. Новые секунды ожидания того, как распорядится судьба нашими жизнями, потянулись без малейшего намека на то, каковым будет финал. Чего он ждал? Засмотрелся на результат своей работы? Или и впрямь, как рассказывал Холмс, занимал себя размышлениями о том, как обойтись с телом, отделенным им от души? Наконец, это изнуряющее беззвучье прекратилось. Хмыкнув как-то нечленораздельно в смысле настроения, он заскрипел в убывающем для моего слуха порядке, так и оставив дверь распахнутой. Холмс, подождав секунд пять, наступил мне на ногу (такой издавна принятый у нас сигнал означал, что мне следует не сходить с места), а затем прошелся по второй (не знаю, было ли это дополнительным предупреждением, закрепляющим первый наказ, или просто в темноте он случайно отдавил мне ступню, скорее, второе, потому что Холмс дополнительно еще и споткнулся, чертыхнувшись как можно тише: «Вечно вы устраиваете из своих нижних конечностей беспорядок, Ватсон!»). Пройдя, таким образом, как бы сквозь меня, он на цыпочках вышел из-за двери, попутно прикрыв ее, но не до конца. Я присоединился к нему, хоть он и не пускал меня к оставленной щели, и мы стали прислушиваться. Шаги стихли, но тишина была недолгой. Прозвучал негромкий, но настойчивый стук в какую-то дверь. Затем еще. С минуту незнакомец ожидал реакции, затем дверь отворилась, и он приглушенно, так, что мы не слышали слов, заговорил с кем-то. Холмс немного просунул голову наружу, но почти сразу вернул ее назад и прошептал мне:
- Кажется, он успел к старухе вперед нас. Она – если это была она – впустила его к себе.
- Любопытно, что они обсуждают.
- Сделаем пока вот что. Постойте у двери, только прикройте ее. А я кое-что проверю.
С этими словами он быстро прошел к окну, ловко без лишнего шума открыл его и, усевшись на подоконник и изогнувшись, сильно высунулся наружу и задрал голову, всматриваясь куда-то вверх. Затем, удовлетворенно крякнув, исполнил всю ту же последовательность действий в обратном порядке, и уже через какие-то секунды вновь оказался возле меня.
- В верхнем окне света нет. Значит, он здесь один. Что ж, уже лучше.
Я не успел узнать от него, отчего ситуация так поправилась, и что в связи с этим он намерен предпринять, так как сразу же после его слов прозвучал странный звук, заставивший нас оцепенеть в изумлении, к которому примешивалось предчувствие чего-то нехорошего. Одновременно резкий и сдавленный, жалобный и возмущенный, то ли громкий, но отдаленный, то ли, наоборот, прозвучавший совсем близко, но тише. Высокий и хриплый одновременно он напоминал больше придушенный визг, будто неподалеку забивают скот, и, хоть я, конечно, не верил в подобное в столь неподходящее время, все же не сумел бы ни за что определить, кто еще мог произвести такой звук. Не знаю, что в нем сумел понять Холмс, но меня он оставил в полном замешательстве. Холмс первым нарушил наше недоуменное молчание.
- Я так понимаю, это не вы издали этот звук, Ватсон?
- Нет, Холмс, это…
- Я почти не сомневался, но… помните, когда миссис Хадсон убиралась в вашей комнате и переставила временно эхинокактус Грузони с подоконника на ваше кресло, а вы не заметили…
- Помню, Холмс, но вы это к чему?
- Вы тогда издали очень похожий звук. Поэтому я и решил на всякий случай переспросить…
- Уверяю вас, Холмс, сейчас это точно был не я, и, если уж на то пошло, в тот раз я, хоть это и было для меня неожиданностью, никак не стал бы из-за какого-то кактуса…
- Ну как же! - вдруг снова начал раздражаться Холмс. - Глупо с вашей стороны отрицать этот факт.
- Да послушайте же, Холмс!
- Весь вечер только этим и занимаюсь.
- То кричала миссис Хадсон, когда увидела, что я вот-вот усядусь на ее драгоценный цветочек и, не дай бог, помну его трепетные листочки. А то, что эти листочки торчали кверху обнаженными мечами и грозили вонзиться мне в...
- Ладно-ладно, как хотите, - досадно отмахнулся Холмс. - Скажите лучше, вы сумели распознать, кричали в доме?
- Да, Холмс. Это определенно или в доме...
- Или?
- Или снаружи.
- Исчерпывающий ответ. Вы удивительно находчивы сегодня. И все-таки я уверен, кричали в пределах этого дома. Следующий вопрос: это был человеческий крик? Только прошу вас, конкретнее, без этих ваших все учитывающих "или-или".
- Ладно, - принял я его условие. - Поскольку вы уверены, что этот звук произведен здесь под крышей...
- Так.
- ...мой ответ "да", потому что вряд ли в этом доме держат свиней.
- Браво, Ватсон! И тогда это...
- Остается старуха, - подытожил я, постаравшись опередить Холмса с ответом, чтобы показать ему свою проницательность.
- Если она еще остается...на этом свете, - мрачно заключил Холмс.
- Как? - я почувствовал, что ноги у меня какие-то ватные.
- А так! - яростно зашипел Холмс. - Вы что же думаете, она завопила, потому что этот тип подсунул ей кактус под...под ваше место?!
- Неужели все так плохо?
- Да нет же, дружище, у нас складывается вполне себе веселенький сюжет! Второй труп за ночь. Этот негодяй переходит все границы приличия. Нужно остановить его любым способом!
- Что же делать?
- Вы никогда не бывали в этих местах?
- Признаться, нет.
- То есть, если я вас отправлю за полицией, вы не сможете разыскать участок?
- Спрошу у кого-нибудь.
- У кого?! В этих кварталах в такое глухое время никто без крайней нужды по улицам не шатается. Это не так близко, и, вероятнее всего, вы не только не доберетесь до участка, но и не сумеете самостоятельно вернуться назад.
- Тогда идите вы, - произнес я фразу, которую обязан был произнести твердо, но вместо этого прозвучала какая-то неопределенная интонация, с какой говоривший сам признает бредовой собственную идею, приглашая всех посмеяться над нею. Чуткий Холмс должен был перевести это так: "Ну и ляпнул же я! Будем считать это шуткой. Вы же не бросите меня в этом ужасном месте одного совсем рядом с этим головорезом, это невозможно!"
- А вы? - спросил Холмс вполне серьезно, вопреки моим надеждам провалившись в качестве переводчика особенных ноток. - Неужели вы, Ватсон, готовы остаться здесь?
- Да, - выдохнул я, потому что отступать уже было поздно. - И постараюсь задержать его как...
- Как что?
- Как триста спартанцев.
- Будь у меня триста Ватсонов, я бы еще оставил их здесь, ибо шансы, что им удастся задержать одного преступника до подхода подкрепления, все же какие-никакие были бы. Но вы у меня один, и потому я не могу благословить ваше желание возобновить Фермопильскую битву, так как это будет означать, что я бросил вас тут на убой. Как бы я вас ни ругал иногда…
- Да уж!
- …я все же по-своему люблю вас, Ватсон. Черт возьми, я слишком привязался к вам, чтобы потерять вас так глупо!
- Ну, я бы не совсем потерялся, - произнес я смущенно, растроганный его признанием.
- Безусловно, кое-что от вас осталось бы мне на память. Но это были бы слишком грустные предметы, как ошейник издохшего бассета или опустевший аквариум.
- Кстати, Холмс, если хотите знать, я бы тоже не пошел без вас в полицию...
- Потому что тогда бы вы точно потерялись, - хихикнул он.
- Нет. Потому что я тоже не хочу оставлять вас здесь наедине с этим бандитом. Решено, остаемся вместе.
- Спасибо вам, Ватсон, за эти слова. Тогда нам ничего не остается, кроме как попытаться схватить этого молодца самим. Вы готовы?
- Готов, - ответил я честно, потому что чувствовал, что рядом с ним мне не страшны никакие опасности.
- У вас есть предложения? - спросил он.
- Нет, - я снова был предельно честен. - А у вас?
- Мы не знаем размеры комнаты старухи, - возбужденно зашептал Холмс, и я ощутил, как в нем проснулся азарт охотника. - Если она окажется тесной, мы не сумеем использовать наше преимущество в численности. Предлагаю подкараулить его у двери из ее комнаты, когда он будет оттуда уходить. Нападем на него разом, повалим и свяжем.
- Идет, - согласился я и, увидев, как Холмс, ошибочно истолковав мое слово, резко повернулся в ту сторону, поймал его за плечо. - То есть я хотел сказать, что согласен.
- Ну так и говорите то, что хотели, - проворчал он. - Ладно, хватит тратить время попусту.
Он открыл нашу дверь медленно, следя, чтобы она не скрипнула.
- Идите за мною, но держитесь не слишком близко. Плохо, что у нас нет света.
- Спички?
- Никаких спичек! Чуть постоим в коридоре, и глаза привыкнут к темноте.
С этими словами он тихонько выскользнул из комнаты, и я, вздохнув поглубже для смелости, последовал за ним...

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

56. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

14 ноября 1895

Осеннее небо Лондона принялось понемногу бледнеть, приобретая такие знакомые и лишь ему одному свойственные холодные равнодушные черты раннего утра, когда я добрался до своего жилища. Вот уже целые сутки я на ногах, так что изнеможение - сил и нервов - отчасти притупляет стыд и страх. В каком-то полузабытьи я словно пьяный рухнул в постель, едва сбросив с себя одежду. Я раздавлен, уничтожен. Мне и самому трудно поверить в такое: я - офицер полиции - пальцем о палец не ударил, чтобы защитить младшего соратника, тогда уже раненого, от опьяненного жаждой крови преступника. Вместо этого я позорно сбежал и продолжил свое бесславное падение. И, хоть оно началось не сегодня, меня не покидает ощущение, что именно сейчас, какой-то час назад я утратил нечто важнейшее, потерял последний шанс вернуть самоуважение и примириться с совестью. Самое ужасное, что я не вижу никакой явной ошибки, приведшей к столь плачевному результату. Видимо, она была и случилась давно, еще в начале, но оказалась фатальной, задав формулу, определившую возникновение этой дьявольской цепочки злоключений. С тех пор один провал следует за другим, невидимые руки передают меня от несчастья к несчастью, и, рассуждая и действуя в том же ключе, что всегда приносил мне успех, я тем не менее, продолжаю раз за разом оступаться и падаю, падаю, падаю...
Ладно, пусть так. Конечно, нет ничего мучительнее осознания собственного ничтожества, особенно для того, в ком гордость присутствует от рождения, но сейчас у меня нет сил даже удерживать орудие самобичевания. Все это потом, а сейчас спать... Не успел я окунуться в спасительный сон, как забарабанили в дверь. Стук, настойчиво велевший впустить, вызвал новый прилив страха. Так требовательно - не иначе, они уже все знают! Каким-то образом все открылось, и меня пришли арестовывать. Ну и пусть! В конце концов, сколько можно откладывать финал, наступление которого угадывается именно в силу его закономерности. Это не просто глупо - это бесчеловечно! Слышите, вы все, хватит с меня ваших игр! Делать вид, что я не знаю, что вы не знаете или знаете… Как бы там ни было, я не желаю больше участвовать в этом…
Остервенело цедя себе под нос незавершенные ругательства, я проследовал к двери. Это Грегсон. Возбужденный, но шнурки пока в порядке. В данной ситуации его внешний вид - последнее, что должно меня волновать, но обращать внимание на любую мелочь давно превратилось в привычку. Хэмпстед боем во все колокола возбудил Ярд, и сейчас там переполох, в который Тобби вынужден был окунуться, едва явившись рано утром на службу. Он сразу же отправился в Эплдор-Тауэрс и по пути заехал за мною, так что сам еще ничего толком не знает. Известно только, что было нападение, и не обошлось без крови. Ноги едва держат меня, а этот последний приступ паники забрал последнее. Вмиг я почувствовал себя насквозь и до полусмерти больным и чуть не рухнул на пол. Слава богу, увидев, как я плох, благородный Тобби не стал настаивать. Я обещал ему появиться в Ярде во второй половине дня, а пока спать, спать, спать!
Легко сказать! Мысли не отступают. Самые настойчивые именно те, что сотканы из абсолютной безысходности. Истерическим набатом они сотрясают проваливающееся в небытие сознание, и потому их душераздирающий призыв бежать со всех ног, спасаться, искать укрытие преследует меня и во сне. Надежды на отдых в царстве Морфея не оправдались - вслед за мною в том же вагоне туда прибыла вся знакомая беспокойная обстановка, декорирующая дело Милвертона в реальном мире. Намучившись разногласиями с сонмом Холмсов, Грегсонов, Бартнеллов и Твумндидлов, распадающихся, перетекающих друг в друга, прячущихся за маски и беспрестанно сменяющих одно обличье за другим, но при этом все так же устойчиво раздражающих, я очнулся от этой бесполезной муки и открыл глаза. Какой смысл спать, если во сне поджидают все те же ненавистные рожи!
Уже полдень. Яркий солнечный свет, бьющий в окно, словно призывает к ответу и тем вызывает во мне глухую вражду. Да, мои совсем недавние деяния совершены в темноте. С некоторых пор, став на путь двуличия, я заметил, что в своих симпатиях все более склоняюсь к ночи, и эти настойчивые лучи, воплощающие ясность и разоблачение всего скрытного, ненавистны мне. Я все еще разбит, но вынужден подняться. Голова не слушается вовсе, и все-таки надо взять себя в руки и попытаться осмыслить, чем для меня может обернуться происшедшее ночью. Быстро убеждаюсь, что все догадки и предположения обрываются за недостатком информации. Что им известно, и чем там все закончилось? Как бы ни было страшно, придется отправляться в Ярд. Возможно, уже поздно, и меня там ожидает западня...
Да часа пополудни. Я на месте и со смешанным чувством тревоги и нетерпения всматриваюсь в лица коллег. Кажется, пока мне ничто не угрожает. Все подключенные к делу носятся по Лондону, а Бартнелл держит удар у начальства. Остальные же, кого удалось застать, готовы поделиться лишь слухами и ни за что не поручатся. Видели, как кого-то доставили в Ярд и отправили в одну из подвальных комнат, а в Эплдор-Тауэрс вроде бы не обошлось без жертв, но Грегсон уже был здесь и пока предпочел помалкивать. Интересно также, что за час до полудня притащилась какая-то старуха, и, удивительное дело, Бартнелл с Грегсоном, позабыв обо всем, что еще только что приводило их в состояние дрожи, уединились с нею в кабинете суперинтенданта и провели там целых полтора часа.
Другая новость - у нас отобрали Симмондса. Он в Кэмдене, там тоже что-то жуткое. Меня обдает холодом. Мое невозвращение сорвало наш уговор с Эрроу, и я прекрасно помню, чем он мне угрожал в случае чего-то подобного. Эрроу ожидал чего угодно, более всего каверзы от меня, только не нашего провала. Ему и в голову не могло прийти, что все пойдет кувырком, ведь я так убеждал его своей уверенностью. Осуществил ли он обещанное возмездие, или ведьма Вулидж, вытянувшая из меня столько денег, сама вызвала полицию, так или иначе, у них есть тело бедняги Рэндалла, и теперь Симмондс расследует случившееся и берет у нее показания. Но если она сочла нужным заявить о том, что у нее в доме труп, ей придется объяснить, как он там появился. С одной стороны, выдавать меня ей невыгодно - прервется не только наше взаимовыгодное партнерство, но и ее благополучие в целом, потому что признание в том, что ее дом превратился в тюрьму и место казни, будет стоить ей свободы, но, возможно, Эрроу не оставил ей выбора, и я, уже ни в чем не будучи уверенным, вполне допускаю, что в эти минуты, пока я потихоньку прихожу в себя здесь на набережной Виктории, Симмондс, не веря своим ушам, глазам и прочим органам восприятия, выслушивает прелюбопытную историю об обратной стороне жизни своего наставника и руководителя.
В четыре часа безжалостные жернова иерархии выплевывают то, что проглотить посчитали пока преждевременным. Изрядно пожеванный суперинтендант Бартнелл осознает, что выпущен не из сострадания и неудобоваримости кушанья, а исключительно ради пользы дела, которую теперь придется предоставить как можно быстрее. Почти одновременно с его появлением возвращается в Ярд Грегсон.
Забавно, что и Тобби, занятый беготней по Лондону с самого утра, и шеф, просидевший последние часы на заду в компании Андерсона и Брэдфорда [начальника Департамента уголовного розыска и Главного комиссара полиции Лондона соответственно - прим. ред.] выглядят совершенно одинаково, то есть оба в мыле как скаковые лошади, только что достигшие финиша.
- О, вы здесь! – оживляется, увидев меня, шеф и выдает почти теплую улыбку. - Это хорошо. Как здоровье? Вижу, что не очень. М-да, колики…могу себе представить, хотя, как говорится, самого бог миловал…ну, ладно, что поделать, придется вам присоединиться к нам в каком уж есть виде. Начнем пока без Симмондса. Инспектор, рассказывайте все сначала, в том числе и то, о чем вы меня уже уведомили.
Грегсон отчитывается. Отработав в Хэмпстеде, он, как только стало известно, что Симмондс добился опознания Рэндалла, помчался в Кэмден, хотя связи между этими событиями, как я надеюсь, хотя бы на первый взгляд, не прослеживается. Интуиция, вот чего мне стоит опасаться с его стороны более всего. Если Бартнелла, как всякого функционера, не имеющего возможности лично взяться за дело, происходящее перепугало и выбило из колеи, то Тобби, как вижу, напротив, извлек для себя нужный импульс. Подстегиваемый азартом свежей таинственной истории даже при недостатке информации он может нюхом уловить нужный след.
Свой рассказ он начинает с Кэмдена. Симмондс, получив впервые серьезное самостоятельное дело да еще при таких обстоятельствах, впрягся по-крупному и вернется не скоро, но основное Тобби уже известно. Вместо одного, как я ожидал, найдены два тела. От души надеюсь, что никто не заметил, с каким ошеломленным облегчением я выслушал новость о смерти миссис Вулидж. Нет, сострадание и мне не чуждо, тем более, когда речь идет о столь вопиющем зверстве, но всего его скромного запаса во мне явно недостаточно, чтобы поспорить с теми выгодами, что мне сулит ее воцарившееся навеки молчание. Выводы следствия пока скромные, из тех, что напрашиваются сами собой. Очевидное ограбление. Комната хозяйки перерыта в поисках денег и ценностей, и, кажется, не о чем спорить, но Грегсону кажется крайне подозрительным тот факт, что Харри Рэндалл упокоился в этом странном месте за столько миль от района, где его видели в последний раз. Я же вместе с передышкой, которую мне подарило нежданно отсрочившееся мое разоблачение, переживаю еще и шок от в высшей степени оригинального решения Эрроу. Он, как и обещал, провел с пользой предоставленные ему три часа, и итогом раздумий явился блестящий выход - Эрроу не пригвоздил меня немедленным ударом, но и не упустил с прицела, приберегая отложенный выстрел, чтобы поквитаться со мною в более удобной ситуации. Здорово работает этот мерзавец. Умение устраивать несколько дел разом - его особенный конек. Растолковав себе наше исчезновение не иначе как измену, он подстраховался и устранил еще одного свидетеля, знавшего его в лицо, попутно поживился, разорив кубышку гнусной стяжательницы, и вдобавок ко всему обзавелся еще одним козырем в возможной игре со мною. Впоследствии, если он сумеет представить доказательства того, что я имел контакты с Вулидж, тот факт, что ее смерть была выгодна прежде всего мне, станет очевидным даже для куда менее умного детектива чем Симмондс.
Пока я пребываю в оцепенении невольного восхищения маневренностью своего нового врага, Тобби переходит к своей части. В Хэмпстеде все не менее запутано, но, вместе с тем, по-своему показательно. Злоумышленники - их было как минимум двое - забрались в кабинет. Бартнелл, которого чуть ли не силком принудили распорядиться об охране дома после ухода Рэндалла с приятелем, и который не скрывал, что впервые особенно не расстроится, если злополучный участок в Хэмпстеде в очередной раз спустя рукава отнесется к данному приказу, теперь ликует, ибо случайно пост, в чьей целесообразности откровенно сомневались все, обернулся ловкой засадой, и впоследствии, если только истинная причина столь счастливого предвосхищения - то есть та самая просьба правообладателей на Эплдор-Тауэрс, не доберется до прессы и не будет обнародована, именно в таком виде дьявольски хитрой западни эта мало чем заслуженная удача и будет представлена обществу. Но меня сокрушило другое. Я в смятении от непостижимой логики, царящей в умах руководителей районного дивизиона. Что-то есть, видимо, в воздухе Хэмпстеда, что-то особенным образом влияющее на человеческий разум и ход его мыслей, так как невозможно объяснить чем-то иным то, что эти самобытные служители, прежде, когда была действительная необходимость, саботировавшие разумные требования, на сей раз в ответ на запрос, такой же пустой, как и сам дом, произвели выплеск нездорового рвения и выделили для этой нужды аж двух человек. Вот и строй после такого догадки, но, слава богу, в этой нелепости есть и привкус доброй вести, ибо, не будь там его напарника, бедняга, прервавший наш тет-а-тет с Берджессом и неучтиво перебивший его на самом интересном месте, живым бы оттуда не ушел. Он действительно был ранен, даже дважды, и, как он показал, Берджесс уже одолевал его, но подоспевший номер второй в корне изменил расклад.
- Так они его взяли? - спрашиваю я севшим голосом, цепляясь за надежду, что и Берджесс, как и старуха Вулидж, закончил свой жизненный путь этой ночью. Напрасные мечты. Чтобы за одну ночь дважды слепая рука случая не промахнулась и прихлопнула именно того, кого и нужно было прихлопнуть, - нет, такие чудеса на этом свете невозможны, и шеф тут же удостоверяет, что в данный момент мы заняты расследованием не где-нибудь, а здесь, в нашем несовершенно устроенном мире.
- Взяли. Он уже с утра как у нас.
- Так это его доставили в подвал?
- Да, мы с инспектором навестили его, но разговора не получилось. Возможно, у вас выйдет лучше. В любом случае, думаю, шок пройдет, и он заговорит. Установлением его личности уже занялись.
Мне ничего не остается, как пожелать про себя, чтобы ожидания Бартнелла не подтвердились. Если в Кэмдене, что называется, пронесло, то тут вышло наихудшим образом. Берджесс будет молчать лишь до тех пор, пока у него есть шансы, что о нем более ничего не разузнают. Банальным воришкой пройти по делу уже не получится. Револьвер, да еще и примененный в деле против стражей порядка, существенно ухудшил его положение. Кроме того, сам факт его наличия заставляет Грегсона совсем иначе смотреть на этот случай, и он будет докапываться так же упорно, как и Симмондс в Кэмдене. Хорошо еще, что история с Берджессом подпадает под общую секретность, присвоенную делу Милвертона, так что, по крайней мере, в ближайшее время, то есть до суда, его свирепая физиономия не попадет в газеты. Но это только пока. А затем... Масса бездельников, завсегдатаев клуба "Бэггетель", включая доктора Уотсона, узнают в нем партнера Рональда Адэра в его роковой и последней игре. Это, конечно, еще не опознание личности как таковое, и тут все будет зависеть от Грегсона. Если он вцепится в Берджесса по-настоящему и задастся целью разузнать, не наследил ли тот где-нибудь еще, рано или поздно поспеют новости из Уэльса, жуткие для публики и безнадежные для узника, и тогда, утратив последние надежды спасти свою шкуру, Берджесс попробует выкарабкаться по-иному; заговорит и не просто расскажет, что было в действительности, а попытается свалить самые тяжкие эпизоды нашего сотрудничества на меня. Отбиваться я буду отчаянно, и без помощи Грегсона им меня не свалить, хотя из полиции мне, конечно же, придется уйти. Тобби единственный, кто может толково и не спеша размотать этот клубок - наша слежка за Адэром ему подспорье, так что не одного меня ждет тяжелейшее испытание. Вопрос, участвовать ли во всем этом, или снова уклониться, прежде всего, от правды, жестоко безразличной к его миру, бережно выложенному словно плиткой из самых идиллических картинок, встанет перед ним еще требовательнее, чем прежде, взывая к однозначному выбору. Пора определяться, на чьей ты стороне, Тоббиас Грегсон. Сантименты в определенных случаях оказываются не менее губительными, чем авантюризм, только обладатели такой нежной чувствительности, в отличие от смирившихся грешников вроде меня, тяжелее переносят перемещение сверху вниз. Как бы скверно у меня ни было на душе от наблюдения за собственным крушением, я осознаю, что уничтожит меня это падение лишь в конечной точке, когда я достигну дна, и случится физический удар. Если же Тобби допустит слабину и позволит жалости и ложному чувству дружбы снова взять над ним верх, он, молча устранившись, утаив, по сути, важнейшие сведения о моем преступном перерождении, сам, пусть и иным образом, покатится в ту же сторону, но даже не успеет повторить мой путь - совесть уничтожит его гораздо раньше.
Собеседники замечают мою подавленность, но истолковывают ее по-своему, и Тобби продолжает. Он побывал в госпитале. Раненый показал, что в кабинете находились двое, может, и больше, точнее не сказать, так как фонарь, стоявший на столе, освещал лишь часть комнаты, но он точно запомнил двоих. Между ними был спор. Того второго, что скрылся, он не разглядел, так как первый, едва он обратился к ним, сразу же набросился на него.
- Самое интересное, - улыбается Тобби, - каким образом они оказались в доме. Попробуете угадать?
Мне не хочется изображать прозорливость там, где я и сам знаю, не только оттого, что такая уж слишком дешевая слава мне претит. Дело еще и в том, что я все еще не взял себя в руки. Мне хочется стать как можно меньше, неприметнее, сделаться ниже пола и слиться с грязно-коричневым цветом наших казенных стен. Поэтому я скромно умалчиваю об оранжерее, поглядывая на Грегсона почти покорно. Конечно же, там нашлось предостаточно следов, а уж про горшки и вспоминать не хочется.
- Через оранжерею? – насуплено подчиняется суперинтендант предложенной игре.
- Точно! Спрашивается, если это обычные воры...
- Откуда знали про вырезанное стекло? - заканчиваю я его мысль, чтобы не казаться совсем уже плохим, кому уже и спать не помогает, а значит, пора на вечный покой.
- Вот именно. Но это еще не все. В кабинете оказался тайник. Очень ловко устроенный, немудрено, что при обыске мы его не нашли. Он был открыт и пуст. Если верить слугам, никто не знал о нем.
- Очень может быть, что именно там-то и был архив, - вполне логично допускаю я как всякий, кому неведомо, что в подобных хранилищах шантажисты прячут еще и стильные аксессуары вроде нарядного женского шарфа.
- Безусловно, - кивает Тобби, довольный, что удалось, наконец, расшевелить меня. - Они за ним и приходили. И тот, что убежал, скрылся не с пустыми руками. Так что заверения Холмса о бумагах, сожженных незнакомкой, всего лишь красивая сказка.
- Хоть какое-нибудь описание сбежавшего есть? – расспросы о самом себе создают у меня странное ощущение некого сумасшествия, усиливающееся оттого, что я уже сам не улавливаю в себе разницы между игрой и неподдельным интересом. - Полисмен уверен, что это не женщина?
- Не уверен, но у нас и без него есть убеждение, кто это должен был быть.
- Ого! – я понимаю, что Грегсону, знай он это на самом деле, ни за что не достало бы коварства как ни в чем не бывало беседовать со мною, и все же меня неприятно пробирает. - И кто же?
- Мы считаем, что это Сноулз, – Тобби взглянул на шефа и дождался ответного кивка, после чего мне стало ясно – это самое «мы» преобразовалось из «я» после достаточно кропотливых уговоров. – Не зря нас удивляло, как он решился сбежать после соглашения с тобой выступить свидетелем. Теперь все ясно - его игра гораздо крупнее и выгоднее сотрудничества с нами. Выходит, он как-то прознал, что у хозяина есть и тайник. Ему же было известно и про вскрытую Холмсом дверь в оранжерею. Непонятно только, зачем ему понадобился сообщник, и что они не поделили.
Далее Тобби рассказывает о том, как они, то есть мы попали в сад. У стены так и остался стоять кэб, который я, гонимый прочь смятением, не удосужился отогнать оттуда, а более сделать это кроме меня было некому.
- А сам кэб?
- На левом колесе есть характерная отметина. Владельца уже ищут.
Мне остается только молча ужасаться, как быстро распутываются всевозможные узлы и проясняются различные моменты этого дела. Установлено, что кэб принадлежит некому Джорджу Роуди и приписан к стоянке в Чарринг-кросс. Грегсон уже побывал там и разговаривал со смотрителем Майклом Крэббсом. Тот показал, что минувшей ночью, где-то после полуночи Роуди пришел на стоянку пешком и предупредил, что вынужден отлучиться из Лондона на два-три дня, так что кэб пригонят его клиенты и заберут залог, который он и передал Крэббсу. Естественно, ни утром, ни позже никто кэб так и не пригнал.
Выслушивая это, я испытывал бешенство на самого себя за то, что не замел как следует следы, и тут только мне пришло в голову, что выходка Эрроу с кражей кабриолета, выведшая меня из себя ночью, оказалась воистину спасительной. Но кто эти клиенты, что оказались вчера так близко от нас, да еще и отослали кэбмена? На счастье Эрроу, их не оказалось возле кэба, но так ли уж это хорошо? С тех пор, как я позволил Адэру приклеиться к собственной спине, мысль о вероятной слежке время от времени тенью посещает меня незваной и крайне несимпатичной гостьей.
- Крэббс не сумел сказать точнее, когда Роуди появился на стоянке? - спрашиваю я.
- Примерно около трех часов.
Что ж. С учетом времени, что у него ушло на то, чтобы добраться в Чарринг-кросс, он убыл из Кэмдена задолго до того, как его кэб оказался у нас. Но означает ли это, что он не опасен? Если по его описанию разыщут его таинственных пассажиров, а у тех вдруг окажется, что поведать о доме миссис Вулидж...
- Вас не смущает эта его отлучка? - берусь я развивать мысль сколь выгодную для меня, столь и безнадежную как версию в чьих бы то ни было глазах. - Я про кэбмена. Может, он просто-таки сбежал?
- Думаете, он был с ними заодно?
- Заодно или же просто был там же с ними, и, когда увидел, чем обернулся обычный с виду заказ, перепугался.
- Настолько, что бросил кэб? - хмурится Тобби. - Ему достаточно было уехать оттуда, и у нас бы не осталось ни единой зацепки. И потом, он предупредил Крэббса задолго до того, как завертелась заварушка в Хэмпстеде. А еще сообщил ему, что проведет эти дни у брата в Шеффилде. Непохоже это на поведение сообщника.
- Мне тоже кажется, что он сказал правду, - соглашается шеф. - В Шеффилд уже отправили запрос. Вопрос, удастся ли им его найти за такое короткое время, или этим придется заниматься уже нам, когда он вернется в Лондон. Только бы он смог описать своих пассажиров.
Я вынужден молча проглотить и это. Мой ход слишком неподготовлен и никого не убеждает. Что поделать, я не в форме.
Затем следует рассказ про отодвинутый засов и неожиданное дополнение - оказывается, кто-то из осматривающих сад наткнулся на мой дровяной штабель у стены. Мой, а не Холмса, потому что после Холмса осталась беспорядочно разбросанная куча. Я же еще той ночью, что уходил от Харри, подбросив ему приманку насчет Сноулза, восстановил штабель, уложив дрова несколько по-иному, чтобы придать ему большую надежность. Эту особенность отметили и немало этим озадачились.
- Получается, им воспользовались снова, и это уже вовсе не понятно. Если перелезли через стену с крыши кэба, а отодвинутый засов свидетельствует о том, что вышли из сада через калитку, то кто, когда и зачем вздумал этим заняться? Кому эти несчастные поленья не дают покоя?
- Тому, кому о них известно. Сноулз подходит идеально.
- Холмс - тоже, - тускло без искры произношу я, чисто автоматически хватаясь за возможность вновь все свалить на старого знакомого.
- Конечно, учтем и его, - соглашается шеф. - Не найдя архив в сейфе в прошлый раз, он мог догадаться или получить информацию о тайнике. Но зачем ему сообщник, да еще такой опасный? У него есть доктор. Справедливости ради отметим, что Холмс никогда еще не был замечен в связях с теми, кто бросается с оружием на полицейских. Инспектор, у вас все?
- Последнее. Два часа назад с вокзала Ватерлоо поступило донесение о Проскетте.
- Так-так. Пытался смыться, значит? Вы проверили?
- Да, я уже был там. Наблюдение задержало его при покупке билета до Нью-Хэйвена. Несмотря на обязательство не покидать Лондон, он решился сбежать не только отсюда, но и из страны.
- Ну?
- Я разговаривал с ним. Он сильно взвинчен. Принялся молоть чепуху о срочных делах во Франции. Я взял на себя ответственность пообещать, что отпущу его, если он покажет мне эти письма леди Кроссуэлл.
- Те, что он хранит у себя?
- Да. Но у него с ними такая путаница. Я теперь уже не пойму, где тут правда. С этим Проскеттом невозможно иметь дело. Очень странный тип.
- Но это, кажется, не новость?
- Для меня теперь уж точно. Немудрено, что о нем так отзываются. Так что хранит он их или не хранит…черт его знает.
- Хватит ругаться загадками, говорите уже.
- Ну так вот. Мы же узнали о них от вдовы, верно? А он об этом не обмолвился ни словом.
- Это тогда, а сейчас?
- Сначала он признался, что это правда. Мол, письма действительно у него, но он не стал нам об этом рассказывать, так как это слишком личное, и вообще честь женщины и все такое. Я настоял на том, чтобы он показал мне их хоть мельком. Я бы и читать не стал. В связи с нашей версией об участии Милвертона во всей этой истории мне нужно было только убедиться, что они действительно все еще у него, и он их никому не передал и вообще как-то не использовал. Он отнекивался, но когда понял, что я не отстану, сдался и с глупейшим видом признался, что у него их никогда и не было.
- То есть как?
- А так. Он ляпнул о них, чтобы произвести впечатление на бывшую возлюбленную. По его мнению, тот факт, что он все это время хранил их где-то у сердца, вынимая из нагрудного кармана только затем, чтобы покрыть поцелуями, должен был сразить ее наповал. Вместо этого все запуталось чрезвычайно. Она не поверила в то, что он настолько глуп, и заподозрила неладное. А он, раз сболтнув такое, уже не мог отступить. Когда мисс Нэви явилась к нему, чтобы узнать его условия, он уже был вынужден держаться своего. Мол, не отдаст их никому и ни за что. Речь у него бестолковая, и его изрядно заносит, особенно, когда он волнуется. Я убедился, что понять его можно как угодно. Неудивительно, если у мисс Нэви сложилось неблагоприятное мнение. После срыва переговоров дамы только укрепились в своих мыслях о худшем.
- Вы-то сами в чем-нибудь укрепились? – недоверчиво ворчит шеф. - Не хитрит ли он? Если он и вправду уже дал им ход, а теперь сочиняет сказки?
- Все возможно, в этом и проблема. Только думаю, в этом случае он бы перепугался, что мы уцепились за это. Это попахивает серьезными неприятностями, не так ли?
- Разумеется.
- А он выглядел пристыженным. Словно понимал, какого дурака свалял, и не знал, что с этим делать. Мне все же кажется, что сказанное им сегодня и есть правда. Он выглядел растерянным школьником. Понимаете, эта его идиотская выдумка и дальнейшая неразбериха, я бы сказал, ему это очень идет.
- Любопытно получается, - кислая улыбка шефа выдает всю его неприязнь ко всякой путанице. - Насколько мы успели разобраться в мисс Нэви, мнение этой дамы должно было оказаться решающим. Что же он и ее сбил с толку?
- Я тоже думал об этом, - замечает Тобби. - Возможно, кое-что она добавила и от себя вполне осознанно, если испугалась.
- Чего?
- Что у вдовы возродятся давние чувства. Если бы ему удалось найти общий язык с леди Кроссуэлл, он мог представлять для мисс Нэви угрозу ее монополии. Может, я ошибаюсь, но мне показалось, что в том, как свободно вдова при нашем разговоре рассуждала о своем браке с покойным, видна работа ее подруги. Она уже не боялась назвать его ошибкой. Несомненно, это мисс Нэви дала ей эту свободу. Речь здесь даже не о финансах. Как мы знаем, миссис Кроссуэлл не нуждалась в средствах. Это больше психологическая свобода, раскрепощение и возможность чувствовать себя на равных с мужем, выйдя из-под его влияния.
- Под ее влияние?
- Вот именно. Миссис Кроссуэлл не имеет ее силы духа и поэтому будет постоянно нуждаться в какой-то опоре. Мисс Нэви не может не понимать, что, не будь она бдительной, ее сегодняшнее влияние завтра может смениться еще чьим-то. Она придала подруге уверенности в ее семейных отношениях, но этим же снизила ее управляемость. Завтра Эвелин Кроссуэлл захочет все изменить, освободиться и от нее тоже и связать свое будущее с любимым человеком, выплывшим из радужных грез юности. Она вполне могла решиться на развод. Мисс Нэви просто обязана была это учесть. Ее будущее благополучие зависело от этого. Нам пока ничего не удалось узнать о ее собственных источниках существования. Скорее всего, их и нет или они весьма скромны, что при ее амбициях...
- Понятно. Выходит, она или ошиблась, или осознанно его оболгала, и Проскетт не шантажист, так?
- Я уверен в этом. Он слишком нелеп. Если бы он такое затеял, вышло бы что-то несуразное и шумное.
- Ладно, на этом пока прервемся. Старший инспектор, наверное, желает взглянуть на нашего молодца?
Вообще-то, нет, но разве в этом признаешься. Делать нечего, и сразу после совещания следует самое серьезное на сегодня испытание - допрос Берджесса. Заключенный в бешенстве, слава богу, в молчаливом. С откровенной ненавистью смотрит он на меня, и спасает только то, что с той же лютой ненасытной ненавистью он смотрит на всех вокруг - Грегсон привел с собой на всякий случай не одного, а двух констеблей. Мой мистер Би не так уж глуп, как я и ожидал, и клонит к одному - он, прослышав о завидном богатстве покойного, решил разжиться его некоторой частью. Но препятствий у таких выглаженных показаний слишком много. Грегсон перечисляет ему все то, что я уже слышал. Не в силах обойти ни одно из них, Берджесс умолкает. С каким наслаждением он выдал бы меня, если б только это не повредило ему! Кстати, это может произойти раньше, чем я думаю. Причиной тому серьезное ранение полисмена. Он потерял много крови, и если случилось заражение, и он не выживет, Берджесс лишится поводов защищаться уже совсем скоро. Мне нужно быть готовым к этому, а главное, реально оценить свое положение - сумею ли отстоять себя одним лишь упорным отрицанием всего и вся - его слово против моего, или же меня спасет лишь бегство.
- Этот тип, - морщит острое лицо Грегсон, словно принюхиваясь к витающему в воздухе запаху чего-то подозрительного, оставшемуся после того, как арестованного увели . - Не нравится он мне. Чую за ним кровь. Если бы нашлись свидетели его прошлых подвигов, нам бы это очень помогло.
- Нам всем он не нравится, - ворчит шеф, и я настораживаюсь от его реакции не меньше, чем от слов Тобби, потому что за время работы с суперинтендантом открыл для себя, что помимо ворчания, решительно пресекающего малейшую мысль касаемо чего-либо, есть еще ворчание, к такой мысли прямо таки взывающее, и сейчас Бартнелл как может подталкивает Грегсона к любым идеям, что помогут ему спасти лицо и положение. - Что вы предлагаете?
- А что, если нам самим обратиться к прессе? – выпученные глаза шефа подсказывают Грегсону, что не стоит оставлять тому времени разгадать его идею самостоятельно, и Тобби быстренько продолжает:
- Скрыть от общественности происшедшее в Эплдор-Тауэрс все равно не получится. Газетчиков набежало предостаточно, в этом я убедился лично. Ничего не поделаешь, кое-что этим господам перепадет. Так может, лучше нам не отмалчиваться, а попробовать изменить картину происшествия в глазах обывателей, а заодно и решить наши вопросы?
- Какие вопросы? Не мне вам напоминать, в чем особенность этого дела, и почему вокруг него сознательно напускается столько тумана.
- Подадим его обыкновенным вором. Задержан с награбленным, и ни слова о том, что он ранил полисмена. Дескать, у нас есть подозрения, что это уже не первый дом, что он обчистил, так что всех, кто считает себя пострадавшим, милости просим на опознание. Поместим фото с просьбой откликнуться и оказать содействие. Вместо меня укажем любого другого инспектора, хоть Симмондса, а он уже будет передавать их мне. История сразу станет обычной и снимет всеобщее напряжение. А мы получим шанс, что наш клиент наследил где-то еще.
- Недурно, - изрекает Бартнелл в качестве одобрения, помолчав с минуту. - Это их уймет, а нам, пожалуй, как вы и говорите…в общем, стоит попытаться. А вы как думаете, Лестрейд?
То, что я об этом думаю, уже изложено мною здесь же выше, и это не для их ушей. Проклятье! Тобби будто улавливает мои опасения, и они, изначально отрицательные в смысле ожиданий, извращаются в его голове до позитивного начала, что позволяет ему оформлять из этого материала одну идею за другой. Я уже боюсь находиться рядом с ним, но сейчас, когда идея уже вброшена, деваться некуда, и, не сумев отыскать ни одного серьезного довода против нее, я все же пытаюсь возражать. Эти люди, что откликнутся, развиваю я свою хилую подножку ходу Грегсона, где гарантии, что Куиклегз не завяжет знакомство уже с ними? Если они опознают задержанного и примутся болтать для прессы, а затем выяснится, что этот тип действовал по заказу тех самых влиятельных лиц, ради которых вся эта пресловутая секретность и создавалась... Полностью отменить задуманное Грегсоном мне не по силам, но я все же добиваюсь отсрочки. Шеф объявляет, что еще подумает. Думаю, так он для краткости обозвал свой ближайший поход наверх, где идее Тобби будет дана окончательная оценка.
Не в меньшей степени меня страшат мысли об Эрроу. Если Берджесс опасен тем, что загнан в угол, то его более умный и коварный приятель - своей свободой. Он не ведает, почему случилось то, что случилось, но зато знает твердо – благодаря мне, он потерял товарища по ремеслу, и волен предполагать самое худшее, так что теперь у него развязаны руки, и ничто не мешает его ярости устремиться в мою сторону. Первый же его шаг в качестве реакции на ночное фиаско потрясает свой беспощадной эффективностью. Немедля он расправился с несчастной старухой, и этот ход умен сразу по нескольким причинам, потому что ограбление здесь выступило и как цель, и как средство отвлечения внимания полиции от главного. Страшно то, что он занялся устранением свидетелей, так что за убийством старухи последуют новые выпады, и однажды он пожалует ко мне. Единственное, что меня успокаивает – Эрроу слишком умен, чтобы потерять голову как Берджесс, и, пока он не получит с меня выкупа, моя голова также останется при мне.
Сославшись на дурноту, и не слишком согрешив этим против истины, я выбираюсь из подвала. Общая слабость, дрожь в ногах и полный сумбур в голове - с таким набором можно ли на что-то еще рассчитывать сегодня? Я ничтожен, не способен, потерял чутье, и от меня отвернулась удача. Я никогда не стремился заводить себе друзей, но теперь, когда я впервые в жизни так опасно закачался, чье-нибудь искреннее участие пришлось бы весьма кстати. Одиночество воспринимается особенно болезненно, потому что это еще и перевес в силах не в собственную пользу, и мысль, что в сложившихся условиях придется держать оборону против всех и вся, не может не угнетать. Кто угодно вокруг так или иначе чем-нибудь мне угрожает - случайным фактом, не укрывшимся от внимания, дремлющего до поры; воровской ловкостью и настойчивостью полицейского сыщика, и все они - каждый в своем - явно лучше меня. Сноулз переиграл меня, даже стоя у порога своей жизни, Берджесс, помалкивая лишь до поры, держит за горло, тень Эрроу притаилась за спиной, а Грегсон рьяно раскапывает одну деталь за другой. Все, что мне остается, это завидовать чужому успеху и сноровке, ожидать удара из темноты и тоскливо предрекать себе момент, когда однажды все закончится. Все это - спутники бессилия. Я решительно ни на что не годен, и мой удел - отсиживаться где-нибудь в глубокой норе, с трепетом прислушиваясь к малейшему шороху. За неимением таковой пусть хоть на время ею послужит собственный кабинет.
Там я и отсиживаюсь, бессмысленно уставившись в пространство перед собой. Бездействие плавно перетекает в безразличие, и даже страх притупляется. Тишина и пустота - все, что нужно мне сейчас, и, даже когда рука нащупывает что-то мягкое в кармане, сознание тянет с реакцией. Отказ мозга пошевелить хоть одной извилиной столь категоричен, что единственным выводом следует то первичное ощущение, что передалось через пальцы - эта штука приятна на ощупь. Только потому и вынимаю ее. Любопытство идиота, не более. Чуть ли не минуту потребовалось идиоту на осознание, что предмет этот он видит не впервые. Мой трофей. Единственное приобретение, что я вынес оттуда. Стоит ли он тех потерь, прежде всего моральных, что я претерпел там?
Дверь отворилась, и передо мною возник Хатчинсон. Еще заходя, он украдкой оглянулся в коридор и поспешно прикрыл за собой дверь. Я еще не успел как следует подивиться такому диковинному поведению обычно невозмутимого констебля, как он протянул мне какие-то бумаги и едва ли не скороговоркой выпалил:
- Мистер Лестрейд, сэр, пока рядом с вами никого нет, вам нужно прочесть вот это. Только умоляю, никто не должен знать, что я снял для вас копию. Особенно мистер Бартнелл и мистер Грегсон, иначе мне...
Не договорив, он вернулся к двери, приоткрыл ее, осторожно высунулся, разведывая обстановку, и тут же быстро вышел.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

57. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

13-14 ноября 1895

Как бы ни было темно в нашей комнате, в коридоре нас поглотил абсолютный мрак. Никакой подсказки с улицы вроде слабых лучиков тусклого зимнего фонаря сюда не поступало ввиду полного отсутствия окон. Холмс, убедившись в сложности поставленной задачи, сначала нащупал рукой меня, затем, пощупав меня всюду, отыскал мою руку, сжал ее крепко и медленно повел меня за собой. Даваясь диву тому, как он вообще решился двинуться в этот идеально приготовленный черный кофе без сливок, я послушно ступал за ним, осторожно шаря ногой по полу перед собой, как робкая купальщица в Брайтоне пробует холодную воду канала. Через десяток-другой шагов нужная дверь выказала себя полоской мятущегося света в щели над порогом. Негодяй предпочел не зажигать свет в комнате, орудуя принесенной с собой лампой.
- Почему он не уходит оттуда? - поинтересовался я шепотом у Холмса.
- Старушка не проста, но и он не глуп. Понял, что денежки у нее должны водиться. Сейчас он занят их поисками, а когда найдет, скорее всего, даст деру, не дожидаясь своих приятелей.
Особенный шум выдвигаемых ящиков и падающих на пол предметов подтверждал его слова. Безусловно, там рылись гораздо более бесцеремонно, чем у нас на Бейкер-стрит, и в этот момент я даже с некоторой теплотой подумал о детективах из Скотланд-Ярда, но, вспомнив, что один из них странным образом причастен к сегодняшней жуткой загадке, невольно содрогнулся. Меж тем мы добрались, наконец, до заветной двери и встали по обе стороны от нее.
- Главное, не дать ему опомниться, Ватсон! Как только выйдет...
И тут он вышел. Удивительно, но мы пропустили мимо ушей этот момент, когда вдруг открылась дверь, потому что возня в комнате не прекращалась до последней секунды, и создавалось впечатление, что он все еще поглощен обыском. Но вдруг он оказался прямо между нами, держа свою лампу на уровне пояса, отчего верхняя часть его фигуры оставалась неосвещенной. Как обычно бывает, все, чему не достался свет, еще больше погрузилось в темноту, словно было отрезано, и вся реальность сосредоточилась в этом ярком пятне с крепкой широкой кистью посредине, сжимающей лампу. На какой-то миг во мне вдруг померещилось, что я узнал эту красную обветренную руку, что, конечно, было дурацкой причудой, но уж точно я узнал на заднем плане плащ Холмса, точнее ту его часть, что приняла на себя свет лампы, с оттопыренным карманом, растянутым и потерявшим привлекательный вид оттого, что мой друг вечно пихал туда слишком крупный табачный кисет. В то же мгновение карман смялся в движении, его хозяин наступал, и безупречная классическая клетка заветного плаща, вспыхнув ярче напоследок от сближения с лампой, прильнула к источнику света, и это явилось сигналом для меня. Пока еще хоть что-то можно было разглядеть, я ринулся вперед, хоть ожидаемого мною призыва вроде "Вперед, Ватсон!" так и не прозвучало. Мне показалось, что мой друг натолкнулся на существенные возражения противоположной стороны, проявившиеся не столько в репликах (если не ошибаюсь, наш визави за все время схватки не произнес вообще ни слова), сколько в действиях. Во всяком случае, к своему первичному кличу «Опа-а-а! Попался, голубчик!» Холмс был вынужден добавить ряд дополнений, эмоциональная окраска которых мне нравилась все меньше. По счастью, когда его несколько недоуменное «Ах так?! Тогда вот тебе!» сменилось на «Ах ты…ай!.. Рука!...Ай-ай!», я уже успел вцепиться в душегуба со своей стороны. Лампа упала, и мы принялись возиться, пыхтеть, сопеть и производить прочие не очень благовидные звуки и действия, частично искупаемые поздним временем суток и удаленностью от приличного общества. Негодяй не уступал как Холмсу, так и мне. Ответной хваткой он не только удерживал меня, но и довольно сильно тряс из стороны в сторону, словно гибкое деревцо с соблазнительными плодами, добиваясь их отделения от веток. Со временем я начал склоняться к подозрению, что таким плодом окажется моя голова, если тряска не уменьшится своей частотой или амплитудой.
- Ватсон, черт возьми! - прорычал Холмс. - Вы где?
- Я держу его, Холмс! - воскликнул я немного прерывисто. Похожие звуки удаются у детей, когда они развлекаются, быстро поднося ладонь ко рту и убирая ее во время крика, но мой акустический эффект случился помимо моей воли, ибо мне было не до развлечений.
- Я тоже! - отозвался мой друг исполненным торжеством голосом, и я приободрился, так как уловил в его голосе уверенность в близкой победной концовке.
- Он трясет меня, но я не отступаю! - добавил я, посчитав излишним пояснять, что я не отступаю, потому что он трясет меня как тряпку.
- Потерпите немного, Ватсон! Я тоже трясу его, так что долго он не продержится! И сейчас ради вас я попробую трясти его еще сильнее!
И тут по какому-то удивительному совпадению еще сильнее затрясли мною. Видимо, тряска, с которой Холмс взялся уладить дело, размахивая своим противником от всей души, передалась через крепкие руки этого негодяя и мне. Иными словами, Холмс потрясал нами обоими, и в этой ситуации мне виделось что-то фатальное, о чем я не преминул поделиться своим мнением с Холмсом.
- Дело скверное, Холмс! Он все еще держит меня.
- Это невозможно, Ватсон! – голос моего друга раздавался удивительно близко. – Потому что он держится и за меня. Не может же он одновременно…
- Я больше не могу, Холмс! У меня не осталось сил цепляться за него!
- Вот и отлично, разожмите свою хватку, Ватсон! Отсоединяйтесь от нас. Я чувствую, как он ослабел, и уверен, что справлюсь без вас.
Я счел за счастье исполнить приказ и сойти с этой взбесившейся карусели, покинув сложившуюся динамическую конструкцию с ее чрезмерным для моего здоровья колебанием одним лишь разжатием пальцев, но это не помогло. Даже поджав ноги в надежде рухнуть вниз, и отдышаться там в лежачем положении, я так и не достиг пола, и мною на той же высоте продолжали трясти, потряхивать и сотрясать на все лады, так что мой относительный успех закончился на том, что теперь освободившимися руками я поддерживал голову, не давая ей оторваться и укатиться куда-нибудь в угол, где моему другу будет не так просто ее найти. Последней мыслью перед тем, как я начал терять самообладание одновременно с сознанием, было стойкое ощущение, что что-то здесь не так.
- У меня тоже закончились силы! – проревел Холмс с отчаянием поверженного ретиария. – Бросаю это дело! Уф-ф-ф!
Не знаю, что он там бросил, но от меня, наконец, отстали. Все. Уже ни на что не надеясь, я осознал нежданное спасение с равнодушием отупевшего от несчастий страдальца. Осознал, что оставлен в покое, брошен бездушной стихией за ненужностью лежать на полу, словно выплюнутая океаном на прибрежный песок жертва кораблекрушения. Холмс тяжело дышал, стоя надо мной и упершись руками в колени.
- Как вы, Ватсон?
- Еще не понял, Холмс, - слабо отозвался я, стараясь наполнить безжизненный голос хоть какими-то признаками улавливаемого оптимизма.
- Оказывается, дружище, я всю дорогу тряс вами, а не…
- Какую дорогу? – я попытался немного приподняться, облокотившись на локоть. – Я что-то пропустил?
- Не важно. Мне интересно, с какого момента мы упустили этого мерзавца и занялись друг другом. Скажите, когда вы схватили его...или, вернее, схватились за что-то…больше вы это из рук не выпускали до тех пор, пока я вам не сказал?
- Да. Я держал его намертво словно бульдог.
- Вот почему мой рукав весь в слюнях, - выпрямился Холмс. - Значит, вы сразу же вцепились в меня, а не в него, и это сбило меня с цели.
- И вы тоже вцепились в меня, а не в него?
- Выходит, так. Не мог же я оставаться безучастным, когда меня схватили за грудки. Я переключился на вас. Тогда-то он и вывернулся.
- А кто кричал про руку? - мне хотелось разобраться во всех подробностях не слишком удачного, но все же довольно яркого эпизода моей жизни.
- Так это вы выкрутили мне руку? - сочувствие разом испарилось из его голоса.
- Нет, Холмс. Поверьте, я тогда только готовился вступить в... Так, значит, айкали тоже вы?
- Что значит, айкал?
- Кто кричал "ай-ай-ай!"?
- Не знаю, о чем вы. Я так ни за что не стал бы... Вы что-то путаете, Ватсон.
- Значит, это айкал тот, кто выкрутил вам руку, Холмс. И где он сейчас? – спросил я, с трудом заставив себя подняться.
- Я тоже хотел бы это знать.
Холмс поднял с пола лампу, посветил ею вокруг и, ничего не найдя, поднес к двери. Та оказалась закрыта, и он попробовал повернуть ручку. Затем он нажал на дверь, но она не поддалась.
- Проклятие! Он заперся! – мой друг наклонился к замочной скважине. – Ключ в замке.
- Где он его добыл?
- Нигде. Ключ уже был там. Помните, он стучался к старухе? Когда она его впускала, я слышал, как ключ проворачивался в замке. Ему с ним повезло, чистая случайность.
Я стоял, все еще восстанавливая силы, прислонившись к дверному косяку, поэтому первым услышал за дверью знакомую возню. Не так давно мы тоже проделывали такое.
- Холмс! Кажется, он пытается открыть окно.
Мы бросились по коридору к входной двери и выбежали на крыльцо. Начиналось утро, и зимний воздух немножечко принялся светлеть, хоть до рассветного румянца было еще далеко. Разбавленная серостью темень перестала быть кромешным мраком, и многое теперь уже удалось разглядеть вполне точно. Я точно увидел, что мы поспели как нельзя кстати. Окно хозяйской комнаты было первым от крыльца. Решетчатые ставни были отворены, и наш противник уже собирался выпрыгнуть, но, увидев нас, понял, что опоздал, и соскочил с подоконника назад. Холмс, уверенный, что тот отступил вглубь комнаты, ухватился за подоконник и крикнул мне:
- Подсобите, Ватсон!
Я взялся его подсаживать, но вдруг к ужасу своему заметил, что никто никуда не отступил. По крайней мере, это касалось нашего врага. Он остался у окна и спокойно дожидался, когда приближающаяся снизу голова Холмса примет наиболее привлекательное для него положение, занеся над собой какой-то не такой уж мелкий предмет вроде цветочного горшка или кастрюли, который сжимал обеими руками. Холмс в данном случае был настолько беззащитен, что это больше напоминало казнь, где я выступал помощником палача, а не верным соратником своего друга. Я решил резко уронить Холмса, чтобы он тем самым избежал удара. Но, хоть я и готов поручиться, что проделал этот трюк вполне ловко и вовремя, в результате все же Холмс был вынужден испытать на себе и прочность горшка (кастрюли), и твердость земли. Двойная нагрузка чревата даже для железного здоровья, коим Холмс обладал (нет, обладает! тьфу-тьфу!), поэтому в тот момент, когда я взялся поднимать его с холодных камней мостовой, я не мог отделаться от определенного скептицизма. Опасения мои подтвердились. Я чувствовал, как он обмяк. Он даже не пытался встать и продолжал молча висеть на моих руках, разбросав ноги и опустив голову на грудь, как делал это в минуты глубоких раздумий, но что-то мне подсказывало, что в данный момент у этой несомненно умнейшей и светлой головы, получившей тупой удар из темноты, поводов для размышлений просто не нашлось бы. Все и так было предельно ясно. Убийца отразил наш натиск, но еще не скрылся от нас. Однако, я понимал, что это неизбежно случится, если я в ближайшие секунды не найду способа вернуть своего старшего товарища и руководителя облавы на арену сражения.
- Холмс! - закричал я ему в самое ухо. - Твумндидл потерял договор! Свадьба отменяется! Вы свободны!
Не знаю, как мне пришла в голову такая дикая мысль, я никогда еще не обманывал Холмса, даже если он был в бессознательном состоянии или просто не в духе. Впервые я преступил свой же нравственный запрет, но это сыграло роль чуда. Холмс вдруг напрягся всеми своими членами, во всяком случае, теми, что я поддерживал и только что ощущал безжизненными. Он пружинисто подпрыгнул прямо из своего неудобного положения, так что я даже не понял, чем и от чего он оттолкнулся, и в мгновение ока оказался на ногах. Убийца, готовый, кажется, после своего успеха сигануть из окна, вновь был вынужден отложить эту затею. Было все еще довольно темно, и я мог видеть только его неясный контур с надвинутой на глаза шляпой, но все же мне казалось, что весь вид его дышит злобой и недоумением. Сдаваться он явно не собирался, но и не знал, как видно, что предпринять, а потому застыл в вынужденном ожидании, продолжая оборонять оконный проем, который верхняя часть его массивной фигуры занимала собой едва ли не полностью. То, что при своих размерах он оказался еще и прытким, показывало, какой серьезный боец нам попался. Холмс, первым из нас сообразив, что ожидать от него в самом ближайшем будущем, деловито и хладнокровно, как настоящий центурион, ведущий в бой когорту, передал мне новый приказ:
- Ватсон! Возвращайтесь к двери в комнату, пока он не рванул через нее в коридор!
- А как же вы?
- Будьте спокойны, я справлюсь один, здесь он не пройдет, - он наклонился, подобрал какую-то палку и потряс ее, демонстрируя оружие врагу. - Видал?! Только сунься, как дам!
Я побежал к крыльцу, так и не узнав, нашелся ли с ответом на этот аргумент преступник, а вдогонку мне донеслись дополнительные инструкции Холмса:
- Оставьте открытой дверь на крыльце! И зовите меня, если он будет прорываться через вас!
В считанные мгновения я пронесся через крыльцо в дом, повернул по коридору направо и очутился возле нужной двери. Лампа так и стояла на полу рядом. Первым делом я, нажав на ручку, проверил дверь. Все так же заперта. Прекрасно, теперь он в ловушке. Осталось продержаться совсем недолго, и мы его не упустим. Уже светает, скоро на улицах появятся первые обитатели этих неприветливых мест. Кого-нибудь Холмс отправит в участок, найдутся и желающие остаться с ним и помочь в поимке негодяя. Людская отзывчивость не исчезла полностью даже здесь. Напротив, чтобы выжить, местные жители просто обязаны держаться друг за друга. Ведь должны же они понимать - сегодня убили бедную старушку, дающую приют контрабандистам и карманникам, завтра прирежут несчастного фальшивомонетчика из соседнего дома или скромного душителя женщин, проживающего тоже неподалеку... В этом месте мои рассуждения запнулись об новую, неожиданную мысль. Он ведь тоже сейчас отчаянно ломает голову в поисках выхода. Холмс бесстрашно дал понять ему, что с ним шутки плохи, так что у него просто не остается выбора кроме как... Мне не хотелось договаривать себе итог последнего размышления, но он и так вполне явственно стоял перед глазами. Тем более, что Холмс сам подсказал мерзавцу подходящий вариант. "Зовите меня, если он будет прорываться через вас!" А если он будет прорываться так, что я не успею даже пикнуть?! У меня все похолодело внутри. Все-таки есть существенная разница между тем, когда я ловлю опасных субчиков вместе с Холмсом, и тем, когда я делаю то же самое в месте, а место Холмса при этом располагается аж в пятнадцати ярдах от моего. Я так и не восстановился полностью от недавнего интенсивного трясения, голова все еще кружилась. Если этот здоровяк ухитрился выкрутить руку Холмсу, которому, в свою очередь, хватило здоровья размахивать мною как флагом, то при встрече со мной один на один незнакомец успеет и выкрутить мне руку, и помахать мною в свое удовольствие, и придумать что-нибудь еще для развлечения, а вот успею ли я громко-громко сообщить Холмсу о своих переменах, и, самое главное, расслышит ли он меня? Голова закружилась еще сильнее, и я, почувствовав изнеможение стресса, снова прислонился к косяку. В моих же интересах немедленно придумать что-нибудь, что отобьет охоту этому ужасному головорезу завязать со мной знакомство накоротке. И я придумал, причем тут же. Все же до чего я бываю изобретателен, когда меня охватывает паника, а убежать некуда! Анатомы уверяют нас, простых обывателей, что помимо головного мозга у человека есть еще и спинной. Не сомневаюсь, когда-нибудь науке непременно станет известно и о мыслительных возможностях поджилок. Тряска этих спасительных резервов генерирует идеи, выручающие в самых безнадежных ситуациях. Итак, он думает, я тут один? Дудки! Облава так облава, все по серьезному. Отряд вооруженных до зубов сыщиков-любителей готовится взять приступом...ну, или хотя бы расположился лагерем в коридоре злополучного дома в Кэмдене, дурная молва о котором привела, наконец, к волевому решению покончить с рассадником зла навсегда, или хотя бы до следующих выборов в местный муниципалитет. Мне осталось лишь отобразить в звуках атмосферу присутствия на ограниченном пространстве значительного числа людей неробкого десятка... десятка? Да, десятка два-три таких людей, думаю, будет достаточно. Их так много, что стало даже тесно, значит, неизбежно легкое незлобное переругивание, сопровождающее остановку на привал любого приличного полка. Выкрики вроде "Куда прешь, приятель! Этот стул уже занят, так что поищи себе другое место!" и так далее. До этого еще дойдет, но самым заметным должен быть командир, так что с него я и начну.
- Молодцы ребята! А теперь слушайте мою команду! – закричал я бодро и властно, стараясь, чтобы все мои подопечные меня расслышали, а более всех тот, что притаился за дверью. - Семеро идут со мной штурмовать дверь! Остальные двенадцать…
Я замешкался, потому что не знал, что поручить такой толпе людей. Неплохо бы организовать с их помощью вторую волну атаки, но тогда тот за дверью решит, что я не очень уверен в возможностях первой. Тут мне пришло в голову, что Холмс с улицы тоже слышит меня, так как входная дверь, как он и просил, осталась открыта. Представляю, в какое восхищение он пришел от моей идеи! Может быть, даже завидует, в чем, конечно, никогда не признается. Это его очевидная слабость, преодолеть которую он не в силах, но мне следует быть снисходительным к его недостаткам, коих у него, откровенно говоря, наберется немало. Взять хотя бы... Ладно, я отвлекся, а между тем удачную задумку нужно развивать, а то почти уже одураченный мною преступник еще подумает, что наш отряд разделился во мнении, наступать или перебраться отсюда куда-нибудь, и проводит по этому поводу голосование.
- Итак, молодцы, вперед! За мной! – снова прокричал я, но тут же подумал, что бросок целой шеренги или колонны крепких и бесстрашных людей должен вызвать соответствующий топот, который в одиночку я никак не мог изобразить. Но хитроумие этой ночью никак не желало покидать меня, и я заорал совсем уже что есть мочи, чтобы и враг гарантированно расслышал мой тайный замысел:
- Ребята! Подкрадываемся как можно тише! Чтобы ни одна мышь…
Промелькнувшая под дверью светлая полоска привлекла мое внимание. Откуда у него свет? Ведь лампа осталась в коридоре. Жжет спички, как мы? Я наклонился к замочной скважине, подумав, что зажженный им свет позволит мне его разглядеть и увидеть, чем он там занят, но совершенно забыв, что, заперев дверь, он оставил ключ в замке, и ничего из моей затеи не выйдет. Но странное дело, все получилось. Скважина оказалась свободной, и я увидел, как он мечется по комнате и, наконец, бросается к выходу, заслоняя собой ее жалкий интерьер. Не успел я подумать о несоответствии, как отвлекся на резкую мысль о следующей ошибке, которую допустил, и которая объясняет все. В том числе и то, что последовало через мгновение. Страшный удар сотряс мою голову, расколов ее болью на две части. Боль, дикая боль ото лба через все лицо, разрывающая будто зубами нос и нижнюю челюсть - последнее ощущение и воспоминание перед тем, как глаза застелило нечто без каких-либо признаков. Темнота ночи, окружившая дом, спустившаяся на канал Риджент, сгустившаяся в комнатах, населенных покойниками, готовая уже отступить с приближением утра, оказалась все же не столь всепоглощающей и глухой, как тишина, слепота и полное бесчувствие, поглотившие меня и заполнившие изнутри пустотой. Саван или покрывало, не важно, чем меня укутали так плотно. Главное, я постиг, наконец, истинный абсолютный и безграничный покой.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

[Беня260412]

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

58. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

14 ноября 1895

Пару лет назад констебль Хатчинсон не только не обладал своим нынешним званием, но и был далек от него не меньше, чем я - от поста Главного комиссара полиции Лондона. Какая там служба в полиции - промашка с кражей, о которой знал лишь я, грозила вполне реальным тюремным заключением, но парень мне чем-то понравился. Его раскаяние убеждало искренностью, и я, вспомнив о том, скольким обязана Сюртэ Видоку, принял похожее решение. Неудавшийся преступник стал полицейским, пусть скромным, но со своими достоинствами. При всем моем уважении к его таланту стенографирования, сегодня я открыл для себя еще более ценное качество Хатчинсона. С риском для себя он вернул мне долг в самый нужный момент, когда я не только не имел возможности напомнить ему об этом, но и не подозревал, что у него-то такая возможность есть. Чтобы определить такое качество, придется прибегнуть к несуществующему слову. Действительно, в язык закралась глупейшая ошибка. Какой смысл в слове "злопамятный", если так называемый злопамятный человек на самом деле вполне нормален? Зло помнят все. По крайней мере, это относится к разумным людям, для которых это вовсе не свойство личности, а вполне распространенная закономерность, часть мировоззрения, обусловленная необходимостью впредь избегать ошибок с теми, кто уже проявил себя с не лучшей стороны.
Гораздо больше смысла было бы в слове, отражающем способность так же долго хранить в себе благодарность. Человечество просто обязано было придумать его, чтобы воздать должное несомненно более редкому и ценному качеству. Большинство из нас с легкостью забывают добро. Благодарность - нечто сиюминутное. Мы охвачены ею лишь в те первые мгновения, когда блага распахивают нам свои объятья. Потом, уже заключенные в них мы перестаем их замечать, они становятся нашей средой - воздухом и предметами обихода, и случившееся с нами благословение перестает быть чудом, даром чьей-то доброй воли. Память, охотно раскладывая по ящикам и полкам обиды, отказывается предоставить место эпизодам, когда чья-то крепкая рука подхватывала в миг падения, а доброе слово спасало честь. Поэтому есть благодарность, но почти нет добропамятных людей. Не потому ли и нет такого слова? Но я сказал "почти", потому что Хатчинсон презрел строжайший запрет начальства и не просто предупредил меня, но и передал мне копию допроса миссис Хадсон. Благодаря этой его услуге, мне открылись любопытнейшие новости. Их так много, с какой же начать?
Общее впечатление - круг сужается. Тот самый, центром которого являюсь я. Окружность, копируя рабочую манеру веревочной петли, раз за разом теряя в длине, стягивается в точку. Разорвать круг улик я не в силах, остается лишь одно - остановить это неумолимое движение к центру тех, кто ими вооружился, и времени у меня на это остается все меньше.
Первый и, безусловно, самый ошеломительный сюрприз - это появление миссис Хадсон в Ярде. А я-то ломал голову, что еще за старуха произвела своим визитом такое впечатление на шефа! Старая карга вышла на тропу войны, занеся над моей головой совок для мусора словно отрытый томагавк. Теперь это очевидно, и хорошо, что это открылось. Ее показания бросают на меня глубокую задумчивую тень, чего она не может не осознавать. Выходит, она определилась с выбором лагеря, и теперь с воинствующими неудачниками в известной квартире ее роднит не только один адрес, но и общие интересы. На меня произвело неприятное впечатление то, что ее просьба о беседе в мое отсутствие была удовлетворена. Особенную иронию добавляет то обстоятельство, что ей пошли навстречу в тот момент, когда я собственными действиями не оставлял этим людям никакого иного выбора кроме безграничного доверия к моей персоне. Тобби - мой бывший приятель, который, как мне стало казаться, оттаял настолько, что почти готов был вновь довериться мне - счел для себя возможным прервать все срочные дела, чтобы любезно выслушать чаяния выжившей из ума домохозяйки. И все то время, пока мы все вместе обсуждали инциденты в Хэмпстеде и в Кэмдене, мои коллеги помалкивали о том, что узнали в мое отсутствие четыре часа назад.
Многое прояснилось и по поводу личности Адэра. Здесь, и это уже и вовсе забавно, вновь не обошлось без окаянной ведьмы, чей безмятежный чепец теперь уже никогда не введет меня в заблуждение. И что это еще за племянник объявился у нее? Что за молодой человек, вызвавшийся ради спасения Холмса отправиться в швейцарские Альпы? И почему он исчез так надолго? Его тетушка явно умолчала о многом. Самое неприятное то, что, несмотря на осторожные комментарии шефа на мой счет и кажущееся горячее заступничество Грегсона, создается впечатление, что они весьма впечатлены показаниями проклятой старухи. Очень плохо, что в ее рассказе прозвучало мое имя. Да еще и рядом с тенью покойного Адера, словно наделенного ролью немого обличителя. Противоречивое поведение Грегсона при обсуждении этого вопроса тоже озадачивает. Он никак не пытался погасить к нему интерес хотя бы настолько, чтобы тот был рассмотрен лишь в рамках рассказа свидетельницы. Напротив, он подхватил и развивал тему, а в самом начале ее обсуждения совершил наиболее опасное действие, вслух угадав, что речь пойдет об Адэре, еще до признания зловредной старухи. Неосторожное или задуманное - я так и не понял, как и то - обратил ли внимание на эту проговорку Бартнелл, или пропустил ее мимо ушей. После ухода миссис Хадсон тема получила свое развитие, меня взялись перебирать, что называется, по косточкам, и последнее самое главное признание застыло так рядом, что казалось, вот-вот оно сорвется с языка, и каждую следующую реплику их беседы я прочитывал с нарастающим ужасом ожидаемого приговора. Но этого так и не случилось. Напротив, пройдя некий пик напряжения, оба вдруг, словно сговорившись и едва ли не соревнуясь друг с другом, взялись отыскивать для меня всевозможные оправдания. Тобби не может не понимать, что время упущено. Признаться в слежке за Адэром следовало еще два месяца назад, и с каждым минувшим днем своего молчания он погружается все глубже в трясину двусмысленности. Похоже, он совершенно искренне запутался, неловко и глупо, как могут запутаться только люди честные, но добрые. И кажется, именно это сегодня меня и спасло. Бартнелл - по крайней мере, пока - тоже предпочитает не ворошить этот улей. Я нужен для дела. Дела Милвертона. Но что будет потом?
Следующее. К тому, что Берджесса во время его наблюдения за Сноулзом возле Вилля видели агенты Грегсона, я был готов, но все же тот факт, что среди них оказался Фрэнки, меня не порадовал. У него зоркий глаз и цепкая память, какая-то удивительная находчивость, и вдобавок его любит удача.
Еще один прохвост, чье имя всплыло в этом протоколе, и кого я уже давно с радостью пристрелил бы вместо того, чтобы до бесконечности ловить сачком - это Холмс. Если догадка Грегсона верна, и тот действительно вышел на Рэйвена...как, черт возьми, ему удалось раздобыть его адрес?! Неужели он следил за ними от самых ворот Эплдор-Тауэрс? А Харри-то болтун. Кто его тянул за язык, нет бы помалкивать о Пентонвилле! Узнав от Рэйвена об интересе Харри, Холмс мог проследить уже за ним, а дальше... Жуткий холод, разнесшийся по всему телу, прервал ход мыслей, потому что те споткнулись об одно воспоминание. Загадочный кэб, не дававший покоя, привязанный неподалеку...если Холмс был в Кэмдене и вынюхивал возле дома старухи Вулидж, заглядывая в окна... Предчувствия, предчувствия…они преследуют меня с самого первого дня этого проклятого дела. Каждая новая фигура своим появлением вносила губительный хаос в мои планы. Незнакомка, выпорхнувшая из сада, вероятная убийца. Джозеф Барнс, которого мы убили бы гораздо раньше, если бы только он тогда еще у ворот послушался и сел в кэб. Я сам свернул бы ему шею – злость от того, что дело срывается из-за смешных мелочей, душила меня, но одновременно придавала зверства рвать, давить, ломать.
Появление этого жалкого старика я отношу к пакостям судьбы, особенно, когда на допросе он заявил о выстрелах. Он не лгал и ничего не напутал, я сам их слышал, но поначалу не встревожился, потому что так и задумывалось. Я знал, чьи это выстрелы, но ошибся с их причиной, и потому был спокоен до того момента, когда Эрроу с Берджессом, выскочив через ворота, подбежали к кэбу. Тогда я и узнал, что все сорвалось, цели не достигнуты, и им пришлось стрелять, потому что кто-то пытался отрезать им выход из сада. В доме тоже стреляли, уверяли они. С этого и начался переполох, и все пошло кувырком. Но те другие выстрелы – из кабинета – не донеслись до Сквайрз-Маунт, так что ошибки быть не могло: старик услышал пальбу в саду и оказался свидетелем участия моих людей в событиях в Эплдор-Тауэрс. Этот след вел уже непосредственно ко мне, и такого риска допустить я не мог. Но Барнс не только ускользнул от нас той ночью, но и был близок к тому, чтобы покончить со мною одной фразой. Это едва не случилось на повторном допросе в Ярде, когда я распознал этот особенный взгляд. Так смотрит прозревающий. Его осенило, но он был не в силах поверить, что столкнется с таинственным ночным кэбменом нос к носу в кабинете суперинтенданта криминального департамента, и в итоге, чтобы как можно скорее закрыть вопрос, мне пришлось вновь отправиться к нему в гости, только, естественно, уже без Грегсона. Теперь выяснилось, что Тобби и здесь не упустил зацепку и собрал пролитую воду, которую в темноте мы проглядели. А ведь казалось, что все прошло едва ли не идеально…
Дверь отворилась свободно от легкого толчка. Подумалось, как удачно, что я обошелся без стука.
Барнс забыл запереть ее или не имел такой привычки. В самом деле, что там брать? Других поводов к осторожности этот безобидный человек не знал. Но тогда как раз таки выпал такой день, когда стоило об этом позаботиться.
Старик сидел за столом, уронив голову на руки. Кажется, пьян. Так даже лучше.
- Добрый вечер, мистер Барнс. Разве вы не собираетесь к мистеру Керри?
Он поднял голову и уставился на меня. Удивление во взгляде тут же сменилось испугом.
- Вижу, узнали, - я сам поразился двусмысленности фразы. Интересно, как он ее понял.
- Почему вы…
- Почему что?
-Я никого не ждал.
- Правильно. Мы условились с вами, что завтра вы участвуете в следственных мероприятиях, цель которых проверить ваши показания. Но у вас же ненадежная память. Вы всегда что-нибудь то упускаете, то вспоминаете. Так что я зашел напомнить вам, чтобы вы не забыли явиться. Что ж вы так встревожились?
Я не отрываясь смотрел ему в глаза, чтобы понять, не ошибся ли я тогда при повторном допросе.
- А где ваш инспектор? Почему вы один?
- А зачем он вам? Или вы опять что-то вспомнили? А, мистер Барнс?
Тянуть дальше смысла не было, иначе он опомнится и устроит крик. Дикий страх во взгляде не оставлял сомнений. Он вспомнил и узнал.
- Ну, теперь-то уже не стоит делать вид, мистер Барнс. Как вы догадались?
- Голос…- прошептал он.
- Вы узнали мой голос, конечно, так я и думал. Почему же промолчали?
- Мне он казался знакомым, но я не мог вспомнить.
- Напрасно, нельзя упускать такие шансы. Это все дешевое бренди. Мешает сосредоточиться. Но потом-то в воскресенье на повторном допросе, я же видел. Вы так смотрели.
- Я не мог поверить…
- Значит, я вовремя. Прекрасно.
- Сэр, поверьте, прошу вас, я ничего никому не скажу.
- Теперь-то уж точно, - я подошел к окну и открыл его.
Это был сигнал. Еще в первый раз, придя сюда с Грегсоном, я обратил внимание на удобное обстоятельство. Окно выходило на канал, и от него до воды совсем рукой подать – каких-то ярдов пять. Некоторые дома на этой стороне стоят еще ближе, так что прохода тут нет. Место глухое и слишком темно, чтобы чей-то посторонний взгляд с того берега мог что-то рассмотреть. Так что окно послужит идеально и не придется тащить тело по лестнице, где не избежать риска быть замеченными.
Барнс, ничего не понимая, молчал, не увидев со своего места стоявших под домом. Эрроу ожидал там на случай, если Барнс при моем появлении сиганет в окно. Мой кивок насторожил старика.
- Что вы делаете?
- Снова проверяю вас. Вы сказали, что сможете опознать тех двоих, которые, по-вашему, чуть не убили вас у ворот. Помните?
Старик не успел ответить. Дверь открылась. Мои сподручные, тогда еще послушные, люди с отменным здоровьем, а Джозеф Барнс – дряхлый старый человек, не утруждавший себя поддержкой формы. Поэтому в моей помощи не было нужды, и я отошел к окну. Впечатлительность все же свойственна мне, это неизбежность моей нервной натуры. После кончины Адэра я еще не полностью восстановил свою психику, и мне больше не хотелось без нужды терзать свои нервы сценами насилия. Этой суждено было стать особенно отталкивающей. Понадобился утопленник, и Барнсу, удерживаемому и лишенному возможности дышать, суждено было захлебнуться, вдыхая вместо воздуха воду из всунутой в зубы бутылки. До меня доносился стук брыкающихся ног, булькающие хрипы и прочие звуки борьбы, довольно быстро пресеченные умелым захватом. Уже тогда меня нервировала эта парочка, слишком уж их действия были уверенны и безошибочны. Идеальная машина для убийств, с одним лишь недостатком. Каждое следующее жертвоприношение только усиливало ее голод, и крови требовалось все больше...
Мысль, только что родившаяся, вернула меня к действительности, оторвав от бесполезных воспоминаний. Грегсон, обсуждая с шефом Проскетта и его глупую ложь с письмами, изложил интересную версию отношения Джозефины Нэви к зарождающемуся у нее под носом любовному треугольнику. Выходило, что она или ошиблась в Проскетте, приняв его неумелые маневры за дурные намерения, или ей и в самом деле было выгодно убедить Эвелин Кроссуэлл в том, что перед нею шантажист. Так или иначе, Грегсон был готов сбросить Проскетта со счетов. Но ведь возможно и третье, когда ошибаются, судя о других по себе. Возможно ли, что Грегсону это еще не приходило в голову? Или он предпочел кое-что пока не говорить?
Мне вспомнились слова Агаты Твумндидл. Смущенный вид Кроссуэлла под взглядом, которому она подобрала столь яркое определение. Вытереть ноги. Я представил себе этот взгляд и попытался прочувствовать его выражение. Жгучее невыносимое презрение. Чтобы заслужить такое, мало было просто не угодить мисс Нэви. Нужно было сильно подвести ожидания этой женщины. Скорее, так смотрят на бывших, не доставивших ничего кроме разочарования.
Что ж, уже кое-что. По крайней мере, голова заработала. Спасибо Хатчинсону, его информация и еще больше сам жест встряхнули меня. Слабый принимает помощь механически, как покорное животное берет корм с руки, сильному же это служит сигналом собраться. Пристыженный пережитым параличом воли я ощущаю возвращение такой знакомой деловитости. Когда у них встреча? Сноулз сказал, в шесть. Пожалуй, пора, если я хочу поспеть, потому как по пути придется заскочить еще в одно место.
Кенсингтон. Доктор Максоммер смотрел на меня растерянно и даже с обидой. Вероятно он все же надеялся, что прошлый наш разговор зачтен ему за чистосердечное признание, снимающее все дальнейшие вопросы. Я вспомнил, как равнодушно он воспринял тот факт, что ему солгали, сказав, что доктора Хаттернборо не застали у себя. Складывалось ощущение, что он сумел уже узнать мисс Нэви получше и не удивлялся ее безграничным способностям. Но то, о чем он нам поведал, не давало повода судить о ней так. Могла ли она себе позволить ошибиться в ту ночь, когда за запертой дверью кабинета прозвучал выстрел? Все висело на волоске, и времени катастрофически не хватало. Ей нужны были абсолютные гарантии, что ее ход не даст осечку, и доктор Максоммер, которого она даже не знала толком, не откажется помочь. В столь критической ситуации рассчитывать на одни лишь уговоры... Для мисс Нэви пойти ва-банк с такой картой было бы слишком наивно. Но мы затратили чертову уйму времени, копаясь в прошлом доктора, и не нашли ничего кроме этой дурацкой истории с лечебницей Даути, о которой он предпочел помалкивать. Если это и вправду единственная зацепка... Я искренне надеялся, что нет, но мое подозрение казалось мне же слишком невероятным, поэтому я начал издалека. Наконец, течение беседы подступилось к теме, что не была затронута в прошлый раз, когда взбешенный доктор ураганом ворвался в Ярд. Тогда мы еще не знали о Даути, а позже, узнав допустили, что сим фактом можно пренебречь, но теперь я думаю иначе и вижу, как хмурится успокоившийся было Максоммер. Последние надежды, что я явился лишь затем, чтобы утрясти некоторые формальности, испарились. Предстоял непростой разговор. Из раскаявшегося и сдавшегося полностью, как нам тогда казалось, доктора следовало вытянуть еще кое-что. Без ложного смущения я поведал ему о том, что в поисках столь нужной нам нечистоплотности мы перетрясли всю его биографию. Там нет ни единого темного пятна, если не считать одной истории... На доктора было больно смотреть. Он не трус и не слабак, но я не призываю его броситься в штыковую атаку. Мне нужно нечто иное. Здесь особый случай, где доблесть и хладнокровие бесполезны, и мне уже ясно, что сделки с совестью даются ему отвратительно.
Как же так вышло, что он связался с Даути? Услышав этот вопрос, доктор Максоммер печально улыбнулся. Его рассказ подтвердил наши догадки. Врачом он был, что называется, по призванию. Неизбежные трудности вначале карьеры не страшили его. Отец, скромный провинциальный сквайр, одобрил его выбор и выделил средства на обучение. Получив медицинскую степень, Максоммер оказался на распутье. Ему требовалась практика, но заполучить ее в Лондоне шансов не было, а отправиться в колонии не позволило здоровье. Не секрет, как консервативны нравы среди врачей, сколь много значат связи и положение, и какова сила предубеждения перед безызвестностью и бедностью. Его способности в университете преподаватели называли блестящими. Теперь же они никого не интересовали. Применение себе он нашел там, куда мало кто пожелал бы сунуться. Трущобы с их нечистотами, голодом, и конечно же, бесчисленными болезнями, свирепствующими в условиях почти полного отсутствия лекарств. Лечебница Даути держалась на принципах той же самой пятипроцентной благотворительности, по условиям которой строили и сдавали жилье Пибоди и покойный принц Альберт с его Ассоциацией. Заработок молодого доктора был крайне скромен, но он работал не за деньги. Он жаждал врачевать, осваивать дело, и Даути дал ему такую возможность, естественно не без пользы для себя. Максоммер и сейчас не сомневался, что без тех лет ежедневного напряженного труда у Даути его имя сейчас не имело бы и малой толики того признания, что он обрел.
- А вы слышали про его историю? - поинтересовался я, подразумевая его работодателя.
- Да, она мне известна. Без подробностей, но достаточно было и того, что он чудом сохранил лицензию. Его оставили в профессии, но изгнали из приличного общества. Все, что ему позволили, это открыть лечебницу там, где вместо престижа и процветания врачевателю уготованы все мерзости нищенских кварталов – грязь, вонь, полчища крыс, снующих среди нечистот. А еще холера и тиф, и десятки хворей, о которых вы, господин старший инспектор, не имеете ни малейшего понятия. До репутации Даути мне не было никакого дела. Мне казалось, что это не самое первое, на чем следует сосредоточиться, тем более, что обстоятельства, отражающиеся на ней, не всегда объективны. Вспомните хотя бы оклеветанного Бернардо.
Смешно, но он упомянул того, о ком мы с Грегсоном вспоминали совсем недавно. Минуло почти двадцать лет, но история Джо Бернардо расколола общество на два лагеря. Первые ханжески осуждали, требуя проявления добродетели согласно собственным рафинированным представлениям, в коих благотворительность плавает в патоке рождественских подарков и пасхальных сюжетов. Для вторых, к коим принадлежал доктор Максоммер, этот новый тип филантропа стал вечным примером и знаменем.
- Доктор, простите, при всем уважении, вы слишком молоды, чтобы судить о деле Бернардо. Оно было еще в конце семидесятых, если не ошибаюсь. Что вы можете понимать в этом с чужих слов?
- Я не застал процесс, но я знаю другое. Я бывал в «Степни» и сам воочию убедился в том, что эти приюты приносят благо. Молчаливая, ежедневная польза вместо этих показных благотворительных приемов, где всякий пустячный жест знатной особы сопровождается шумными аплодисментами.
- Понятно. Значит, тогда, в ранней молодости, вы были непримиримым идеалистом и считали условия работы у Даути…
- Скажем так, наиболее подходящими предназначению врача.
- А что же сейчас?
- Я узнал другую жизнь. Я не стремился к этому, не искал возможности вырваться, просто старался добросовестно делать свое дело. Но однажды эта другая жизнь сама нашла меня.
- С тех пор, как она это сделала, вы не задумывались, чем может обернуться для вас тот прежний ее кусок?
- Да, и очень крепко. Я понял, как наивно было с моей стороны пренебречь тогда соображениями собственной репутации. Нет, я не пожалел о сделанном ранее выборе, просто осознал, насколько опасным для меня может стать один только слух о том, что я имел дело с изгоем. Быстрый взлет молодого врача, взявшегося из ниоткуда, породил зависть, которую я успел на себе прочувствовать. Но понемногу мое беспокойство улеглось. Общество забыло о Даути после его изгнания и не питало ни малейшего интереса к его судьбе. Конечно, Спиталфилдс – это тоже Лондон, но в то же время это совсем иной мир, и в сознании сытых и благополучных он расположен много дальше какого-нибудь затерявшегося в океане островка .
- Я как раз хотел спросить вас об этом. У вас была известность среди бедняков. Этого же недостаточно, чтобы пробиться туда, где вы сейчас пребываете? Когда вы решились расстаться с Даути? И как вам это удалось?
- Мне помог случай. Меня привлекли крики кучера остановившегося посреди улицы экипажа. Его хозяина, известного богача, настиг приступ. Я сумел вовремя оказать помощь и вытащил беднягу буквально с того света. Этот человек оказался способен на благодарное чувство не на словах и не только стал моим первым постоянным состоятельным клиентом, но и горячо рекомендовал меня всем в своем кругу. Он же помог мне с арендой этого помещения. Так у меня неожиданно быстро начала складываться представительная клиентура, и профессионально я был готов к этому.
То, что я услышал, по-человечески не могло не импонировать. И я не сомневался, что это правда. Но не вся. Пора было приступать к тому, зачем я пришел.
- Тот человек, что помог вам – это был Сесил Кроссуэлл?
- Кроссуэлл? – удивился доктор. - Нет. С чего вы так решили? Я же уже говорил вам...
- Да, я помню. Но вы, как выяснилось, умолчали о многом. Поэтому я был вынужден повторить вновь свой вопрос. Вас не связывало с этой семьей ничего, что могло держать вас в плену определенных обязательств? Необязательно официальных?
- Господи, конечно, нет! – воскликнул Максоммер. - Я же уже рассказал вам, как все было. Да, я умолчал о Даути, но какое это имеет значение? Это мое личное дело. Причем здесь кончина бедняги Кроссуэлла?!
- Если так, тем более странно. Вы не просто утаили это. На прямой вопрос инспектора Грегсона вы ответили ложью. Вам так необходимо было спрятать эту часть своей жизни, что вы придумали несуществующие ирландские годы. И это в то время, когда еще ничто не предвещало для вас беды. Сердечный приступ. Никто не подвергал сомнению вердикт коронера, и вы вполне могли договориться с инспектором Грегсоном, что тот разговор останется между вами. Но вы перестраховались. Получается, уже тогда вы слишком боялись этой темы. Кто-то должен был вас хорошенько напугать раньше нас. Что скажете?
Доктор молчал, но продолжал смотреть мне в глаза с горечью вынужденной покорности. Я двигался в правильном направлении и не намерен был останавливаться. Мое положение не лучше, так что нет смысла его щадить.
- Тогда я скажу, на что это похоже, - продолжил я после того, как он так и не ответил. - Та рана на виске – она ведь не давала вам покоя, верно? – я заметил, как дернулся его острый кадык. - Неслучайно вы так занервничали, когда об этом зашла речь. Вы готовы были поверить в то, что он это сделал спьяну. Я про самоубийство.
- Он действительно был пьян.
- Не сомневаюсь. Уверен даже, что вы проверили, не подстроено ли это. С этой стороны вы могли быть спокойны. И этого повода было достаточно, чтобы себя убедить. Но что-то останавливало, так?
Доктор снова промолчал, но смотрел так, будто, стоит ему заговорить, и его не остановить до утра.
-Думаю, началось все так, как вы рассказывали. Мисс Нэви воззвала к вашей отзывчивости и благородству. И вы почти дали себя уговорить. Но... что она сделала?
Мой собеседник опустил глаза. Он все еще не был готов к признанию, и мне пришлось взять его работу на себя:
- Я вот что любопытное заметил. Это очень сильная натура. Но слишком импульсивная, и ей, скорее всего, не всегда хватает терпения. Вот и тогда, когда от вас ждали ответа, а вы…вас что-то удерживало, и вы медлили, так это было? Нервы были на пределе, и она не удержалась, подталкивая вас уже по-другому, верно?
- Ну, если вам угодно называть это так...
- Назовите по-своему.
- Когда она попросила меня присесть для разговора, - после вздоха, означавшего принятие решения, медленно и печально заговорил Максоммер, - я почему-то сразу понял, что сейчас меня станут уговаривать к участию в чем-то скользком и малоприятном. Верите ли, но в тот момент мне в голову пришла история Даути, моего еще недавнего старшего наставника и коллеги. Промелькнула мысль, что его вот также, наверное, однажды или купили или уговорили, и он не сумел отказаться. Мог ли я догадываться, что через несколько минут услышу, как его имя будет произнесено вслух!
- Вам напомнили его историю?
- Если бы только это! - усмехнулся доктор. - Мне напомнили мою историю.
- То есть как?
- А вот так! Прозвучало то, о чем я уже начал потихоньку забывать.
- То есть вам угрожали оглаской ваших старых связей с Даути?
- Не сразу, но в конечном итоге да, именно так… Видите ли, мисс Нэви слишком умна и изящна для такой спешки. Сначала меня увещевали по-доброму. Как я уже рассказывал вам, она дала понять, что честь почтенного семейства зависит от того, какой я выдам вердикт. Мне предлагалось поверить на слово, что свершилась гнусность, которой Кроссуэлл не вынес и свел счеты с жизнью. Я с изумлением взирал, как мисс Нэви в присутствии покойника презрительным тоном клеймила его за эгоизм слабого человека, устранившегося вместо того, чтобы ринуться на обидчиков. Осевший в кресле мертвец, чуть свесившись на один из подлокотников, продолжал при этом рассматривать свой стол остекленевшим взглядом, безучастный к весьма невежливым упрекам в свой адрес. Кто знает, возможно, эта отталкивающая картина - покойник, не имевший голоса для защиты, и ее режущая слух бестактность человека силы, осуждающего всякого, кто оступился, и кто не имеет этой силы, думаю, именно это вызвало во мне даже не подозрение, что не все ладно, а больше упрямство. Неприятие без аргументов, ибо я не нашел ничего для возражений, и мой протест выразился лишь в том, что я подошел к Кроссуэллу и закрыл ему глаза. После этого - я это почувствовал - ее раздражение переметнулось на новый объект. То есть на меня.
- Естественно. Она не могла не переживать, видя, как вы колеблетесь.
- Это ее и подвело. Мое желание перечить подкрепилось первым подозрением. Ее слова о том, что они не смогли найти Хаттернборо, насторожили меня. Старика всегда удавалось разыскать. А главное, вердикт о сердечном приступе не дается на пустом месте. Нужно знать историю болезни. Если выяснится, что покойный не испытывал затруднений с сердцем, доктор Хаттернборо первый заявит о подлоге. Мое осторожное прощупывание этого вопроса сразу же натолкнулось на болезненную реакцию. Путанную, противоречивую и крайне эмоциональную, главным образом, оттого, что мисс Нэви не удавалось сдержать своего разочарования, вызванного моим излишним и несвоевременным любопытством. Зачем я задаю все эти лишние вопросы, когда время так дорого, и этот вердикт необходим как воздух в обстоятельствах, о которых мне уже поведали? Да, если я хочу так это знать, мистер Кроссуэлл не раз жаловался на боли в сердце, но этот старый осел Хаттернборо отказывался замечать болезнь, игнорируя все признаки и просьбы больного. Он не даст такого заключения. "Но как, в таком случае, я могу выдать его?" - изумился я в ответ на это. "Если возникнет в этом необходимость, здесь подтвердят, что в последнее время вы, а не Хаттернборо наблюдали мистера Кроссуэлла и нашли в его здоровье соответствующие изъяны", - ответила она, подразумевая, очевидно, под словом "здесь" уверенность, что ей удастся убедить вдову участвовать в лжесвидетельстве. "Значит, вы были настолько уверены в его отказе, что даже не вызвали его? - осенило меня. - Вы сразу же послали за мною. Означает ли это, что вы так же не сомневаетесь, что я вам отказывать не стану?" "Да, мистер Максоммер! - прозвучало в ответ тут же без малейшей паузы для обдумывания; прозвучало одновременно жестко и почти торжественно, словно мне вручали великую миссию без права на отказ. - Означает, ибо в моих силах заставить вас поверить в себя, в ваши лучшие качества, ведь малодушие, которому вы сейчас поддались - я не могу позволить ему победить вашу совесть ради вас же, ради вашего покоя, который вы, человек честный, непременно утратите, если поступите так неосмотрительно. Ваше стремление не вмешиваться в данном случае преступно, и я спасу вас от этого преступления. А вы спасете женщину, потерявшую мужа, невиновную в том, что какой-то подлец растоптал эту несчастную семью, спасете ее совсем крошечных сирот. Спасете, как бы ни пугались, и как бы ни отказывали себе в праве на это. У вас есть это право, мистер Максоммер, отбросьте все сомнения!" После этого невероятного вступления последовала расшифровка, куда более прозаичная. Ошеломленный я выслушал все, что ей известно. Да, ей вполне по силам погубить меня, потому что помимо факта моей связи с Даути, который будет предан огласке, она в случае надобности присовокупит кое-что и от себя, и проверкой этого дополнения, действительно уже грязного, но абсолютно лживого, никто утруждать себя не станет, ибо всю роль правдивого впечатления от всей этой истории возьмет на себя новость о том, что я вполне осознанно связался с падшим и изгнанным. Вот так, мистер Лестрейд, все и было.
- Роскошная женщина, - не сдержался я, потому что действительно был немало впечатлен, но, увидев страдающее лицо Максоммера, вынужденного вновь пережить муку растоптанного женщиной мужчины, поправился. - В своем роде, конечно.
- Знаете, - с внезапным пылом воскликнул доктор, - думаю, в тот момент она сходила с ума. Я видел, она почти потеряла контроль. Я говорю так, потому что знаю, как это происходит с такими как она, кто, как кажется, полностью владеет собою. На самом деле, такие усилия помогают сохранить только внешний вид. Им проще потерять рассудок, чем расстаться с этим ощущением.
- Контроля?
- Да, сразу видно, что она ни за что с этим не расстанется. Контролировать абсолютно все.
- Думаете, она была на грани?
- Да. Поэтому где-то даже извиняю ее за то, как она со мною..., - доктор запнулся, не желая возвращаться к теме собственного унижения. - Поймите, вы же угадали верно, я и, вправду, в конечном счете дал бы себя уговорить. И вдруг она совершенно изменилась. После того, как она это сказала…что ей по силам меня заставить, не упрашивая, но она хочет по-хорошему…во мне внутри это словно взорвалось. Начало разговора вдруг превратилось во что-то ничтожное, смешное, эти ее призывы к благородству, самопожертвованию – все это можно было забыть. Зачем говорить о том, во что сам не веришь?
- Доктор, вы все еще весьма наивны, уж извините. Это был не более, чем тактический ход. Ей понадобилось время определиться, следует ли пускать в ход главный козырь. Далее, когда исчезли последние сомнения, все стало циничнее и проще. Имея возможность ударить, она не сочла нужным слишком долго возиться, уговаривая вас. Деловой человек, одним словом. Ладно, оставим это. Вам не повезло, но как она заполучила это? Кто мог вас выдать, и кто мог об этом знать? Повторяю вам, мы изрядно повозились, пока докопались до этой информации.
- Ума не приложу, как ей стало это известно. Ручаюсь, никто из ее круга не знает и не желает знать, чем живет эта несчастная, отвергнутая всевышним часть Лондона, и уж тем более не догадывается о том, что там нашел себе пристанище отвергнутый светом Даути.
Я представил себя на месте доктора. Теперь его ложь Грегсону была вполне понятна. Если бы мы поинтересовались этим первые, он наверняка сказал бы правду. Но нас опередили. В Мэйфэйр об этом эпизоде из жизни доктора не просто знали, но и использовали в своей игре, чем его не только подавили морально, но и здорово перепугали. Он уступил и вот уже пойман. Не просто потенциальная угроза, как раньше, когда он помалкивал о прошлом у Даути, надеясь, что оно так и пролежит тихо до конца его дней. Теперь оно ожило, и с его помощью Максоммера вовлекли в гораздо более серьезную историю, подсудное дело, и она, эта история о фальшивом сердечном приступе, ведь тоже не очень-то надежно спрятана. Так, присыпана землей, но если все завертится…следствие и так далее. И то, на чем его подловила эта женщина, связало его напрямую с чем-то пострашнее его прежних страхов. В самый разгар смятения появился Грегсон со своими вопросами. Признался бы он ему в такой ситуации? И стоит ли удивляться, что он соврал? Он уже не мог посмотреть на это иными глазами, корме собственных расширенных от ужаса, и не допускал мысли, что его годы в Спиталфилдс не вызовут у Грегсона никаких подозрений. Он явно преувеличил очевидность связи между двумя историями, она вовсе не лежала на поверхности, но ему казалось, что одно непременно потянет за собой другое, и никак иначе. Мы думали, в Мэйфэйр использовали его лучшие стороны – доброту и отзывчивость – и уговорили не остаться в стороне, но вышло так, что решающим фактором оказалось давление – бесчеловечный удар в слабое место. И доктор Максоммер просто физически не мог выказать это место явившемуся к нему через пару дней Грегсону, обнажить только что полученную рану, которая сломила его и принудила к действиям, карающимся законом. И все же что-то мешало моему сочувствию встать безоговорочно на сторону доктора. Я испытывал разочарование и злорадство одновременно. Первое было вызвано лишним подтверждением давнего убеждения, что ничего нового в этой жизни среди этих людей мне уже не открыть. Все постигнуто, и оно обыденно. Среди нас нет места новым образам, как нет места чудесам в мире, где правят физические законы. На какой-то миг я едва не поверил в чушь Грегсона про романтического доктора, самую нелепую из возможных, и я был рад, что Максоммер сбросил с себя это фальшивое рубище, из под которого выглянула его буржуазность. Рад, как давнему знакомому, и также разочарован. Второе чувство вытекало из чего-то схожего. Злорадство оттого, что все грешны, и этот тоже ничем не лучше меня. Огласка, которую мисс Нэви обещала в случае его строптивости, не грозила Максоммеру бедами исключительными – смертью или даже судебным преследованием. Доктор рисковал лишь своим настоящим положением. Благополучие, обретенное совсем недавно, но он уже не хотел расставаться с этой жизнью. Все-таки он успел измениться за последние годы, хотя и не осознавал этого. Возвращаться в мир убожества? Ни за что! Он переел этого в Спиталфилдс. Снова пробиваться, нести лишения уже не хотелось. И ради этого он пошел уже на куда более опасную авантюру. Где-то краешком сознания он допускал, что не все чисто. Впрочем, так ли уж он рисковал? Ведь он не мог не знать, как ведет себя полиция в таких щекотливых делах. Несомненно, ему обещали покровительство тех, чье влияние отобьет у нас охоту копаться в этом. Теперь его жалкий вид подсказывал мне, что я выжал из него действительно все. Пришло время подумать о женщине, в который уже раз поразившей меня.
Снова шантаж. К Милвертону, затерзавшему Кроссуэллов, и Проскетту с его письмами добавилась новая история. Удивлял ли меня этот ненормальный избыток давления компрометацией в нашем деле? Уже нет. Потому я и отправился к доктору, и потому же к моим догадкам добавилось еще одно подтверждение. Только на первый взгляд могло показаться, что едва ли не все заинтересованные лица помешаны на вымогательстве. Вся информация об этом так или иначе была связана с единственным источником. Про то, что покойный – жертва шантажа, доктор узнал из уст женщины, которая в диалоге с ним сама не побрезговала прибегнуть к этому. Точно так же ей удалось убедить леди Кроссуэлл в том же самом насчет Сиднея Проскетта. Второе уже почти получило опровержение. Это была ложь или ошибка, не важно. Важно, что я не верю в шантаж из благих побуждений, коими она якобы руководствовалась, добиваясь ложного вердикта, и в то же время охотно верю в шантаж сам по себе, особенно в сочетании с решительной натурой компаньонки Эвелин Кроссуэлл. Кроме того, я не раз был свидетелем того, как те, кто избрал средством убеждения ложь, привносили в нее, может, неосознанно некоторые собственные черты. Сегодня я убедился, что мисс Нэви не чужды грязные методы, так что, возможно, она вполне искренне наделила капитана Проскетта свойством, хорошо ей знакомым. Все мы предпочитаем держаться понятного и близкого. Это и есть то самое третье, о чем я подумал, вспомнив рассказ Грегсона о его разговоре с Проскеттом. Это весьма распространенное человеческое качество, когда едва ли не всех остальных меряют по себе, и подтолкнуло меня к догадке, которая и помогла мне заставить Максоммера признаться окончательно. Увидев в Проскетте вымогателя, Джозефина Нэви приоткрыла тем самым завесу над собственной сущностью.
Но даже не это поразило меня более всего. Да, я чуял что-то подобное, однако полагал, что ее аргумент состоял не в Даути, а было что-то еще, что мы упустили. Какая-то иная улика, изобличающая Максоммера и попавшая в ее руки в результате личных контактов с набирающим успех молодым врачом. Но то обстоятельство, что они и в самом деле никогда не встречались, но при этом она знала о нем то, поиски чего отняли у нас столько времени и сил, обескураживало. Поражали ее возможности. Она не готовила этот удар. Выстрел в Мэйфэйр-Плэйс грянул неожиданно и застал всех врасплох. Идее о ложном вердикте, спасшей положение, и пришедшей в ее голову как озарение, требовался подходящий человек, к которому - вот же совпадение! - у нее был припасен подходящий ключик. Информация просто ждала своего часа, и была применена, когда он настал. Но как она ее раздобыла? И сколько подобной информации и на кого еще у нее есть?
Со смешанным ощущением, когда приобретения при всей своей значимости проясняют лишь крохотный уголок, затемняя еще больше остальное пространство и без того черной комнаты, я попрощался с доктором и отправился в Паддингтон. Меня ждал Уэйбридж, и я, несмотря на бесконечные осечки последних дней, тешил себя надеждой, что там-то все и прояснится.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)