ПИШИТЕ ПИСЬМА

Игры-онлайн, юмор, чатовки и прочее веселье.
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 28 дек 2017, 11:40

HERA писал(а):Ура! Я уж забеспокоилась


HERA, после такой реакции я просто не могу не попросить у вас прощения за свое отсутствие. Поверьте, оно вынужденное. Слишком многое навалилось скопом...Обещаю впредь появляться регулярно, правда, пореже . В этом году выдам еще серию, а дальше попытаюсь держаться графика раз в пять дней.
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 04 янв 2018, 11:36

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

30. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

10 ноября 1895

…Палуба раскачивалась и кренилась во все стороны. Удержаться на ее поверхности, заливаемой потоками пенящейся воды, было невозможно, и я все время падал и ударялся, вставал и снова падал и ударялся. А море то ли смеялось, то ли аплодировало моим усилиям, и в шуме, с которым ближний ряд волн разбивался о корабль, мне слышалось «Ватсон! Ватсон! Вставайте!»
- Так может называть меня лишь один человек на свете! - закричал я с вызовом, уверенный, что даже на четвереньках можно вполне убедительно поставить на место разбушевавшуюся стихию – пусть шторм, на то и океан, но панибратства я не приму. - Для всех остальных я доктор Уотсон! Прошу это учесть!»
Волны исчезли, брызги уже не били в лицо. Вместо них появилось лицо Холмса, такое же темное и суровое, как сгинувшее море, но тряска продолжалась.
- Да вставайте же уже, Ватсон! - Холмс отпустил мое плечо, набрал в рот воды из стакана, и я вновь ощутил морские брызги на лице. - Миссис Хадсон вернулась. Я принес машинку, пора за работу.
Холмс прошел к столу, где уже стоял «Ремингтон» с вправленным листом бумаги. Пока я приводил себя в порядок, он делился со мною соображениями, каким ему видится наше будущее творение.
- Видите ли, Ватсон, вся соль в том, как подать то, что там случилось.
- Может, исключить убийство вообще? – пронзила меня неожиданная идея, пока я вытирал лицо. - Самоубийство одинокого старика, доведенного раскаянием или несчастной любовью?
- Самоубийство шестью выстрелами подразумевает или невероятное здоровье или абсолютное неумение в обращении с оружием в сочетании с настойчивостью осла. Так можно поступать в университет, но не сводить счеты с жизнью. Да и потом, известно, что Милвертон любил только деньги, и они у него водились и не собирались его бросать. Это была взаимная любовь, и поводов для несчастья у него не было. Реальная история, чему мы явились свидетелями, и так-то довольно фантастическая. В ней столько совпадений, что нарочно не придумаешь. Так что не будем ничего домысливать, чтобы не вышло совсем уж неправдоподобно. Поймите, нам нужна история не столько эффектная, сколько полезная. Такая, чтобы в нее поверили как в факт, который не предъявить в качестве улики, но который многое говорит за нас. Так что лучше наоборот слегка упростим хронологию, устраним ненужные нагромождения, выбросив лишнее.
- Что же мы выбросим?
- Во-первых, не стоит упоминать про эти портьеры. Никто ни в жизнь не поверит, что мы зачем-то в них замотались. И потом, это так сложно – сначала замотались, затем размотались, вы еще, вдобавок, стали не в ту сторону крутиться. Это утомит и запутает читателя. Пожалеем его нервы и просто упомянем вскользь, что мы хитроумно спрятались за них, ведя оттуда наблюдение.
- Согласен. А про поленья? Ваша выдумка спасла нам жизнь!
- А в рассказе она у нас ее отымет. Возникнет вопрос, откуда про такое известно? Ищеек из Скотланд-Ярда всегда раздражало то, что в рассказах Дойла присутствовали не все факты. Ведь он – человек посторонний, и не мог знать о деле абсолютно все.
- Это явный недочет миссис Хадсон, - отметил я с удовольствием.
- Не судите ее строго. Подслушивать всегда непросто, тем более немолодому человеку с увядающими ушами, внимание которого даже в самые определяющие моменты сбора информации постоянно отвлекается на неправильно стоящий кофейник, сдвинутый со своего места стул или скомканную газету. Так вот. Мы оставим только вещи общие и расхожие, то есть то, что Арчи преспокойно сумел бы воссоздать, не покидая своего жилища. Забрались в сад, проникли в оранжерею, затем в кабинет, дальше сейф – классический алгоритм взломщиков в доме богача. Ничего подозрительного, а вот история с дровами оригинальна, и в прессе о ней не упоминалось. Такие детали нас погубят. Рассказ должен быть очень простенький в смысле сюжета, без затей, но с преимуществами иного рода.
- Если сюжет невзрачен, чем же еще привлечь любителя детективного жанра?
- Это будет не детектив, а душещипательная история. В трудную минуту нам нужна поддержка, а не восхищение читателя нашими способностями. Вера в наше всесилие может нам дорого обойтись. Никому и в голову не придет, что сейчас мы как никогда нуждаемся в заступничестве. Мы должны вызвать такой отклик, чтобы Лестрейд испугался, что на него обрушится волна возмущения сплотившегося вокруг нас общества. Так что в данном случае нам вовсе не нужны умственные ухищрения. Они только отвлекут внимание от сути.
- В чем же суть?
- Читатель должен почувствовать эту безысходность, нашу невероятную даже иррациональную решимость пожертвовать собою ради чести женщины в безнадежной ситуации. Нужно дать понять, что это равносильно самоубийству. Эплдор-Тауэрс неприступен, и всякий посмевший сунуться в этот чертог зла, сгинет неминуемо. И все-таки мы поступаем так, осознавая, что шансы не просто низки, что их нет, ноль шансов! Самозаклание в чистом виде без отговорок о бессмысленности принесения себя в жертву. Это потрясет всех. Холмс – апологет разума, рациональный ум - идет на такое!
- Но он же..вы же не один там будете? - спросил я, стараясь не показывать, как задела меня последняя фраза. - Все-таки я надул тот шарик, хоть он и лопнул, а еще держал кочергу...
- Конечно, дружище! - успокоил меня он. - Мой верный и смекалистый товарищ Ватсон в рассказе будет со мною рядом так же как и в реальности, внося разнообразие и неожиданные повороты в сюжет своими проделками.
- С чего начнем?
- С того, что к нам обращаются за помощью. Садитесь печатать. Набросаем дебют нашей партии.
Я уселся за машинку, и Холмс принялся диктовать все, что приходило ему в голову. Мы обсуждали, иногда горячо спорили. В итоге получилось следующее.
К нам на Бейкер-стрит явилась одна дама, пожелавшая остаться инкогнито. Здесь я настоял на упоминании о ее редкостной красоте и грации, и Холмс скривившись уступил и даже предложил мне самостоятельно проработать это место, явно не испытывая желания посвящать этой теме не только свой описательный талант, но и хоть каплю внимания.
- В последнее время, Ватсон, - объяснил он, скептически поглядывая на меня, - мой слух с все большей тревогой распознает эту приторную нотку ценителя женских прелестей в прежде безупречном регистре вашего мировоззрения. Она вам не идет, диссонирует, потому что противоречит всем вашим ключевым знакам альтерации, особый набор которых и составляет причину вашей цельности, но, коль уж вы так одержимо взялись развивать в себе эту банальную патологию, надо дать вам выговориться, чтобы вы иссякли.
Однако Холмс совсем скоро пожалел о своей уступке, так как я с вдохновением взялся за дело и настрочил несколько страниц, мучительно пытаясь ухватить словами разгадку труднообъяснимой привлекательности героини, где-то в чем-то даже противоречащей классическим канонам женской красоты.
- Ватсон, скажите мне, если вы сами же отмечаете, что красота ее труднообъяснима, какого черта вы затем так упрямо и безуспешно пытаетесь ее объяснить?! И вообще, что это за интригующие фразы – "Ее лицо являлось ярчайшим примером отрицания геометрического совершенства, полагающего безупречную расстановку всех элементов"?. Вы чего добиваетесь? Предлагаете читателю восхититься тем, что глаза красавицы не равноудалены от носа, а уши отличаются величиной и формой? Хотите все внимание читателя перетянуть с нас на нее? Чтобы он все то время, пока занят чтением, бесконечно возвращался мыслями и ломал голову, что ж у нее такое с внешностью, что королева всех наук вынуждена пожать плечами?
В итоге Холмс безжалостно порезал мой фрагмент, так что уцелело лишь скромное упоминание о том, что наша гостья была молода и не лишена приятных черт в наружности. Клиентка, несомненно, высокородного происхождения, оказавшись в отчаянном положении, предлагала невероятные варианты от баснословных сумм до поместья в Кенте, но Холмс поставил жесткое условие, что возьмется за дело исключительно бесплатно, отчасти из благородства, и от другой части – потому, что вознаграждение нам все равно не понадобилось бы, так как дело почти наверняка должно было закончиться для нас плачевно. Холмс пошел на верную смерть только из сострадания и в надежде, что резонанс, вызванный его гибелью, отпугнет шантажиста и вынудит его покончить с его грязным ремеслом навсегда. То есть речь шла о спасении не одной, а двух душ – прекрасной дамы и раскаявшегося подлеца. Я предлагал все же согласиться на вознаграждение, предлагал не в рассказе, а в процессе его сочинения, мотивируя тем, что деньги пригодились бы нам на последующее лечение. Холмса это откровенно рассмешило.
- Вы что, собрались там простудиться? Оттуда одна дорога – на кладбище!
Я предложил другое применение деньгам прекрасной дамы - они достались бы Майкрофту, брату Холмса или миссис Хадсон. Но Холмс отверг мое предложение, объяснив, что такие подробности лишат наше бескорыстие подчеркнутости, разбавят его водицей компромисса. Я не стал спорить, вспомнив, что он примерно одинаково недолюбливает как нашу хозяйку, так и своего брата.
После этого мы битый час спорили, стоит ли включать в рассказ эпизод с соблазнением служанки. Холмс считал это ловким ходом, необходимой частью своей работы, исполненной с блеском. Я же склонялся к подозрению, что помолвка с доверчивой девушкой, перед которой т.е. помолвкой, согласно его замыслу, изначально была поставлена цель обнаружить препятствия, исключающие свадьбу, может нанести репутации моего друга существенный ущерб. Проявив твердость, я сумел настоять на своем, и Агате Твумндидл была найдена неожиданная замена. Мы сошлись на варианте с кучером Милвертона, которого Холмс, подкараулив в пивной, увлек игрой в карты. В совершенстве владея приемами игры в криббедж и обладая редкостными способностями в психологии, Холмс умело подогревал азарт соперника, не позволяя ему как вырваться с выигрышем, так и промотать все деньги. Будучи не в силах оторваться от удачно складывающейся партии, кучер незаметно провел Холмса с собою в дом Милвертона, и игра продолжилась там. Везение отвернулось от слуги, хотя, конечно, на самом деле Холмс принялся играть во всю силу. Здесь у нас снова возникли затруднения, приведшие к горячему спору. По сюжету, попав в логово шантажиста, Холмсу пора было заняться сбором необходимых сведений. В реальности он занимался этим во время ночных прогулок под луной с Агатой, и вариант с кучером, даже издали не очень миловидным, в этих декорациях существенно проигрывал варианту с молодой служанкой. В результате Холмс категорически отказался гулять с кучером при ночной луне даже в рассказе.
- Но почему? – искренне удивлялся я его упрямству. - Здесь нет ничего предосудительного. Обычная беседа двух прогуливающихся джентльменов, вышедших освежиться на воздух после изнурительной борьбы за картами.
- О чем же, по-вашему, я мог беседовать с кучером? – язвительным тоном поинтересовался Холмс.
- О чем угодно! Это же не подразумевает, что вы его держали под руку и шептали ему на ухо комплименты, разве что нахваливали его умение управляться с лошадьми.
В конце концов мы нашли выход. Решено было, что кучер проиграл нужные сведения в криббедж, когда уже нечего было поставить на кон, а отыграться ужасно хотелось.
Когда мы закончили с первой частью, то, проглядев ее, с некоторым даже удивлением обнаружили, какая она вышла увлекательная. Мы явно перестарались, внеся с самого начала в повествование столько динамизма, но нам так это понравилось, что мы не стали ничего менять. Но теперь для кульминации требовалось что-то особенное, и описание нашего проникновения в адское логово решающей ночью мы начали с эпизода, в котором оглушаем и связываем четверых охранников. Я предлагал связать и собаку, вставив ей в пасть кляп, чтобы она не лаяла, но Холмс был иного мнения.
- Получается как-то слишком легко. Мы играючи разделываемся с ними, и где же весь этот обещанный смертельный риск? Пора уже нам понести какие-нибудь потери, Ватсон.
- Потеря ваших отмычек сгодится? – отреагировал я мгновенно, удивляясь собственному вдохновению.
- Спасибо, конечно, за то, что хотите выставить меня неуклюжим, но я про другие потери. Нам на данном этапе уже должен быть причинен некоторый ущерб. Повреждения, понимаете? И схватка с собакой очень даже подойдет.
Это направление и мне показалось заманчивым, и я даже согласился, что ущерб должен относиться ко мне, вспомнив, как сильно ударился ногой о стоящий на полу горшок в оранжерее. Правда, и Холмсу подошло бы принять пару укусов пса на себя, ведь ему досталось поленом; но, чтобы не злить его напоминанием о том, кто это полено уронил, я вовремя прикусил язык.
В итоге собака причинила мне те самые повреждения, которые требовались, но мне не понравилось выражение «покусала за мягкие места, чем обратила в бегство» своим принижающим содержанием. Холмс согласился на замену, и вышло, что я был жестоко ранен, но отказался покинуть Эплдор-Тауэрс и бросить Холмса одного в самом опасном месте Лондона, вопреки его просьбам отправиться за медицинской помощью.
- Этот ваш жест, - с пафосом произнес Холмс, - то, что вы остались в строю, хотя по всем правилам ведения боевых действий должны были поступить в лазарет, это производит еще более сильное впечатление, чем моя победа над злобным псом.
При упоминании о его победе я почувствовал укол ревности, особенно болезненный оттого, что в памяти еще сидела фраза про мое бегство с покусанными мягкими местами. Кроме того, на этой стадии сочинительства я начал ощущать нечто вроде ряби в мозгах. Общеизвестно, что на воде такой эффект создает ветер. Подобное же явление породил в моей голове бесконечный поток всевозможных идей – одна другой фееричнее, и я предложил Холмсу немного передохнуть.
- Ни в коем случае! – категорически возразил он. - Вы ничего не смыслите в этом. Рассказ в отличие от романа проживает короткую и яркую жизнь. Секрет и причина этой особенной яркости и живости таится в одном единственном подходе, за который он полностью написан. Этот краткий выплеск энергии – самое ценное и искреннее. Следующие попытки будут только разбавлять саму суть новеллы. Вам будет казаться, что вы вносите разнообразие, дополняете чем-то новым. На самом же деле вы станете все сильнее и пагубнее отклоняться от первоначальной верной идеи.
- Ладно, - уступил я. - Тогда что дальше? Пора бы уже приступить к оранжерее, вы не находите?
- Оранжерея…оранжерея, - Холмс повертел в задумчивости смычком скрипки, которым еще десять минут назад размахивал словно шпагой, когда рождалось описание его схватки с собакой, - Как-то бледненько: Холмс среди цветочков. Накал, созданный нами вначале, сразу же спадает, едва мы примемся описывать, как оказались в цветнике. Нам нужно, чтобы читателя била неослабевающая дрожь от каждой строчки, но упоминание о настурциях и филодендронах способно вызвать трепет лишь у самых отчаянных любителей парников. Итак, убираем оранжерею.
- Через что же мы проникли в дом?
- Через серпентарий!
- А что это?
- Та же оранжерея, только вместо горшков с цветами целые гроздья змей, беспорядочно развешенные повсюду.
- Зачем же это сделано?
- Это ловушка. Стеклянная дверь привлекает легкостью проникновения, и многие несчастные обманулись этим.
- А змеи живые?
- Конечно! И даже ядовитые. Хотя нет. Яд подразумевает схватку настолько быструю, что невозможно использовать прием нагнетания ужаса. Больше подойдет удав, усиливающий хватку постепенно, со смакованием. Выдавливающий глаза из глазниц, барабанные перепонки из ушей …
- Ой, хватит!
- Громадный питон набрасывался на наших предшественников и душил так, что жертвы не могли издать и малейшего звука.
- Понимаю, - догадался я. - Бесшумность?
- Да. Дьявольская находка Милвертона. И вот мы в серпентарии.
- В оранжерее для змей?
- Да. И этот жуткий питон набрасывается на нас.
- Сразу на обоих?
- Нет. Сначала на вас. Но я бросаюсь вам на помощь.
- Почему не наоборот, Холмс? – немного уже обиделся я. - Собака на меня, змея на меня…что же во мне такого антипатичного, что все живое испытывает ко мне такую неприязнь?
- Не в этом дело, Ватсон. Если вы броситесь мне на помощь, считай, все пропало, потому что вы же не знаете, как тут можно помочь. Кричать на змею бессмысленно.
- Вот как? Вы уверены?
- Абсолютно. Она глухая.
- Но в «Пестрой ленте»…
- Если вы про свист доктора Ройлотта, то я напомню вам, как все было на самом деле. Бедняга просто издавал свистящий храп, сбивший всех с толку.
- А вы знаете, что делать?
- Да. Вот послушайте, какой остроумный способ спасения пришел мне в голову. Я бросаюсь вперед, пока питон не успел обвить вас, и плотно прижимаюсь к вам всем телом. Мы стоим нос к носу, и змея теперь уже вынуждена опоясывать своим смертельным кольцом нас обоих.
- То есть мы как один толстый человек?
- Да, весьма упитанный, и удаву требуется больше сил, чтобы сладить с таким сдвоенным телом. Он теперь обвивает большую поверхность при своих неизменных возможностях. Обвивает по окружности, и ее длина, как известно, зависит от диаметра, который я, присоединившись к вам, удвоил. Далее мы, упершись руками друг другу в грудь, начинаем взаимное отталкиванье. Я - от вас, вы – от меня. И мы разорвем сжимающее нас кольцо.
- А если удав не уступит?
- Тогда он растянется. Всякое тело растягиваясь утоняется, ведь объем не может измениться. Удав, чтобы не стать совсем тоненьким и неубедительным ремешком, предпочтет размотаться и убраться.
Я представил себе такую картину и согласился, что этот эпизод можно очень захватывающе подать. Но Холмс не унимался, желая развить роль питона и продлить наше с ним сюжетное соприкосновение, выжимая всю выгоду для наших героических образов.
- Понимаете, Ватсон, нужно не забывать, что мы забрались на чужую территорию. Как ни крути, дело подсудное, поэтому нужно всячески изыскивать возможности выражения нашего благородства и гуманизма не только по отношению друг к другу, но и даже к непримиримому врагу. Чтобы не оставалось сомнений в том, что, не прокрадись мы туда, Милвертону без нас пришлось бы несладко. Да – мы пришли с целью ограбить его, да – в итоге он был застрелен, но все эти напасти только продлили ему жизнь.
- Каким образом? - опешил я.
- А таким. Будь он в ту ночь в своем доме один как обычно, и пройди та ночь без происшествий, он отправился бы на тот свет гораздо раньше.
- Как?
- А вот так. Допустим, мы отвлекли его от ужина, на котором он непременно подавился бы сливовой косточкой или чем-нибудь в таком роде. Над этим надо хорошенько подумать. Но это потом. А пока мы вырвались из хватки гигантского гада. Что дальше? На шум борьбы прибегают слуги вместе с хозяином.
- А борьба была шумная?
- Конечно, вспомните, я же говорил, там полно других змей. Все они пришли в страшное возбуждение от нашей схватки.
- Подняли галдеж, как грачи? - догадался я. - Подбадривали своего и кидались в нас горшками?
- Какими горшками?! Оставьте уже в покое свою оранжерею! Мы же все поменяли, или вы забыли? Так вот. Слушайте дальше. Питон впервые не смог выполнить возложенную на него миссию. То ли будучи не в силах снести такое унижение, то ли от неутоленной злобы он бросается на Милвертона. Кстати, в "Пестрой ленте" именно так поступила посрамленная неудачей гадюка, так что я ничего не измышляю. Итак, питон бросается на своего хозяина, и я вынужден снова устремиться на помощь.
- Питону? – предположил я, держа в уме наши принципиальные разногласия с шантажистом.
- Нет, вы снова не поняли. Наше человеколюбие никак не искоренить. Мы знаем, что Милвертон отъявленный мерзавец. Но мы желаем привлечь его к ответу по закону, и мы…вернее, я ничего не могу с собой поделать – в ситуации, когда чудовище подбирается к человеку, я устремляюсь спасать человека.
- Но ведь я теперь тоже знаю, как это делается, - с горечью произнес я.
- Правильно! Вы, Ватсон, тоже не отстаете. Мы вместе прижимаемся к Милвертону. Змея понимает, что с еще более тучным человеком ей тем паче не совладать, и снова убирается восвояси. Мы спасли жизнь шантажисту, но ему неведомо чувство благодарности. Он оправился от испуга и кричит слугам, чтобы те разделались с нами. В ответ, отбиваясь от врагов, мы начинаем швыряться в них горшками...
- Вы же сами сказали...
- Тьфу ты, точно! Запутали вы меня своей оранжереей. Тогда не так...
В итоге вышло так, что сцена бойни в серпентарии явилась ослепительным венцом нашего творения, апофеозом леденящей душу готики и захватывающего авантюрно-приключенческого действа, по силе выражения вполне сопоставимым с лучшими примерами английской прозы последних лет. Чего только в нее не уместилось! К каким только хитроумным уловкам мы не прибегали, чтобы отбить яростную атаку подручных шантажиста! Растянув питона за концы (мне достался хвост, а Холмс держал громадную гадину за уши, чтобы тот не достал его своими ужасными зубами), мы набрасывали его на наших противников, словно гигантское лассо. Некоторое время, благодаря этому способу, мы держались, но вскоре наши недруги приспособились и начали перебрасываться с нами удавом словно теннисным мячиком. Оттого, что нас было гораздо меньше, это утомительное занятие сказалось на нашей бодрости. Силы стали нас покидать, и наши враги начали нас одолевать. В самый отчаянный момент, когда наша гибель казалась неизбежной, Холмс пронзительно выкрикнул какое-то странное слово, вернее даже звук, похожий на чих. Оказалось, что он подобно Маугли умел говорить на языке животных (признаться, мы не избежали влияния столь популярного в последнее время мистера Киплинга с его великолепной "Книгой джунглей"), и все чешуйчатые, позабыв о неприязни к нам, бросились нас спасать. Они прыгали на наших недругов, обвивали им ноги, щекотали их до истерического смеха, забираясь за шиворот, кусались, плевались и били их хвостами.
Наконец, в разгаре всеобщей свалки, когда все представители рода человеческого, что там находились, переплелись с пресмыкающимися в кусок неперемешанного спагетти, дверь распахнулась, и на пороге возникла она...
- Холмс, - прошептал я завороженный, вцепившись пальцами в клавиши "Ремингтона", - это она...наша незнакомка?
- Конечно! Должны же мы свалить на нее всю вину за происшедшее, тем более, что в данном случае даже не придется врать.
- А что она там забыла в оранжерее...то есть в оранжерее для змей? Тоже решила нам помочь?
- Хороший вопрос, - Холмс в задумчивости принялся ковырять смычком ковер. - Конечно, нет. Ей нужен Милвертон. Она пришла его убить. Их встреча состоялась в кабинете и началась еще до нашего проникновения в дом. Она уже достала револьвер и навела его на шантажиста, заставив того замереть в испуге, но в этот момент до них донесся тот шум, что мы подняли. "Прошу меня простить, сударыня, - галантно извинился этот мерзавец (а мы должны признать, что манеры его безупречны). - Я должен на минутку отлучиться и узнать, что там происходит". С этими словами он откланялся, и она осталась в несколько неловком положении.
- Значит, она устала его дожидаться?
- Да. Она прождала обещанную минутку, но мы задержали Милвертона на большее время, а у нее на тот вечер было запланировано много разных дел. Парикмахер, допустим, и еще...
- И она пошла покончить с ним, где придется?
- Да. С усиливающимся раздражением она отправилась на розыски навстречу беспорядочным крикам и грохоту, с которым гигантская рептилия всякий раз шлепалась на пол. Едва она возникла на пороге с револьвером в маленькой, но твердой руке, все замерли - даже гады, и уставились на нее. Занесенная для удара дубинка в руке, разинутая наизнанку пасть со смертоносным жалом, вытянувшееся темной струной змеинное тело в броске - все застыло в том положении, в котором было застигнуто ее внезапным появлением, словно на фотографии, запечатлевшей несущуюся сцену. Милвертон, избегавший участия в столкновении и руководивший своими людьми со стороны, оказался прямо перед нею. И вот, Ватсон, представьте себе, как в наступившей мертвой тишине звучит та самая ее фраза...
- Какая? - произнес я дрожа всем телом, так как уже представил себе эту картину с закрытыми глазами.
- Вот и подумайте, какая. В этом звенящем от напряжения месте очень важно не смазать финал, так что от этой фразы зависит едва ли не все. Это ее прелюдия к убийству. Совсем краткий монолог, предваряющий расстрел. Сначала выстреливает эта фраза, а затем револьвер. Читатель вздрогнет и сожмется всем существом уже от этих бьющих наотмашь слов, а затем – бац! Бац! Бац! – выстрелы, выстрелы! Давайте подумаем, что же такое она выкрикнет или, напротив, произнесет негромко, но четко с ледяным спокойствием.
- Вот тебе за все! – предложил я.
- Слабовато, - поморщился Холмс. - Эта фраза должна быть короткой, потому что нельзя же говорить длинно, иначе отберут револьвер. И в то же время, она должна все объяснять. Это возмездие, не забудьте.
- Умри, подлый старикан! – подкорректировал я.
- Мимо.
- Гореть тебе в аду, старый осел!
- Какой же он осел? Он умный и хитрый, в этом-то и вся угроза, исходящая от него.
- Проваливай в преисподнюю, мерзкий старикашечка!
- Что вы так вцепились в его возраст? - удивился Холмс. - Доживите до его лет сначала.
- Тебе не причинить больше страданий ни одной несчастной душе на этом свете, как бы ты не пытался, потому что…
- Затянуто. Милвертону надоест, и он не дослушав отправится спать. Не забывайте, было близко к полуночи, а он всегда ложился рано и уже клевал носом.
И вот тут, едва я приготовился предложить следующий вариант, мы услышали, как внизу в холле зазвонил звонок…

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Последний раз редактировалось Беня260412 09 янв 2018, 22:10, всего редактировалось 1 раз.
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 08 янв 2018, 22:59

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

31. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

9 ноября 1895

- Вот его признание, - Симмондс протянул свернутые трубкой бумаги.
- Он что же, согласился показывать под запись? – удивился я.
- Нет, мы просто беседовали. Я не стал настаивать, чтобы не вызвать подозрений, но после все записал. Сэр, у меня хорошая память. Здесь все верно, можете не сомневаться.
- Как все прошло?
- Я придерживался той тактики, что вы мне предписали. Сразу дал понять, что если мы, адмиралтейские, его не прикроем, за него всерьез возьмутся в Скотланд-Ярде. Он выглядел напуганным и подтвердил, что у него уже был инспектор полиции.
- Грегсон, - кивнул я. - Как я и думал. Отлично.
Между прочим, Тобби сидит здесь же рядом (еще бы, разговор проходит в его кабинете!) и, ничего не понимая, таращит на нас глаза.
- Я сказал, что это только начало, - продолжил Симмондс, - что в Ярде затеяли эксгумацию тела, и что дамы из Мэйфэйр – ваше выражение, сэр!..
- Да-да, - снова кивнул я уже нетерпеливее. - Дальше!
- …которые втянули его, что они его при всем желании не спасут, а лжесвидетельство – дело тяжкое.
- Отлично. Слова про эксгумацию, лжесвидетельство – как они на нем отразились?
- Попали куда надо, сэр. Он так выглядел, что, я думаю, признался бы и полиции, только я продолжал гнуть вашу линию, словно я из Рипли Билдинг [ комплекс зданий в Лондоне, занимаемых Британским Адмиралтейством – прим. ред.]
- Вы не знаете всех тонкостей дела, Симмондс. Продолжайте.
- Он совсем упал духом, сэр, так что было больно смотреть. Несколько раз переспросил, все ли пропало для него. Я ответил, что все зависит от его искренности. В результате - вот, - подытожил Симмондс взглядом на бумаги, замкнув разговор на том, с чего он начинался.
- Хорошо, - я развернул свиток. - Подождите здесь, будут еще вопросы.
- Какой к черту Рипли Билдинг?! – возопил Грегсон не выдержав. - Что здесь происходит?! Чьи это показания?
- Твоего доктора, если Симмондс не ошибся адресом. Я не знаю его методов, но порой мне кажется, что он заставит признаться кого угодно в чем угодно.
- Нет, сэр, - невозмутимый Симмондс относится к юмору как к явлению никчемному, то есть без юмора. - Я совершенно точно беседовал с доктором Максоммером.
- Спасибо, инспектор, - я развернул свиток. - Я сейчас же прочту. Вы как?
- У меня еще есть дела в Ярде, так что я буду здесь.
- Ты спятил, Фокси! – подскочил Грегсон, едва Симмондс вышел. - Ты разве забыл? Нам запрещено его трогать! И что это за фокус?
- Какой?
- Он сказал: «мы – адмиралтейские»! У нас поменялся работодатель?
- Только у Симмондса. И то временно. Нужен был кто-нибудь, кто представится доктору дознователем из Комитета по вооружениям.
- Ты с ума сошел! Это же жульничество!
- А ты хотел по-честному? Ты уже был у него. Многого добился?
- Но тогда были другие цели…узнать поближе…
- Поздравляю, вы познакомились, и теперь он знает, что ты из Ярда. Моя наружность тоже известна по газетам.
- Причем тут это?
- У меня не оставалось выхода, но оставался Симмондс. Я послал Хатчинсона узнать, покидал ли Максоммер Лондон в последние дни.
Грегсон снова скривился. Констебля Хатчинсона стараются как можно реже привлекать к той работе, что была бы более свойственна его чину, и он нередко без дела слоняется в Ярде. Тому причиной его редкая способность писать бегло и разборчиво, отчего он постоянный участник допросов, где на него возлагается ведение протокола. Но у меня не было выбора и времени. Сегодня утром, когда шеф рассказал мне, что в дело вступили силы Рипли Билдинг, я понял, что остался совсем маленький шанс ухватить доктора, и жить этому шансу часы. Правда мы так и не нашли его слабое место. Новостей от людей Грегсона все еще не было. Но я решил рискнуть и спас Хатчинсона от скуки, поручив ему одну проверку, необходимую для задействования Симмондса. Он с радостью согласился.
- Ну и что, покидал? - спрашивает Грегсон.
- Оказалось, нет.
- И что это значит?
- Это значит, что он не ездил в Эдинбург и не знает Симмондса в лицо. Ему сообщили, что там был наш человек, но сам он его не видел.
- Понятно. И ты подсунул ему Симмондса под адмиралтейским соусом?
- А есть такой?
- Не знаю, слышал про салат, - буркнул остывающий понемногу Грегсон. - Вообще-то я тоже занимаюсь этим делом, Фокси.
- Но ты не слишком-то верил до сегодняшнего дня в связь Эплдор-Тауэрс с Мэйфэйр.
- Но я уступал всем твоим просьбам! Последняя привела к тому, что все мои люди пропадают днями в Ист-Энде. В это же время за моей спиной ты выкидываешь такой фортель, даже не посоветовавшись со мною!
- Мне не хотелось ставить тебя в неловкое положение. Знаю, ты бы оценил остроумие моей идеи и разрывался между соблазном рискнуть и страхом за то обстоятельство, что она не совсем гладко вписывается в действующие правила…
- Смеешься! Да это плевок в них!
- Видишь, как я был прав. Представив себе, каких переживаний тебе это будет стоить, я решил взять все эти муки на себя.
Вообще-то я действительно несколько лукавил, потому что в тот час, когда мне пришел в голову этот план, я опасался не столько за душевное равновесие Грегсона, сколько за то, что он решительно ему воспротивится, и мне не удастся его переубедить. Он прав. Это чистейшая авантюра, безрассудная и даже где-то безнравственная. Но она сработала. Показания доктора Максоммера получены и ждут только, когда же мы покончим с этой никчемной перепалкой. И мы покончили, одновременно бросив взгляды на свиток.
- Как ему это удалось? – спросил Тобби уже более миролюбиво. - И чего он ему наплел?
- Одну только правду.
- Это как?
- Симмондс озвучил позицию адмиралтейства в деле смерти их сотрудника. Настоящую, никакой лжи. Он объяснил доктору, что это внутреннее расследование комитета, задачи которого носят исключительно политический характер, поэтому уголовная сторона их не интересует, и к таким нарушениям они готовы отнестись снисходительно.
- А нарушения - это…
- Мы же почти не сомневаемся, что имела место фальсификация. И дали ему понять, что это поправимо. Естественно, в обмен на сотрудничество. За информацию, чему же на самом деле доктор был свидетелем в Мэйфэйр, ставший на время не нашим Симмондс пообещал прикрыть его от настойчивости уже нашей, то есть Скотланд-Ярда, потому что полицию интересует как раз криминальная сторона дела, с которой у твоего любимца не все ладно.
- Кажется, неразборчивость в средствах становится твоим фирменным стилем, - скривился Тобби, особенно болезненно отреагировав на любимца.
- Допустим, не без цинизма, но!... Цинизм – это всегда истина, которую пока мало кто готов принять. Кто нас бьет по рукам и гонит прочь из Мэйфэйр-Плэйс? И в чем слова Симмондса погрешили против правды?
- В том, что он выдал себя за тех, к кому не имеет никакого отношения!
- Самое смешное, что когда явятся «те», они слово в слово повторят милейшему Максомммеру то же самое! Доктор только еще лучше усвоит смысл того, что произнесено дважды.
- Еще лучше он усвоит, что в первый раз из него сделали идиота. И все это расскажет им. Что последует, когда они узнают, что мы под их именем вытрясли из него все, что можно, вопреки их требованию забыть об этом деле?
- Это и есть вторая цель.
- Не понял.
- Мы им утрем нос, покажем, что мы их обошли исключительно из спортивного интереса и готовы уйти в сторону, соблюдая требование секретности. Это не война. Мы только намекнули. Дали понять, что и с нами нужно считаться.
- А они поймут, что это намек?
- Поймут и проглотят.
- Ладно. Что дальше? Если к нему подоспеют флотские…
Внезапно дверь распахнулась с такой яростной силой, что послышался треск упора, а листки, к которым я только собирался приступить, разлетелись по кабинету, словно высушенные листья, подхваченные октябрьским ветром.
- Это он, - пролепетал Тобби, но его смешавшаяся физиономия подсказала мне ответ еще раньше.
Максоммер выследил нашего инспектора и прошел за ним до набережной Виктории, словно он, а не Симмондс, служил в полиции. Взбешенный доктор имел живописный вид. Все в нем от прекрасного сюртука до длинных отливающих медью волос развивалось, вздыбливалось и вообще всячески выказывало бурное неудовольствие.
- Вот значит как! Я догадывался, что дело нечисто, но никогда бы не поверил, что полиция способна на такое!
Необходимо было срочно усмирить этого Гарибальди, пока он не устроил нам маленькое Калатафими. Для этого он вполне готов был обойтись без своей знаменитой «тысячи». Впрочем, если он раздует скандал, ее функцию возьмут на себя адмиралтейские, и тогда нам – и особенно мне! – крепко не поздоровится.
- Доктор, после разоблачения ваше возмущение имеет малоубедительный вид, - начал я, подозревая, что сам выгляжу не лучше, пытаясь тоном занять господствующее положение, тогда как тело, ползающее по полу в поисках фрагментов допроса Гарибальди, от этого положения прилично отстает.
К счастью, Тобби помог мне в этом, подобрав тем же способом пару листков, что я счел за добрый знак того, что в непростые минуты силы Скотланд-Ярда всегда готовы к консолидации, позабыв о разногласиях, какими бы принципиальными они не казались. Благодаря его помощи, мне удалось достаточно быстро принять нужную позу и встретить прямо испепеляющий взгляд воинственного шотландца.
- Послушайте, не важно, как вас провели, но вы обыграны. Примите это. Сокрытие подлинной причины смерти – действие умышленное, осознанное и преступное. Вам еще предстоит нести за это ответственность. Так что умерьте пыл, пожалуйста. Присаживайтесь, побеседуем.
Молодой врач быстро остыл. Прекрасно. Выходит, он вменяем и умеет слушать, значит, мы поладим.
- Вот ваши показания.
- Это нечестно. Вы и сами знаете, что они записаны без меня.
- Правильно. Не важно. Я и сам еще их не читал. Но вы ведь понимаете, что теперь, когда нам все известно, доказать истинную причину смерти - дело несложное, тем более, что после ваших признаний мы не отступимся и доведем дело до конца.
Это был чистый блеф. Пользуясь смятением Максоммера, тем, что он уже однажды сдался, я стремился дожать его сейчас же, потому что совсем скоро – может, через час – к нему поспеет помощь, и нас оттеснят, чтобы уже ни за что и никогда не подпустить к дражайшему доктору на пушечный выстрел. Если бы он имел хоть малейшие познания в области права, то и бровью бы не повел. Даже пытаться исполнить обещанную мною угрозу, по крайней мере, в Англии было бесполезно. Но наш шотландец был всего лишь талантливым врачом.
- Скажите, этот ваш человек…, - доктор запнулся.
- Тот, что побывал у вас?
- Да. Если он полицейский, значит…
- Вас интересует те гарантии, что он вам пообещал?
- Да.
- Все зависит от вашей искренности, доктор. Ну, и, конечно, если той ночью не свершилось ничего преступного.
- Ничего, я вам клянусь! – с жаром воскликнул доктор.
- Рассказывайте.
- В тот вечер в дверь моего дома позвонили. Мой слуга доложил, что какой-то человек передал записку и ждет меня, отказываясь пройти в дом. Я прочитал. Меня просили срочно приехать в Мэйфэйр-плэйс.
- Вы бывали там прежде?
- Нет. Но я знал, чей это дом.
- Вы знали покойного?
- Нет. Ни с кем из этой семьи мне не приходилось встречаться ранее даже для самой поверхностной беседы. Но, естественно, я не мог не слышать о них того, что говорилось там, куда меня приглашали. Но это все самые обыкновенные вещи. Общие слова.
- Например?
- Ну, допустим, о его назначении и роли лорда Сэвиджа в этом и тому подобное. Но меня это мало интересовало. Однако, я слышал очень лестные отзывы о миссис Кроссуэлл, из которых могло сложиться лишь самое благоприятное впечатление. Поэтому я не раздумывая поехал.
- Человек, передавший записку, ждал вас?
- Да. Он правил экипажем.
- Дальше.
- Домчались мы быстро. Мой возница слез со своего места и побежал звонить в ворота. Их тут же отворили.
- Кто ему открыл?
- Женщина. Я удивился. Не швейцар, нет! Но дом-то большой…
- Понятно. Должны быть слуги, но вы их не увидели.
- Да, кроме этого старика.
- Эта женщина…это была Джозефина Нэви?
- Да. Она так представилась и сразу же повела меня в гостиную. Там на софе полулежала обложенная подушками и, по всей видимости, близкая к обмороку, еще одна женщина. Это и была леди Кроссуэлл.
- Вы ее узнали?
- Да, я ее видел мельком на каком-то приеме с благотворительными целями.
- Как вы отреагировали?
- Обыкновенно. Я видел, что требуется мое участие, и занялся хозяйкой. Я же не мог подумать тогда, что меня вызвали не только за этим. Леди Кроссуэлл была очень слаба и едва могла говорить. Я понял сразу, что все дело в нервах, на нее повлияло какое-то потрясение. Через некоторое время мне удалось улучшить ее состояние. Вот тогда мисс Нэви попросила меня проследовать с нею в кабинет, где я и увидел Кроссуэлла.
- Мертвого?
- Да. Он сидел в кресле, свесившись чуть набок. На полу рядом лежал револьвер. Я испугался. В голове промелькнула безумная мысль, что это сделала его жена.
- А на самом деле?
- Он застрелился. Заперся в кабинете. Им пришлось взломать дверь, чтобы до него добраться.
- Кто это сделал?
- Уилкс. Тот старик, что привез меня. Он подтвердил. Он не станет покрывать убийство, поверьте. Это честный человек.
- Но почему там не было людей из участка? Когда их вызвали?
- Уже позже, когда мы…ну, в общем, я тоже спросил, почему не послали за полицией. И тут мисс Нэви тяжело вздохнула. Я понял, что ей предстоит непростая миссия. И мне тоже, если я уступлю.
- И все же вы уступили?
- А что мне оставалось делать! Обесчещенная вдова, оставшаяся с двумя детьми. Мог ли я от них отвернуться? Было же ясно, что все их будущее существование зависит от того, какой я выдам вердикт. Такая смерть уже сама по себе скандал, от которого не отмыться. Одно я понял точно. Несправедливость нанесла по ним удар. Свершилась какая-то гнусность, касающаяся миссис Кроссуэлл, которой муж не вынес и свел счеты с жизнью.
- Это мисс Нэви вам сказала?
- Да, она уверяла, что все это одна сплошная ложь, но несчастный принял ее за правду. Там как-то ловко и подло подтасовали доказательства, придав им убедительности. Я же слышал о вдове только лишь в высшей степени положительные отзывы, отмечающие благородство и скромность натуры и безупречность поведения в обществе. Так что в тот сложный момент именно ее репутация служила для меня самым надежным поручительством. Кроме того еще было письмо. Посмертное.
- Вам дали его прочесть?
- Да.
- Вас это не удивило?
- Тогда уже нет. Им ничего другого не оставалось. Мисс Нэви с горькой усмешкой произнесла что-то насчет канувших в прошлое времен, когда благородство мужчин обязывало их принимать слова женщин на веру, и протянула мне этот лист бумаги, забрызганный кровью. «Надеюсь, вы понимаете, что этот дом не то место, где опустятся до подлога, или вам показать его письма, чтобы вы могли сличить почерк?» Я ответил, что, безусловно, этого не требуется.
- Какая неуместная деликатность, доктор! Было бы совсем неплохо, если б вы знали точно, что это его рука.
- Это его письмо, не сомневаюсь.
- Постарайтесь вспомнить текст.
- Но это же…
- Да, это личное, но может оказаться полезным в розысках того, кто его к этому подвел. Самоубийство под давлением – такой же акт насилия, подлежащее расследованию, как и убийство.
- Значит, мои дела совсем плохи? - помрачнел доктор. - Видимо, огласки теперь не избежать.
- Что было в письме, вспоминайте.
- Ну, это было такое трогательное прощание. Что он это сделал, спасая честь семьи, что у него не было иного выхода, как ужасно это ни звучит. Просьба простить и… кажется, все. Текст достаточно короткий.
- Подписано?
- Да, имя и роспись.
- Вы не задавались вопросом, почему послали именно за вами?
- Я спросил, кто был его лечащим врачом. Мисс Нэви ответила, что это доктор Хаттернборо, но его застать дома не удалось.
- Она вам солгала. За ним даже не посылали, хотя он был у себя.
На лице доктора проявилось выражение, красноречиво говорящее о том, что он ни чему уже не удивляется.
- Почему молчите?
- А что тут скажешь? Теперь мне все ясно. Думаю, доктор Хаттернборо никогда бы не согласился составить такое заключение.
- Ладно, вас уговорили. Дальше. Как вы замели следы?
- Кабинет тщательно вымыли, но все же я предложил перенести его в другую комнату, так как опасался, что мы могли что-нибудь проглядеть, особенно кровь. Да и взломанная дверь могла вызвать подозрение.
- Значит, вы переместили тело в гостиную?
- Да. Мне помогал тот старый слуга, что привез меня.
- Затем вызвали полицию?
- Да.
- Кто?
- Он же. Мисс Нэви отправила его в участок.
- Миссис Кроссуэлл совершенно устранилась?
- Да. Но я немного успел с нею переговорить. Все в общих чертах совпадало. Они услышали выстрел и встревоженные собрались под дверью кабинета.
- Вы осматривали револьвер?
- Только мельком.
- Брали в руки?
- Да, и тут же отдал его мисс Нэви, чтобы она спрятала его подальше.
- В присутствии полиции речь о нем, естественно, не заходила?
- Конечно, нет. Сердечный приступ не побуждается огнестрельными причинами.
- Но как вам удалось провести инспектора? Разве он не осматривал тело?
- После моего заключения очень поверхностно. Чувствовалось, что он никогда не бывал среди такой обстановки и сильно смущен.
- В любом случае, он должен был заметить рану.
- Вы видели покойника? – занервничал Максоммер. - Имеете представление о его внешности?
- Нет.
- У него очень густые длинные волосы. Мне потребовалось лишь смыть с них коросту запекшейся крови. Разглядеть рану мог только тот, кто знал о ней.
- Пожалуйста, доктор, если вас не смутит показывать такое на себе…
- Куда пришелся выстрел?
- Да, поточнее.
- Нисколько не затруднит, - Максоммер пошарил рукою над правым ухом и оставил там указательный палец, остальные собрав в кулак так, что создалось подобие револьвера.
- Именно так? Над ухом? - удивился прежде молчавший Тобби.
- Да.
- А вам приходилось иметь дело с подобными случаями?
- Нет, а что? - в свою очередь насторожился доктор. - Что-то не так?
- Создается впечатление…, - пояснил я реакцию Грегсона, - понимаете, конечно, это личное дело каждого, но обычно пулевое отверстие располагается не над ухом, а на той же высоте чуть спереди. Или он имел желание помочь вашей компании разрешить этот вопрос именно так, как в итоге и было сделано.
- Спрятать самоубийство?
- Да, но чтобы на пороге смерти задумываться об этом…
- Почему бы и нет? Те слова в прощальном письме, просьба простить за такой ужасный выбор. После такого признания он возможно оставил вдове право на свой страх и риск распорядиться этой ситуацией. Не мог же он не понимать, в каком положении оставит семью.
- Возможно.
- Вот еще что, я вспомнил, - спохватился Максоммер. - От покойного исходил сильный запах алкоголя.
- Значит, перед смертью был крепко выпивши?
- Очень крепко. Вероятно, для храбрости.
- Да, похоже.
- Я и думаю, может, потому…
- Так странно приставил револьвер? Да, это возможно. Во всяком случае, выглядит уже более убедительно.
- Мне это пошло только на пользу с объяснением причины смерти.
- Удар, вызванный неумеренным возлиянием?
- Именно. Скажите, - спохватился доктор, словно что-то вспомнил, - вы и вправду намерены разыскивать этого человека? Я про того, кто…как вы сказали, самоубийство под давлением.
- У вас есть, что сообщить?
- Совсем поздно, когда все закончилось, и полиция покинула дом, мисс Нэви распорядилась, чтобы Уилкс отвез меня домой. Когда я уже садился в экипаж, старик подошел, перебарывая смущение, и спросил, удалось ли мне выручить миссис Кроссуэлл из беды. Я ответил, что все прошло благополучно, если, конечно, можно так выразиться. «Сэр! – воскликнул он с такой благодарностью, какую испытывают только старые верные слуги. - Вы благородный человек, дай бог вам здоровья на этом свете! Эх, если бы мистеру Кроссуэллу хватило крепости духа, он не стал бы так распоряжаться револьвером. Эта пуля лучше бы пришлась тому негодяю, что не дает проходу миссис Кроссуэлл».
- Что еще за негодяй?
- Из его сбивчивых фраз я понял, что какой-то отставной военный, вроде бы капитан, упорно добивался взаимности от леди Кроссуэлл. Я не знаю, к чему это привело, но если муж счел себя скомпрометированным… Я слышал, это крайне самолюбивый человек.
- Удивительно, откуда такое может быть известно простому слуге. Или не простому?
- Вот именно. Мне показалось, что он испытывает особенные, почти отеческие чувства к миссис Кроссуэлл.
Дальнейшие расспросы ни к чему не привели. Доктор поклялся, что рассказал все как на духу, и с удрученной физиономией удалился, а мы остались переваривать только что услышанное. Что еще за отставной военный, как повела себя Эвелин Кроссуэлл в этой ситуации, связана ли смерть ее мужа с появлением новой фигуры в ее жизни, и почему тогда револьвер, оборвавший жизнь Кроссуэлла, промолчал в Эплдор-Тауэрс, и виновник всех бед Милвертон нашел смерть от собственного оружия? Вряд ли кому-то виделась надобность в таком ответном ироничном жесте. Осуществить это было бы невероятно сложно. Кроме того, оставалась еще темная история с исчезновением бумаг в адмиралтействе, которой при определенном стечении обстоятельств с лихвою хватило бы для того, чтобы у Сесила Кроссуэлла сдали нервы и без вмешательства в его жизнь Огастеса Милвертона. Если же это все же случилось, и без шантажа не обошлось, разбитая горем вдова должна была найти в себе силы, чтобы уже на следующую ночь принести возмездие в Эплдор-Тауэрс. Способна ли эта женщина на поступки отчаянные и рискованные и на решения, принимать которые пришлось в ситуации, когда вступили в противоречие закон и мораль с ее зыбкими понятиями о справедливости и ценности человеческой жизни?

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 13 янв 2018, 22:25

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

32. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

10 ноября 1895

В последнее время наши нервы постоянно на пределе. Раньше мы бы переглянулись с радостным предвкушением нового заманчивого дела. Теперь же мы посмотрели друг на друга подозрительно. Нет, мы не подозревали друг друга, но были вправе заподозрить немилостивую судьбу в том, что она припасла очередные козни для нас. Я заметил во взгляде Холмса даже какое-то затравленное выражение, о чем раньше просто смешно было бы подумать.
- Кто бы это мог быть? Не нравится мне, как прозвонил звонок. Громко, заливисто, даже с какой-то издевкой!
- А мне наоборот показалось, что недостаточно громко и внятно, как-то вкрадчиво, словно подползая для удара в спину!
Мы чуть приоткрыли дверь и стали вглядываться и вслушиваться в то, что происходило в холле. Голос миссис Хадсон выдавал крайнее изумление. Другой, как нетрудно было догадаться по тону и особенным фразам, принадлежал инспектору из Скотланд-Ярда, и он вежливо, но твердо объяснял ей необходимость проведения в ее квартире обыска, включая наши комнаты. Этот особенный стиль -неуклонный нажим сквозь бесконечные извинения, горячие заверения в почтении и прочее расшаркиванье - показался мне знакомым. Ну, точно. Инспектор Грегсон! С ним были еще люди – младшие полицейские чины. Холмс развернулся так резко, что не успел погасить импульс и, совершив полный оборот, снова оказался носом к двери. Мне пришлось повернуть его к себе.
- Обыск у нас?! – вскричал я. - Я не могу поверить, что они посмели так поступить!
- Мне послышалось что-то про ордер, - тон Холмса выдавал сильную тревогу. - Значит, все формальности соблюдены. Вероятно, им удалось раскопать что-то, указывающее на нашу причастность. Теперь нас может спасти только наш рассказ. Ватсон, они не должны его увидеть, иначе они его конфискуют!
- Конфискуют?
- Отберут, проще говоря, - пояснил мой друг, неверно истолковав мое замешательство.
- Но это же наше имущество?!
- …которое мы собираемся выдать за собственность Дойла, не забывайте. Даже если нам позволят оставить его при себе, наша ловкая задумка будет разоблачена.
- Что же делать?
- Забирайте рассказ и бегите в редакцию «Стрэнд мэгаззин». Это на перекрестке Берли и Стрэнд.
- Но рассказ не окончен!
- Не беда. По пути допишете, что это только первая часть, и будет продолжение.
- Мы будем еще сочинять?
- Сейчас не время об этом говорить! Бегите, Ватсон, скорее, иначе мир так и не узнает, как вы обратили в бегство питона!
- Но меня же узнают в редакции!
- Поступите, как Арчи. Наймите кого-нибудь, кто вызовет у вас должное доверие, и передайте через него. Только умоляю вас, не обращайтесь к проходимцам, выпрашивающим милостыню.
- Сколько же просить?
- Скажете, что цена прежняя.
- А какая она?
- Какая вам разница! Там знают и без нас. Поспешите!
Я схватил сверток, сунул его в карман и уже было бросился к двери, но Холмс остановил меня, поймав за воротник:
- Куда вы?! Выход отрезан, выбирайтесь через окно!
Мы оба подбежали к окну. Холмс поднял раму и высунувшись посмотрел вниз.
- Довольно высоко, - обернулся он ко мне. - Подождите, расшибетесь.
Он подскочил к своей кровати, взял подушку и вернулся к окну.
- Теперь можете прыгать.
Я высунулся и увидел подушку внизу на мостовой прямо там, куда собирался прыгнуть.
- Холмс, вы бросили ее прямо под ноги! Как же прыгать теперь?
- Вот на нее и прыгайте, сбережете ноги.
- Но…она же с наволочкой! Прыгать на постельное белье?!
- Что ж теперь, прикажете попросить Грегсона выйти и снять ее?! - взорвался Холмс. - Еще секунда, и вам представится такая возможность. Заберете ее с собой в Пентонвилль, она вам там пригодится.
- Позвольте хоть разуться.
- Прыгайте!
Послышались шаги на лестнице. Я сдался.
- Обещаю, Холмс, как приземлюсь, сразу занести подушку миссис Хадсон, - заверил я его напоследок, тщательно вытирая ноги о подоконник.
- Не вздумайте, вас заставят вернуться! Бегите в редакцию!
Вопрос отпал сам собой. От удара подушка лопнула, и сноп перьев взметнулся чуть ли не до самого окна. Какой-то участливый прохожий помог мне подняться.
- Благодарю вас!
- Всегда рад помочь, - отозвался он, отряхивая мои плечи и спину от перьев.
- Вы очень любезны, но я должен спешить! – все еще подставляя ему спину, извинился я с чувством признательности и радуясь, что вот так вот запросто незнакомые люди готовы подойти и оказать нехитрую помощь. - Но мне хочется знать имя того, кто наполнил благодарностью мое сердце до самых краев.
- Старший инспектор Лестрейд к вашим услугам, - отозвался голос, теперь уже вполне узнанный мною. - Простите, доктор, но ваше появление получилось таким внезапным, что я проглядел направление. Вы из дома или домой?
- Я - домой, - сразу же сообразил я, что отвечать.
- Но почему же не через двери? – не отставал назойливый инспектор. - Дайте угадать, вы забыли захватить с собой ключ?
- Да, - кивнул я со смущением оттого, что приходится признаться в оплошности, не свойственной мне. Ведь я никогда не оставляю дома ключ, тем более, что, с тех пор, как я потерял свой экземпляр, ключи от нашей квартиры остались только у Холмса и у миссис Хадсон.
- А позвонить в дверь?
- Миссис Хадсон в это время обычно уже отходит ко сну, - удивляясь своей изворотливости, неожиданно бойко ответил я. - Когда мне или Холмсу случается задержаться, мы, чтобы не беспокоить ее, завели привычку забираться через окно. Но вот на сей раз достаточно было одного небрежного движения…
- Теперь вы убедились, как это опасно! – с тревогой посмотрел мне в лицо Лестрейд. - Вы едва не свернули себе шею. Слава богу, по счастливой случайности из вашего окна каким-то чудом только что едва ли не на голову мне выпала эта подушка, и по столь же счастливому совпадению для нас обоих вы ухитрились упасть именно на нее, а не на меня. А главное, получилось ужасно, но нам пришлось побеспокоить вашу хозяйку. Мои люди уже у вас, так что вы могли вполне спокойно воспользоваться звонком. Но пройдемте в дом. Ноябрь все-таки, а вы совсем растрепались.
Мы вошли не позвонив. Миссис Хадсон все еще находилась в холле. Там же были полицейские и спустившийся к ним Холмс. Он единственный не выказал удивления при нашем появлении и, пока миссис Хадсон таращила на меня глаза, громко поинтересовался:
- А-а, Ватсон! Пришли из театра, наконец. Ну, и как вам спектакль? Я слышал противоречивые отзывы.
- Что за постановка? - отреагировал Лестрейд насмешливо, даже не повернувшись в мою сторону. - Наверное,"Много шума из ничего" ?
- Именно, - кивнул Холмс. - Как догадались?
- Не знаю, мистер Холмс. Название само всплыло в памяти, вероятно, подобную асоциацию вызвала у меня эта квартира.
- Если вы о предстоящем обыске, то соглашусь - действительно, слишком много суеты на пустом месте.
- Нет, я о вашей персоне.
- Между прочим, поскольку вопрос изначально предназначался мне, - я избрал тон, красноречиво указывающий наглецу Лестрейду на то, как неподобающе он себя ведет, - вы позволите уже мне ответить моему другу, что спектакль мне очень понравился? Надеюсь даже, старший инспектор, вы не будете возражать, если я добавлю, что я в восхищении?
- Охотно верю, доктор. Вы даже решились последовать примеру Борачио. Так вдохновить зрителя подражать своим героям может только Шекспир.
В руках у Лестрейда были какие-то бумаги. Я полез в карман и обнаружил, что сверток исчез. Хитрый ловкач обыскал меня, пока делал вид, что помогает мне привести себя в порядок. Низменная натура! Ему было все равно, что своей воровской проделкой он нанес удар не только нам с Холмсом, но и самой вере в человечность!
- Наверное, что-то очень важное? – гадко улыбаясь мне в глаза, все тем же участливым тоном поинтересовался он.
- Как вы посмели шарить по моим карманам? – возмутился я, подступая к нему с достаточно грозным видом.
- Вы обронили, я подобрал, что ж тут такого? – ответил он с невозмутимостью вора, вовремя избавившегося от выпотрошенного уже кошелька. - Это выпало у вас из пальто, пока вы летели, но, доктор, право же, не беспокойтесь. Это ваше, и я, конечно же, отдам. Только сначала погляжу. Все же обыск, не так ли?
Я вынужден был уступить.
- Ну что ж, посмотрим, что тут, - Лестрейд развернул свернутые трубкой листки бумаги и прочитал вслух заглавие. - Рассказ Артура Конан Дойла. Вот, значит, как? Ну, наконец-то! Давно я искал такую возможность. Какое чудо - знакомство с первоисточником! Это вам не журнальчик какой-нибудь листать. Даже, знаете ли, дрожь пробирает от благоговения. Бумага, знавшая перо мастера, ощутившая на себе его прикосновения. Такой трепет охватывает от предвкушения увидеть его руку…э-э, да тут напечатано на машинке! Странно.
- Инспектор, позвольте…, - начал Холмс.
- Старший инспектор, мистер Холмс, с двадцать пятого октября к вашему сведению.
- О-о! Примите мои поздравления! Событие замечательное во всех смыслах, и не может не радовать всех кроме преступников, потому что их такая новость непременно вгонит в уныние.
- Спасибо, мистер Холмс, но я вас невольно перебил. Вы хотели что-то пояснить?
- Да, мистер Лестрейд. Пользуясь тем, что вы нас посетили не в частном порядке, а напротив, намерены произвести официальное мероприятие, хочу сделать заявление по поводу того документа, что вы сейчас держите в руках.
- Могу только приветствовать такое намерение, мистер Холмс. Сделайте ваше заявление.
- Дело в том, что, хоть мы и не подчеркивали это раньше…
- «Это» - это что?
- Это то, о чем я скажу чуть позже.
- Понятно. Извините, что перебил вас. Продолжайте.
- Так вот. Повторяю, хоть мы нигде и никаким особым образом не подчеркивали это раньше, тем не менее, нас с Ватсоном…
- Доктором Утсоном, - снова издевательски перебил Лестрейд. - Коль решились сделать официальное заявление, оставьте уже эти клички собакам, хотя, соглашусь, то, как вы выдрессировали вашего друга, отчасти дает вам право считать его своим домашним питомцем.
- Пусть так, - хладнокровие Холмса было безукоризненно. - Так вот, нас с доктором Уотсоном чрезвычайно возмущала хамская, прямо скажем, манера неизвестного нам писателя Конан Дойла выставлять в своих произведениях сотрудников Скотланд-Ярда в довольно-таки неприглядном виде, освещать их деятельность неприкрыто предвзято.
- Любопытно.
- Нам, конечно, в некотором смысле льстило внимание мистера Дойла к нашим персонам, и мы не могли не приветствовать его интерес к нашей работе…
- Еще бы.
- …но тот факт, что автор находит удовольствие в том, чтобы раз за разом сталкивать лбами полицию и частных сыщиков, выставляя обе стороны по сути антагонистически, то есть превратно и надуманно вместо того, чтобы подчеркнуть их доброе партнерство – все это, повторяю, нас чрезвычайно огорчало.
- Рад это слышать, мистер Холмс.
- Трудности состояли в том, что мы, не имея – подчеркиваю! – никаких контактов с мистером Дойлом, не представляли себе, как донести до него нашу позицию.
- Ну, как же, мистер Холмс? - улыбка Лестрейда, ширясь к ушам, вбирала в себя только еще больше лукавства, присущего этому лживому существу. - Есть пресса. Вы часто и охотно раздаете интервью газетчикам. Я с не меньшим удовольствием их прочитываю, но, признаться, не припомню…
- И все же, мистер Лестрейд, с некоторых пор мы позаботились о том, чтобы наше мнение было доведено до мистера Дойла.
- Вот как? Каким же образом?
- Сожалею, мистер Лестрейд, но это уже из области наших профессиональных приемов и методов, так что разглашать…
- Понимаю.
- Скажу только, что проведенная нами аналитическая работа позволила выявить круг лиц, которые, по нашему мнению, имели контакты с мистером Дойлом. В специально спровоцированных нами разговорах с ними им было дано понять наше отношение к происходящему, естественно, с тем прицелом, что это будет доведено до того-кого-надо.
- Блестяще, мистер Холмс!
- Результат у вас в руках. Мистер Дойл сделал выводы и прежде, чем отправить рассказ в «Стрэнд мэгазин», решил узнать наше мнение, можно ли это печатать, или же следует еще поработать над рассказом. Он прислал нам копию и ждет нашей реакции.
- Не могу не прийти в восторг, мистер Холмс, от такой новости! Впрочем, я ни секунды не сомневался, что ваш авторитет повлияет на поведение этого субъекта в положительную сторону. Но как же он узнает ваше мнение?
- К рассказу прилагалась записка. К сожалению, мы ее не сохранили.
- Как жаль.
- Это что-то вроде инструкции, как выходить на связь с ним, чтобы он мог по-прежнему оставаться вне пределов досягаемости. Так что, как видите, мистер Дойл предпочитает все так же держаться на расстоянии не только от вас, но и от нас, и следит за тем, чтобы эта дистанция не сокращалась.
- Теперь я понимаю, почему текст напечатан, - кивнул Лестрейд. - Он опасался, что вы, мистер Холмс, с вашим непревзойденным умением отыскивать людей по самым ничтожным признакам вычислите и обнаружите его по почерку.
- Именно так, старший инспектор.
- Ну, и какова же ваша оценка сему труду, мистер Холмс? Готовый к выходу шедевр или нужно еще пройтись кистью, доработать детали, последние мазки гения, так сказать?
- Думаю, рассказ еще довольно сыроват. Рискуя задеть самомнение этого господина, все же собираюсь высказать ему свои критические замечания. И вообще, может, я ошибаюсь, но такое ощущение, будто, знаете ли…
- Так-так?
- …определенно, стал сдавать мистер Дойл.
- Ах, вот как?
- Да, уже не тот, безусловно, уже не тот.
- Ай-ай-ай!
- Что-то ушло.
- М-да, - вздохнул Лестрейд с трогательным старанием. - Как грустно наблюдать закат того, кто вроде бы на протяжении долгого времени подавал надежды, но так их и не оправдал. Может, он не поспевает за временем?
- Любопытное замечание.
- В таком случае вы же не будете против, мистер Холмс, если я тоже ознакомлюсь с этим продуктом? Тем более, что это пока что черновик.
- Конечно, нет, старший инспектор. Прочтите, пожалуйста. Кстати, вам сразу бросятся в глаза некоторые положительные перемены.
- Интригуете! – осклабился Лестрейд своей гримасой скунса, которому что-то, застрявшее в зубах, мешает по нормальному закрыть рот.
- Ни единого дурного слова о полиции! – от всей души улыбнулся в ответ Холмс.
- Прекрасно!
- Вообще ни единого слова о полиции!
- М-да, - почесал в затылке старший инспектор, - уже не так бодрит. Значит, опять обошлись без нас.
- Вот, собственно, это я и имел ввиду, мистер Лестрейд, когда говорил о своих замечаниях, которые собираюсь непременно высказать ему в бескомпромиссном ключе. Пора уже отдать должное Скотланд-Ярду, справедливость должна восторжествовать, в конце концов!
- Мистер Холмс, своим расположением вы отбиваете у меня охоту производить у вас обыск. Мне начинает казаться кощунством сама мысль о том, что придется рыться в ваших вещах. Но, сами понимаете, я не в силах ничего изменить. Есть предписание, однако, уверяю, мы сделаем все возможное, чтобы все прошло в высшей степени тактично. Вы увидите сами, после обыска вещи будут лежать на своих местах еще аккуратнее, еще грамотнее будут расставлены предметы и подобрана обстановка. Будет стерта вся пыль, и комнаты ваши преобразятся и засияют новыми красками, словно вы перебрались в квартиру с арендной платой в пять раз дороже.
Язвительный кашель, каким могла изъясняться только миссис Хадсон, прозвучав совсем рядом, застал Лестрейда в самом разгаре бестактности. Оказавшись пригвожденным к невидимому позорному столбу и испытывая явное неудобство от такого положения, инспектор смешался и с виноватым видом прошептал:
- Ну, ладно, пока мои коллеги заняты холлом, я посижу у вас, мистер Холмс. Не возражаете?
- О, что вы, конечно, нет! - великодушно простил ему все мой благородный друг.
- Прочту и выскажу вам свое мнение.
Мы поднялись в комнату Холмса. Инспектор уселся в кресло и снова взялся за текст.
- Машинка «Ремингтон», как вижу, и не новая. Прописную «си» и строчные «ай» и «оу» печатает с характерным дефектом, - мелкая головка с хитрыми глазками тут же завертелась во все стороны, оглядывая комнату. - О, да у вас точно такая же! Впрочем, не удивительно. Сейчас обзаводиться подобной техникой модно.
Лестрейд подошел к машинке, рассматривая ее с интересом. Холмс присоединился к нему.
- Вы меня поразили, старший инспектор. Дело в том, что у нашей машинки тоже есть дефекты, и, если только я ничего не путаю, точно такие же. Вот и не верь после этого в мистику!
- В этом нет ничего странного, мистер Холмс. Это самые используемые буквы нашего алфавита, и на всех без исключения машинках они выходят из строя первыми.
- Что-то подобное я подозревал.
- О! А это что за симпатичный ящичек? – воскликнул Лестрейд и с вольностью хозяина сам же решил ответить себе на свой вопрос.
Поскольку он сделал это впервые – выдвинул шкафчик – архив наш, не приспособленный к резким движениям, вновь рассыпался по полу.
- Ай-ай! Простите! – в чем нельзя было упрекнуть Лестрейда, так это в том, что он стесняется оказаться в смешной позе. Инспектор как мальчишка грохнулся на четвереньки и принялся ползать по полу, собирая разлетевшиеся бумажки. - Здесь, я вижу, что-то вроде хранилища газет и писчей бумаги. Странное сочетание, и слишком плотно напихано. Не мое, конечно, дело, но неудобно же всякий раз вот так ползать по полу. А я было подумал, что это и есть ваш знаменитый архив, о котором столько всего написано.
Инспектор вроде как устранял устроенный им беспорядок, но на деле своими беспокойными бусинками-глазками быстренько просмотрел каждую бумажку.
- Я ведь, знаете ли, мистер Холмс, давно мечтал побывать у вас в гостях, но вы все как-то не приглашали.
- Так вы бы сами, что ж стесняться-то! – с болью от того, сколько упущено оставшихся в несбывшемся прошлом задушевных встреч с Лестрейдом, воскликнул Холмс.
- Давным-давно, если помните, был раз, но дальше чая в гостиной дело не сдвинулось. Ух ты! – инспектор задержался взглядом на каком-то листке, и я с ужасом узнал письмо мисс Евы, в котором рукой Арчера излагалась просьба заняться ее жизненными неурядицами. - Я же говорил, слишком много напихано. Вот на одну бумажку станет меньше.
Однако его заоблачным ожиданиям не суждено было сбыться. Лицо Лестрейда на наших глазах пережило все фазы дневного шествия солнца через небосклон - поначалу взошло рассветом надежды, но затем разочарованно и бессильно покатилось к закату. Текст письма, столь многообещающего, оказался слишком туманным. Ни имен, ни даты, одни намеки. Хорошо, что леди Брэкуэл позаботилась об этом. Лестрейд повертел листок в руках, ища хоть что-то, что сойдет за информацию.
- А где же конверт, мистер Холмс? Вы его не сохранили? – хитрец домогался штампа, чтобы узнать дату.
- Я не помню, - ответил Холмс из кресла. - Кажется, конверта не было.
- Но, судя по изложению, это же весьма значительная особа, разве не так?
- Весьма, вы правы, - Холмс смазал ответ громким зевком и сладко потянулся.
- И вы не помните?
- Это давнее дело, инспектор.
- Старший инспектор.
- Простите.
- Вот еще любопытная бумажка, - оживился Лестрейд, выудив анонимку, явившуюся к нам с угрозами неделю назад. - И тоже без конверта. Ну, не беда. Сгодится и так.
В дверь постучали.
- Войдите! – одновременно отозвались Холмс и Лестрейд.
На пороге возникли полицейские.
- Мы закончили с холлом и комнатой доктора.
- Что-нибудь есть?
- Инспектор Грегсон полагает, что нет.
- Ох уж этот деликатный инспектор Грегсон! – усмехнулся Лестрейд. - Где он?
- Беседует с хозяйкой. Ее комнату…
- Нет-нет. Не надо. Осталась эта, и мы покончим с…вы слышите, мистер Холмс?
Мой друг отозвался храпом из кресла, и я со злорадством отметил, как пожелтело от злости обычно бесцветное лицо старшего инспектора. Да, мы не в силах противостоять вашему бесцеремонному вторжению, мистер Лестрейд, но Холмс наглядно продемонстрировал, что и жертве произвола доступно оставаться выше тех, кто грубостью уготовил ей унижение. Достаточно лишь сохранить достоинство и чувство юмора. И Лестрейд – я видел это! – осознал свое бессилие.
- Я могу пойти к себе? – спросил я его.
- Да, конечно.
Я вышел и почти сразу натолкнулся на подымающегося Грегсона.
- Доктор, пройдемте к вам, - негромко обратился он ко мне.
Мы зашли в мою комнату, и инспектор закрыл дверь.
- У меня не осталось вопросов ни к чему, кроме этого, - он извлек тетрадь, и у меня куда-то к ногам провалилось сердце, но инспектор не дал мне времени опомниться, продолжая так же быстро и приглушенно. - Я открыл лишь первый лист и сразу понял, что это ваш дневник. Читать столь личное для себя я считаю не вправе, если только там не содержится что-то, касающееся недавних событий. Вы понимаете, о чем я?
Я молча кивнул. Комок чего-то, вероятно, страха застрял в горле, не давая произнести ни слова. А так хотелось попросить этого милого доброго инспектора Грегсона, помочь ему мольбою и слезами принять нужное решение, пока он колеблется! Он, кажется, готов был дать нам шанс спастись. Но что толку! В секундах от краха я ощущал, что дух мой парализован. Куда делась моя решительность, моя воля и мужество?! Почему я не нашелся тут же и не упал на колени, не стал рыдая целовать его руки?! Почему я топтался, смиренно ожидая казни, черт возьми, тогда, как приговор еще не прозвучал?!
- Поэтому я спрашиваю вас, есть ли такая необходимость? – продолжал инспектор. - Вы можете обещать мне, что там нет ничего, что имеет отношение к нашему расследованию? В противном случае я вынужден буду передать это Лестрейду, а он, поверьте, церемониться не станет.
- Даю вам слово джентльмена, там нет ничего такого, о чем вы упомянули. Ни слова про Эплдор-Тауэрс, - нашел я, наконец, в себе силы соврать, потому что там было подробное описание нашего участия в деле Милвертона кроме нынешнего дня, отчетом о котором, естественно, я смогу заняться лишь завтра. А еще история о том, куда пропали сокровища Агры и масса подобных прелестей, за которые Лестрейд оторвал бы нам головы.
- В таком случае возвращаю это вам, - Грегсон протянул мне тетрадь, и я вцепился в нее, разодрав титульный лист и обломав два ногтя. - Что же вы тогда записываете? Ведь не любовные же похождения, верно?
- Почему бы и нет? - чувство обиды вернуло мне голос. - Что ж, по-вашему, я не вполне убедителен в роли...
- Простите, я неточно выразился...
- Если я не трублю во всеуслышание о каждой новой своей победе на любовном поприще, это же не значит, что у меня их нет вовсе!
- Конечно, вы правы, доктор...
- Скорее, наоборот, это следствие их избытка, вы не находите?
- Вполне возможно.
- Как человек с достоинством я предпочитаю доверять такое лишь своему давнему безмолвному свидетелю, - я веско помахал тетрадью перед его глазами. - Если хотите знать, там не только есть то, о чем вы сказали, но там только это и есть и очень много всего такого!
Зря я это сказал. Услышанное так заинтриговало инспектора, что он перехватил мою руку и вновь завладел дневником.
- Но это же совсем другое дело! Как мужчина перед мужчиной вы просто обязаны похвастать своим донжуанским списком! И нечего стесняться! - Грегсон с уважением взвесил пухлую тетрадь на ладони. - Если все это сплошь успехи у дам, то, черт возьми...никогда бы не подумал, доктор, что вы, оказывается, тот еще старина Роули!
Во всякое другое время я был бы польщен сравнением с монархом, пусть и не лучшим в нашей истории, но теперь, когда напряжение нервов превзошло всякие мыслимые пределы, мне было не до комплиментов.
- Да нет же! – принялся я поспешно оправдываться, снова прибирая тетрадь в испуге, что интерес инспектора возвращается. - Вы не правильно поняли. Какие же могут быть похождения в наши времена. Так, одни мечты. Все больше, знаете ли, фантазии человека, вынужденного блюсти аскезу.
- О, господи! – отшатнулся Грегсон. - Заканчивайте с этим. Фантазии опасны тем, что их ничто не сдерживает. То, на что в жизни не решится ни один разумный человек, можно сначала вообразить себе, а затем прельститься. Вам надо было жить при регентстве, принц Георг вас бы лучше понял.
- Нет-нет, - поспешил я успокоить его. - Там все вполне безобидно. Изыски платонического чувствоизложения, если можно так выразиться. Больше даже чувствоосмысления, в их преломлении, если вы понимаете, о чем идет речь.
- Если честно, туманно. Но вы же, кажется, собирались жениться? Я слышал о вашей помолвке с мисс Морстен. Впрочем, прошу меня извинить. Это ваше личное дело, а мне надо идти.
Инспектор вышел, а я принялся метаться по комнате, высматривая, куда бы спрятать дневник…

( ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 19 янв 2018, 21:21

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

33. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

Продолжение записи от 10 ноября 1895

Инспектор вышел, а я принялся метаться по комнате, высматривая, куда бы спрятать дневник. Разум подсказывал мне, что достаточно просто убрать его в стол, чтобы он не попался на глаза Лестрейду. Повторно обыскивать комнату не придет в голову даже ему, а его коллега, только что оказавший мне такую безграничную услугу, тем более не склонен к репрессиям. И все же я несколько раз перепрятывал тетрадь, и каждое новое место меня не устраивало. В конце концов, я запутался, куда задевал ее в последний раз и, решив снова перепрятать, не сумел ее найти. Пришлось бросить это занятие. Я понимал, что это вернулась паника, и надо просто посидеть спокойно, чтобы унять дрожь. На это у меня ушло минут десять. Понемногу ко мне вернулась способность размышлять, и я обратил внимание на то, что, если по моей комнате, можно сказать, небрежно прошлись, то в апартаментах Холмса застряли, похоже, надолго. Я подумал и решил, что, как бы мой друг ни демонстрировал свое равнодушие, все-таки мое присутствие и моральная поддержка ему сейчас крайне необходимы. Хватит отсиживаться, все самое важное происходит в эти минуты там! Я взял себя в руки и отправился в соседнюю комнату. Там было тесно от людей, которые в большинстве своем копошились, перетряхивали, отодвигали – в общем, наводили тот замечательный порядок, который пообещал нам старший инспектор. Грегсон стоял возле окна, наблюдая за действиями подчиненных и подсказывая иногда, если что-то вдруг обошли стороной. Оба кресла занимали невозмутимо подремывающий с подсвистом Холмс и Лестрейд. Последний, как я понял, только что закончил читать наш рассказ и собирал листки в аккуратную стопку. Как бы я плохо ни относился к этому человеку, мне все же очень хотелось, чтобы он, не догадываясь о подлинном авторстве, похвалил наше детище.
- Что ж, мистер Холмс, возвращаю вам сие бесплодные потуги, - Лестрейд скрутил тугую трубку и презрительно помахал ею. - Передайте мои соболезнования мистеру Дойлу. Вы правы, единственный положительный момент состоит в том, что на сей раз обошлось без глумления над нами, старым добрым Скотланд-Ярдом. Во всем остальном ужасающая деградация.
- Вы находите? – Холмс приподнялся в кресле, и мне бросилось в глаза, что его задело замечание, того, кто ничего не смыслил в литературе, тем более, в нашей с Холмсом, но позволял себе такие резкие суждения.
- Конечно. В прежних вещах, как бы они ни злили меня, чувствовался стиль. Это я и называю рукой писателя, какие бы подлые вещи она ни выводила. Иногда мерзость особенно подчеркивается одаренностью негодяя.
- А сейчас разве…
- Сейчас это мерзость жалкого типа, и подчеркивает ее лишь убожество и бессилие. Потому тут и нет ничего о Скотланд-Ярде, что он даже пнуть нас по-хорошему не смог.
- Да что вы такое говорите! - - мне показалось, что Холмс начал потихоньку выходить из себя. - Перечитайте хотя бы то место, где я...
- Мистер Холмс, ей богу, я прочел какую-то детскую поделку и еле дотерпел до конца, так что перечитывать ее не намерен. Ощущение, будто человек только-только выучился писать и от радости выводит все слова, что приходят в голову, не задумываясь о том, что их надо как-то связать. Или же это..., - Лестрейд вдруг изменился в лице и хлопнул себя по лбу. - Послушайте, я все понял! Мистер Холмс, вы должны строжайше запретить ему это глумление над собой!
- Как? - опешил Холмс.
- Конечно, это же очевиднейшая насмешка, разве вы не видите?! - старший инспектор затряс листками, которые так и не вернул Холмсу. - То, как комично здесь поданы ваши приключения, не оставляет сомнений, что перед нами жесточайший фарс. Разве можно выставлять вас героем анекдота?! Так что не церемоньтесь с ним, разделайте его под орех в своей рецензии.
Холмс открыл рот, но ответить не успел.
- Сэр, вам надо посмотреть, - пробасил рослый полисмен, шаря рукой под ковром.
Я не понял, к кому он обращался, но понял, что он обнаружил. Еще собираясь выпрыгнуть в окно, я заметил, как Холмс схватил в кучу всю нашу воровскую амуницию – маски и всевозможные волосы Джека Эскота – и принялся запихивать ее под ковер. Оба инспектора устремились со своих мест, но Лестрейд, хоть был и дальше Грегсона и сидел в кресле, задрав ноги, тем не менее, опередил его. Удивительно ловкий тип. И удивительно, как противны мне его ловкость и прочие положительные качества!
- Ох, какой подарок! Жаль, что не на Рождество! – воскликнул торжествующе Лестрейд, извлекая на свет особые приметы лудильщика, немного сплющенные оттого, что по ним некоторое время ходили довольно грузные люди. - Как неосмотрительно с вашей стороны, мистер Холмс! От таких улик надо непременно избавляться. Вы существенно упростили для нас процедуру опознания.
- Каким образом?
- А таким, что в этом-то наряде Агата Твумндидл вас уверенно узнает.
- Кто это? – без тени беспокойства поинтересовался Холмс, демонстрируя мне пример, как следует держаться даже в самой безнадежной ситуации.
- Вас так подводит память, или вы даже не удосужились поинтересоваться именем несчастной девушки, вверившей вам свою судьбу?
- Ну, а все-таки?
- Извольте, господин бессердечный шутник. Это служанка в доме Милвертона. А еще это ваша возлюбленная, подло обесчещенная и брошенная вами в интересном положении. Как свидетельствовал ее разбитый горем отец, она отдала вам все святое, свою… не хочу при…, - Лестрейд оглянулся, опасаясь снова наткнуться глазами на миссис Хадсон и, увидев, что он ее не увидел, продолжил громче и возмущеннее , - этот прелестный весенний цветок, свежий от утренней росы и вообще все еще достаточно свежий сам по себе, несмотря на постоянные неприятности с такими вот отталкивающими субъектами! Цветок, на беду свою прельстивший своим непередаваемо восхитительным нектаром юности вместо честной пчелы мерзкую гусеницу, то есть вас!
- Как я полагаю, старший инспектор, в пышных складках вашей метафоры затерялось некое утверждение. Вы о чем?
- Я о растлении доверчивой юности! Мистер Твумндидл уже выразил готовность официально подтвердить, что все двадцать девять лет жизни своей дочери держал ее в строгости и следил за нравственной стороной ее взаимоотношений с мужским полом. Он растил ее как нежную орхидею, оберегая собственной тенью от палящего зноя мужского внимания. Вы – первый мужчина в ее жизни, который не просто подержался за ее молитвенник, но позволил себе зайти несколько дальше. Да-да! Вы отняли ее невинность вероломным путем.
- Невинность! Она сама всучила мне ее жалкие остатки! - взорвался Холмс. - Эта невинная девица вогнала меня в краску своей непринужденностью!
- Это из-за отсутствия опыта. Она, неопытная и сконфуженная своей неумелостью, но охваченная страстью, которую вы с ловкостью старого развратника в ней разожгли, почувствовала свою беспомощность и вынуждена была, бедняжка, компенсировать это непринужденностью, раскованным канканом с задиранием ног и прочим приманиванием, что только подтверждает ее девств… - инспектор снова лихорадочно оглянулся, - девственную натуру и соответствующее физиологическое соответствие этому, извините. Так что к обвинениям, связанным с грабежом и убийством в Эплдор-Тауэрс, придется присовокупить и растление.
- Не вижу смысла дальше выслушивать эту чепуху! – Холмс, гордо закинув голову, широким шагом вернулся к своему креслу, уселся в нем по-турецки и принялся раскачиваться так интенсивно, что я испугался, как бы он не опрокинулся назад, где его поджидал весело похрустывающий дровами камин.
- Нет уж, вы меня дослушаете! Я заставлю вас осознать свое безвыходное положение, – Лестрейд ухватил другое кресло, подтащил его и установил так близко к Холмсу, что подлокотники почти касались, и, усевшись и подловив момент для старта, тоже взялся раскачиваться, да так ловко, что фазы колебаний обоих снарядов совпадали как знаками, так и величиной амплитуд. Холмс, подпрыгивая с поджатыми ногами и наклоняясь в разные стороны, пытался с помощью таких хаотичных смещений центра тяжести придать мерному движению кресла нечто вроде синкоп, чтобы запутать Лестрейда и разрушить установившуюся синфазу, но инспектор не поддавался, ловко и своевременно применяя точно такие же непростые приемы таким образом, что на всей траектории их головы постоянно находились на одном и том же расстоянии друг от друга. Пока я поражался, где и когда Лестрейд сумел в совершенстве так овладеть техникой обращения со столь непростым предметом мебели (некоторые справедливо приравнивают раскачивание в кресле к верховой езде), он, вытянув шею, максимально сократил это расстояние и, стараясь превзойти силой голоса поднявшийся жуткий скрип, закричал Холмсу почти в самое ухо. - Вы должны быть готовы к тяжелейшему потрясению, Холмс. Угроза повешения, нависшая над вами – так, пустяки. Страшнее всего для вас, что вместе с вами умрет и ваша слава. Она испарится в одночасье, и ее место займет не менее бурное и всеобщее общественное порицание. Это еще осторожно сказано. Ваше имя будут вспоминать с гримасой отвращения, плюя под ноги где угодно, только чтобы поскорее очистить язык от его произнесения. В стране, где сама королева личному счастью предпочла положение вечной вдовы оттого, что весь смысл жизни ее заключен в том, чтобы чтить до смерти память безвременно ушедшего супруга, не могут не осудить ваше падение решительно и без оглядок на прежние весьма преувеличенные заслуги. А теперь заканчивайте эти скачки. Вам надо собираться. Мы забираем вас.
Лестрейд ухватился за подлокотник Холмса и твердо усмирил его буйное кресло. Скрип прекратился. Холмс напоминал наездника, чью лошадь поймали под уздцы и вместе с ним отвели в стойло. Неужели все кончено?
- Вы сказали про служанку «брошенную в интересном положении», - вежливо вмешался я, дабы снизить градус напряжения. - Позвольте спросить вас, мистер Лестрейд, что вы имели ввиду? Что ее оставили в Эплдор-Тауэрс?
- Вам, доктор, лучше всего именно так и думать. Того, что принято подразумевать под этим выражением всеми остальными людьми, вы с вашей слепой верой в своего друга не переживете.
Пока продолжалось это препирательство, тот же самый полисмен так же меланхолично извлек из под ковра наши маски. Затем пришла очередь отмычек и стеклореза. Из всего, что мы тогда использовали, остались не найденными только надувные шары.
- Вот и весь инструмент. Картина почти полная, - подвел итог старший инспектор.
- Почти? - иронично поинтересовался Холмс. - Значит, чего-то не хватает?
- Вы прекрасно знаете сами. Где ключ?
- Какой ключ?
- Со связки.
- С какой связки?
- Не прикидывайтесь дурачком. Вы и так на него похожи.
- Но вы же сами все обыскали. Раз не нашли...
- Ключ о двери из кабинета в сад. Вы вышли через нее и заперли ее.
- Откуда вышли и куда?
- Ладно, - Лестрейд сжал кулаки. - А теперь, мистер Холмс, я прошу вас и вашего друга доктора проследовать с нами в Скотланд-Ярд.
- С какой целью?
- Вы будете предъявлены в этом, - Лестрейд брезгливо двумя пальцами поднял в воздух связанные узелком бороду, усы, бакенбарды и брови, - вашей несостоявшейся невесте, а также полицейским хэмпстедского участка, где двадцать седьмого октября совершилось разоблачение вашей бездарно выполненной маскировки.
- Но ведь эти люди и так, наверное, уже подтвердили вам, что задержали меня в тот день? – удивился Холмс. - Зачем же меня им показывать?
- Вы, хитрец, прекрасно понимаете, что предъявить вас им следует не в чистом виде, а в вашем жалком наряде, чтобы подтвердился тот факт, что задержаны вы были в образе Джека Эскота, которым нанесли циничный удар в открытое и бесхитростное, как и ее лицо, сердце Агаты Твумндидл. Так что вам придется напялить это. Попутно возникнут вопросы к вам обоим, так что, доктор, собирайтесь тоже.
Мы вышли на улицу в сопровождении обоих инспекторов и нескольких младших чинов, часть которых осталась в доме, вероятно, продолжать обыск. Перед нашими дверями выстроилась целая цепочка экипажей, доставившая сюда эту маленькую полицейскую армию. Нас рассадили по разным, Холмса – в первый, меня – в следующий, и повезли. В дороге я пытался подготовиться к допросу, прикидывая всяческие каверзные вопросы и придумывая на них ответы, но дальше автобиографических данных – имени, места и даты рождения, рода занятий – продвинуться мне не удалось. Приезд на набережную Виктории застал меня в раздумьях. Нас провели на второй этаж, и перед нами открылся длинный коридор. Разбившись на пары – Холмс с Лестрейдом впереди, мы с Грегсоном за ними, и какие-то еще люди сзади – вся процессия двинулась по нему в самый конец. Первая пара оживленно и громко переговаривалась между собою.
- Я не знаю, что вы задумали, инспектор…
- Старший инспектор, я уже говорил вам…
- …но на всякий случай подчеркну, что опознание ваше…
- Не мое, ваше! Меня не в чем изобличать. Я не рыскаю по улицам в фальшивой бороде и в усах доктора Уотсона в поисках, где что плохо лежит.
- Вы прекрасно знаете, что это не его усы.
- Мне все равно.
- Невозможно сбрить усы так, чтобы их можно было использовать.
- Зачем он вообще это сделал?
- Не знаю.
- Хоть поинтересовались бы. Вижу, вас мало интересует душевное состояние вашего единственного друга.
- Почему же?
- Потому что я вам говорю, он вступил в полосу кризиса. Что, мисс Морстен отказала ему?
- Это мы отказали ей.
- И все равно. Уверяю вас, такие поступки совершаются, когда человек находится на грани нервного срыва. Он выбирал между револьвером, ядом и бритвой, и, слава богу, на этот раз выбрал последнее.
- Думаете, он промахнулся бритвой мимо шеи?
- Нет, он сделал то, что собирался. Хотя с вашим доктором ни за что нельзя поручиться. Будьте бережнее с ним. Он должен подойти к процессу здоровым в том смысле, насколько его вообще можно таковым считать.
- Эй, не спешите! Вы еще ничего не доказали! А по поводу опознания хочу вам заметить, что это мероприятие должно соответствовать заведенным правилам!
- Любопытно послушать, как вы будете меня учить.
- Меня следует спрятать среди очень похожих субъектов…
Холмс не успел до конца проинструктировать Лестрейда, потому что тот отворил одну из дверей и втолкнул его в комнату, оставив открытым вход для нас с Грегсоном. Вдоль стены стояли стулья, штук семь, и все они были заняты очень похожими на Холмса субъектами. Вернее, субъекты были очень похожи на Холмса, когда он был похож на Эскота.
- Ну-с, попрошу вас одеться, - Лестрейд извлек из кармана найденные у нас принадлежности и протянул Холмсу. - Что-нибудь еще вам нужно? Клей, краски? Может, смола?
- Нет надобности, на ваши пять минут с так называемым свидетелем оно удержится и так, - ответил мой друг, одним неуловимым движением превратившийся в Эскота. Вид его был так правдоподобен, что у меня проснулась телесная память - или как это называется – и заныли места, пострадавшие в драке.
- Вот так вам и вышла боком ваша небрежность в тот раз, - попенял ворчливо Лестрейд. - Вечно у вас все отваливается, теряется, путается. Все-таки вы неисправимый дилетант, Холмс!
Холмс попытался достойно ответить на хамство, но, едва открыл рот, усы и борода и вправду отвалились, и ему пришлось ловить их.
- Вот, вот! – укоризненно покачал головой старший инспектор. - И бровь подберите с пола. Вот там, под столом.
Холмс быстро устранил все недостатки и прошептал сквозь плотно сжатые губы, что он готов.
- Прекрасно! - Лестрейд указал на толпу жалких плагиаторов Холмса, рассевшихся на стульях. - А теперь посмотрите на условия, в которых будет производиться опознание. Согласитесь, мы создали для вас исключительно благоприятный вариант. Один из восьми! Вам будет несложно затеряться среди такого количества себе подобных. Не завидую я свидетелю!
Холмс в знак согласия осторожно кивнул, стараясь не дергать головой, чтобы лицо вновь не опало, отчего кивок на себя взяли колени и произвели нечто похожее на книксен. Инспектор, не обращая внимания, продолжал, явно упиваясь своей ролью:
- Как видите, не все тут натуральные бородачи, усачи и бакенбардачи. Для чистоты эксперимента мы привлекли и двух наших сотрудников, облаченных в точно такие же наборы для игры в пиратов, что вы приобрели в магазине игрушек у Рейнольдса. Вы легко узнаете их по выступающим бровям, из-за которых обоим участникам пришлось заломить цилиндры на затылок. Иначе они не налезали на голову. А вы как решали эту проблему?
- Какую?
- С головным убором? Или у вас его не было?
- У меня не было головного убора, не было вашего свидетеля и не было восхитительных ландшафтов сада Эплдор-Тауэрс! Я был всего этого лишен, к вашему разочарованию, - издевательски произнес также сквозь сжатые губы Холмс, давая понять, что расставлять ему такие примитивные ловушки просто смешно.
- Хорошо, - улыбнулся Лестрейд, - Я даже не поинтересуюсь, откуда вам известно про восхитительные ландшафты. В конце концов, вы сами нам все расскажете. Доктор, вы присядьте вот там, чтобы никого не отвлекать.
Я исполнил просьбу и принялся рассматривать среду, с которой Холмсу предстояло слиться. Увидев все эти беспросветно заросшие физиономии, эту длинную полосу запущенного кустарника, месяцами, а то и годами не знавшего ножниц садовника, вдоль которой свидетелю предстояло пройти, я преисполнился надеждой, что мисс Твумндидл отступит перед таким испытанием. И в самом деле, поди тут разберись, кого ты пыталась поцеловать, глотая и выплевывая волосы, в чье ухо пыталась шептать пылкие слова, чихая от все тех же волос, торчащих из него и отовсюду, лезущих в глаза и щекочущих нос.
- Мистер Холмс, выберите себе место сами, чтобы потом не говорить, что все подстроено.
Холмс сначала растолкал самую середину кустарника и устроился там, но потом передумав внезапно пересел на край подальше от входа.
- Попросите мисс, - обратился Лестрейд к кому-то в коридоре. Девушка вошла несколько порывисто, так, будто усмирила бег перед самой дверью. Ее решительность пройти весь тернистый путь до конца и жажда отыскать того, кто все еще был так дорог ей, поколебала мое спокойствие.
- Итак, мисс Твумндидл, прошу вас внимательно осмотреть всех этих людей и сказать, есть ли среди них тот, с кем вы провели ночи с двадцать седьмого на двадцать восьмое и с двадцать восьмого на двадцать девятое октября на территории Эплдор-Тауэрс.
Агата Твумндидл приступила к делу, еще не дослушав обращенные к ней слова. Холмс рассчитал верно. Его очередь будет последней, и свидетель серьезно утомится, прокладывая себе путь сквозь дебри. Как я и ожидал, испытание оказалось не из простых, но и мисс Твумндидл, унаследовавшая упрямство своего отца, не думала сдаваться. Она несколько раз прошла вдоль всей вереницы неотличимых голов, казалось, повернутых к ней затылками, и все же после пятой попытки остановилась в замешательстве.
- Что-то не так?
- Можно их попросить заговорить?
- Вы хотите опознать по голосу?
- Да.
- Всех?
- Нет. Вот этого, этого и этого, - Агата безошибочно указала на всех троих счастливых обладателей детских наборов, включая моего друга, уверенно отбросив носителей равномерно распределенного по лицу естественного волосяного покрова. Кольцо вокруг Холмса сжималось.
- Названных лиц прошу произнести любую фразу. Что угодно кроме своего имени, - велел Лестрейд.
- Нет, - заупрямилась девушка, - пусть скажут «Куда держит путь такая красотка?». Так мы познакомились.
- Хорошо. Все слышали?
Первые двое пробасили требуемое и были забракованы брюзгливой гримаской. Оставался Холмс. Он не издал ни звука, но Агата вперилась в него не потому, что он отмалчивался. По ее трепещущим ноздрям было понятно, что она с безошибочностью легавой взяла верный след. Холмса спасала последняя защита - не оправившаяся от подковерной жизни кривая борода.
- Что же вы молчите? – спросил Лестрейд Холмса. - Вы слышали фразу? Так трудно отпустить комплимент даме?
- Знаете, по-моему, это он, - прищурилась девушка, теребя нос от волнения. - Пусть он скажет другое.
- Другое? – удивился старший инспектор. - Какая разница?
- Большая. Красоткой сегодня меня уже назвали аж два раза. Пока вы его не схватили, я хочу услышать самое нежное, что он говорил. Можно? - Агата жутко покраснела и попыталась спрятать очень глупую улыбку.
- Пожалуйста.
- Он называл меня своим терьерчиком, - прыснула в кулак служанка.
- Экстерьерчик, глупая! – процедил с тихой злостью Холмс, и я зажмурил глаза в испуге, что услышу сейчас те самые звуки, сопровождавшие это слово в тот день, когда Джек Эскот был в ударе.
- Это он! – закричала мисс Твумндидл.
- Экстерьерчиком? – пожал плечами Лестрейд. - Что ж, логично. То есть бывшим терьерчиком. Он уже тогда знал, что бросит вас.
- О, Джеки! – воскликнула девушка с неожиданной страстью и истомой, заламывая руки столь преувеличенно, что показалось, сейчас она их на самом деле сломает. - Как ты мог! Я вся так поверила тебе! Я ведь отдала тебе лучшие часы своей жизни!
- Э, нет! – отодвинулся Холмс. - Так дело не пойдет. Ничьих часов я не присваивал. У меня свои вполне приличные, можете посмотреть.
- Сударыня, - вежливо, почти приторно произнес Лестрейд, мягко взяв девицу под локоть, - вы только что обратились к этому человеку по имени. Поясните присутствующим, что это значит.
Мисс Твумндидл пояснила то, что я и так знал. Две ночи страсти, и ночь напрасного ожидания у окна, закончившаяся грандиозным кавардаком, перебросившимся словно раздуваемое ветром пламя из дома в сад. Инспекторы кивали с видом тех, кто слышит эту историю не в первый раз. Двое бородачей, прошедшие с Холмсом во второй круг проверки, оказались парнями из хэмпстедского участка. Они тоже признали Холмса, и были отпущены вместе со всеми остальными, включая расплакавшуюся от долгожданной встречи с любимым мисс Твумндидл.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 24 янв 2018, 22:03

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

34. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

Окончание записи от 10 ноября 1895

- Итак, мистер Холмс, - впервые подал голос Грегсон с тех пор, как мы решили недоразумение с моим дневником, - вас опознали все, с кем вы имели контакты, взявшись за это дело.
- За какое дело? - спокойно поинтересовался Холмс.
- За вот это! – Лестрейд потряс перед его лицом письмом леди Брэкуэл. - Вы сказали, что это давнее письмо, но почему-то это единственное, что вы сохранили.
- Оно мне дорого как память. Это мое первое дело. События десятилетней давности.
- О вас уже тогда отзывались столь лестно? Профессиональный авторитет, всеобщее уважение! – тыкал пальцем в соответствующие места в тексте Лестрейд.
- Моя карьера сразу же сложилась удачно. Еще до того, как я взялся разрешать криминальные загадки, слухи о моих способностях распространились достаточно широко.
- А это письмо? – дошла очередь до анонимки. - Почему оно не подписано? Вам известен автор? Вы молчите, потому что так требует он?
- Это еще не все, - добавил Грегсон. - У нас есть показания одного из слуг. Он видел, как вы стояли у окна, а затем обошли дом и забрались в оранжерею.
- Инструмент, который вы использовали, тоже у нас, - вставил Лестрейд.
- Что это еще за свидетель? – недоверчиво переспросил Холмс. - Что ему было делать в саду ночью?
- Караулил вас. Собирался хорошенько поколотить.
- Зачем? - удивился Холмс. - Что я ему сделал?
- У него свои виды на служанку. Кстати, почему вы не одели маски? Он запомнил вас.
- Мы одели, - поправил я. - Только уже в оранжерее.
- Тьфу ты! – чертыхнулся Холмс.
- Спасибо, доктор, - хором отозвались оба полицейских, а Лестрейд добавил, обращаясь к Холмсу:
- Снимайте уже эту какофонию. Не могу смотреть, как она держится на честном слове. Теперь это улика. Давайте ее сюда.
- Ладно, господа, с этим покончено, - сдался Холмс, избавившись от бороды. - Допустим, я признаюсь, что мы были там. Что вы намерены мне предъявить?
- Так вы не в курсе, что случилось той ночью? – ухмыльнулся Лестрейд. - Убийство, мистер Холмс! Самое зверское! Шесть выстрелов - никаких смягчающих обстоятельств вроде самообороны или эпилептического припадка у пальца на курке.
- Помилуйте, - возразил Холмс, - это невозможно. Ни один суд не поверит в такое. Да и вам понятно, что я не убийца.
- Мы полагаемся на факты. Иного пути у нас нет. На данный момент вы с доктором единственные подозреваемые. Под давлением неопровержимых улик присяжные будут вынуждены признать ошеломляющий, но очевидный факт.
- У меня и оружия нет.
- Жертва застрелена из собственного револьвера. Все сходится, видите!
- Почему вы уверены, что кроме нас с Ватсоном в ту ночь в доме не было непрошеных гостей?
- Лезвие Оккама, мистер Холмс. Зачем без нужды усложнять и без того складную картину происшествия.
- Могу ли я ознакомиться со всеми материалами, что вам удалось собрать?
- Зачем?
- Я могу подсказать другую версию. В конце концов, я сыщик с высочайшей репутацией. Это может здорово помочь вашему расследованию. От почестей в случае успеха я заранее добровольно отказываюсь. Все лавры ваши.
Однако это заманчивое предложение не встретило поддержки. Старший инспектор Лестрейд заговорил как бы извиняясь, но лучше бы он потратил силы на то, чтобы хоть из приличия припрятать подальше свое гадливое злорадство:
- Видите ли, старина Холмс, если бы вы обратились с этой просьбой раньше, то есть когда в наших глазах были именно тем, кем себя называете, мы бы возможно пошли вам навстречу. Но сейчас вы подозреваемый, и передача вам этих материалов может серьезно повредить следствию, усилив вашу защиту, а с вашей изворотливостью…
- Но я же имею право знать...
- Только когда следствие будет завершено, и дело передадут в суд, - пояснил Грегсон. - Вам будет присвоен статус обвиняемого, и ваши адвокаты смогут ознакомиться со всем, что имеет отношение к делу.
- Тогда у меня к вам, господа, последний вопрос. Присутствует ли в деле женщина?
- Женщина? – бесстрастно переспросил старший инспектор, но я заметил, что он чуть вздрогнул, а Грегсон подался вперед.
- Да, женщина. Не заказчик, а прямой участник. Вы нашли что-нибудь?
- Что за женщина? – спросил Лестрейд, метнув мгновением ранее взгляд Грегсону, велевший тому прикусить язык.
- Там была женщина, - уставшим голосом изрек Холмс, расставаясь с нашим главным козырем. - Она и убила его.
- Рассказывайте. Мы слушаем. Что за женщина? Он ее знал?
- Ему все время казался знакомым ее голос.
- Но он так и не узнал ее?
- Нет.
- Что же получается? - недовольно буркнул Лестрейд. - Значит, она уже бывала там, но в тот раз изменила внешность? Прямо как вы, пришла вся в бороде и бакенбардах?
- Возможно, просто закрылась плащом или спрятала лицо под вуалью, - предложил Грегсон.
- Почему вы не остановили ее? - тон Лестрейда выказывал его недовольство даже участием коллеги.
- Мы не смогли. Все случилось так неожиданно. Ничто не предвещало такой развязки. Секретарь отлучился...
- Сноулз? - у Лестрейда метнулась вверх одна из бровей. - Он был там?
- Да, они вместе с нею обсуждали какое-то дело. Все выглядело вполне мирно, и он вышел.
- Ну, а вы?
- Мы были возле окна.
- А-а! - вспомнил Лестрейд и извлек из внутреннего кармана анонимку. - Как там? Аромат портьер! Вы что, обнюхивали шторы? Опять что-нибудь из этих ваших штучек? С какой стороны вы их изучали на предмет подозрительного запаха?
- Вы там прятались? - догадался Грегсон.
- Да. За портьерами. Мы бы все равно не успели вмешаться.
- Все бы хорошо, мистер Холмс, - усмехнулся Лестрейд. - Только почему вы умалчиваете о том, что эта женщина перед стрельбой ударом кулака опрокинула Огастеса Милвертона на пол?
- Что?! - опешил Холмс.
- Наверное, потому, что даже вам с вашей не признающей реальности фантазией трудно поверить в такое. И правильно, я тоже в это не готов поверить.
- Все выстрелы были произведены в момент, когда жертва лежала на полу, - пояснил Грегсон.
- Это вы сбили его с ног? - Лестрейд наседал, не давая собраться с мыслями, и его вопрос настиг слова коллеги, не оставив и намека на паузу.
- Я же уже сказал...
- Тогда уж проще предположить, что вы же его и застрелили.
- Послушайте! - воскликнул Холмс. - А если он упал перед нею на колени, моля о пощаде...
- Вы как будто сами признали, что все выглядело мирно.
- Я вспомнил. В последний момент она закричала. Это было что-то вроде объявления приговора. Мол, забираю твою жизнь, гори в аду и так далее.
- Как-то театрально, не находите? - поморщился Лестрейд. - А он что? Не пытался ее уговорить?
- Вероятно, в этот момент она и завладела оружием, а он бросился на колени и собирался уже попросить прощения... что больше никогда так не будет...
- Изо всех сил желая вам помочь, попробую предположить, что он, дабы смягчить ее сердце, упал перед нею не на колени, а на спину и в таком положении протянул к ней руки, - по тону Лестрейда сложно было понять, шутит он или говорит серьезно. - Если вас, конечно, не смутит такая экстравагантная поддержка.
- Все пули пришлись в грудь и живот, то есть жертва лежала на спине, - вновь пояснил Грегсон, смирившийся с ролью переводчика иронии старшего инспектора на обычный язык.
- Когда он упал перед нею на колени, она могла оттолкнуть его ногой, и тогда бы он опрокинулся на спину, или же он от страха потерял сознание, - не сдавался Холмс.
- До чего же вы изобретательны, Холмс, когда вас припекает! - искренне восхитился Лестрейд. - Не сомневаюсь, что и в Эплдор-Тауэрс вы фонтанировали чем-то подобным, когда вас ухватили за ваш хитрый скользкий извивающийся, как хвост ящерицы нос!
- Мне нужно подумать, - сказал Холмс, машинально потрогав упомянутый орган. - Прошу дать мне время.
- Да что тут думать, Холмс! У вас нет выбора!
- Мне нужно понять, что сейчас опаснее для меня.
- Это совсем несложно, но я вам подскажу, - Лестрейд подмигнул Грегсону. - Несомненно, мы с инспектором - самая большая для вас неприятность на данный момент. Мы можем сейчас же закончить нашу беседу и отправить вас раздумывать в Пентонвилль или Нью-Гейт. Вы что предпочитаете? До сих пор вы не сообщили ничего, что помогло бы вам получить хотя бы отсрочку ареста.
- Хорошо, - нервные пальцы Холмса оставили его виски и сцепились в замок. - Как вы уже знаете, я получил анонимное письмо, а с ним и угрозу ославить мое имя через газеты, если я попробую вмешаться. Мне пообещали выставить мое участие в самом неприглядном и извращенном виде.
- Вы думаете, это дело ее рук? Значит, она видела вас?
- Не знаю, кто автор этой мерзости. Это очень запутанная история, господа. И если вы попытаетесь представить ее суду в том самом виде, что подкупает вас своей простотой, неприятности ожидают не только меня.
- Ну, а как же ваши покровители?
- Вы о ком?
- Бросьте, Холмс, - Лестрейд с безразличным видом взялся вертеть в руках какую-то вещицу. - Мы же понимаем, как вы там оказались. Вам обещали защиту те, кто вас нанял?
- Вы же знаете, я не могу говорить об этом, - с неподражаемым чувством достоинства ответил на эту жалкую хитрость мой друг.
- Вас подговорили проникнуть в чужое владение, так что заказчик наравне с вами несет ответственность за подстрекательство к ограблению. После того, чем оно завершилось, для вас же лучше разделить эту ответственность со всеми причастными лицами. Или желаете отдуваться один за всех?
Холмс промолчал, но Лестрейд не отставал:
- Вам хоть удалось добыть то, за чем вы пришли?
- Нет! - вырвалось в сердцах у Холмса. - Эта женщина сожгла все бумаги.
- Сожгла?! - оба инспектора чуть не подскочили со своих стульев. - Вы уверены в этом?
- Абсолютно.
- Как было бы хорошо, если б это оказалось правдой! - с облегчением выдохнул Грегсон. - Сколько влиятельных особ придут в полное умиротворение, и перестанут уже нас третировать!
- Но вы сами признаете, что не видели ничего! - разошелся Лестрейд. - Ни стрельбы, ни позы жертвы! Вы только гадаете на основании ее слов, которые даже не запомнили.
- Да, это так, - признал Холмс. - Но одна ее фраза объяснила мне все. В точности уже не воспроизведу...
- Ну вот, опять!
- Что-то про то, что гореть в аду ему вместе с его бумажками.
- Фигура речи, - махнул рукой разочарованный Грегсон.
- Не нравится мне этот пафос, - скривился Лестрейд. - Что еще за монолог Офелии? Ей стрелять, а она... Или вы, Холмс, так склонны выспренне передавать чужую речь, или же...
- Но я действительно видел какие-то клочки бумаги в камине, - стоял на своем Холмс.
- Плохо, что никто не знает, сколько их было в сейфе, - Лестрейд поставил, наконец, свою вещицу на стол. - Ну и как же вы объяснились с вашим работодателем, коль вернулись с пустыми руками?
- А никак! Он даже не счел нужным разговаривать с нами! - воскликнул я с горечью, и все посмотрели на меня, потому что я впервые подал голос.
- Так это был мужчина?
- Да, Арчер. Тот, что написал письмо от ее имени, - пояснил я.
- Вот как? Интересно.
- И между прочим, с нами даже еще не рассчитались! - продолжил я с жаром. - Только жалкий аванс, и это за такую работу! А когда мы решили сами ее навестить и пришли в...
Что-то не так? - поинтересовался Лестрейд у Холмса, увидев, как тот встал и направился в мою сторону.
- Все в порядке, - ответил Холмс, подходя ко мне и снимая с шеи свой знаменитый длинный шарф. - Дело в том, что мой друг Ватсон после афганской жары сильно страдает в нашем климате. Он мерзнет даже в отапливаемых помещениях.
С этими словами он принялся с невыразимой любовью, нежно смотря мне в глаза, повязывать шарф вокруг моей шеи, вернее быстро обматывать. Вероятно, из-за спешных движений шарф сбился и оборачивался не вокруг шеи, а выше - вокруг нижней части головы. Рот мой оказался замотан, и сказать об этом я уже не мог, поэтому принялся руками показывать ему, что надо бы поправить, но он не отрывал от меня своего проникновенного взгляда и все так же быстрыми круговыми движениями продолжал ухаживать за мною. Нос мой, слава богу, оказался не затронут его заботой, и я мог дышать. Поэтому я уступил его стараниям, и, хоть с самого начала мне вовсе не было зябко в этом душном кабинете, скорее даже наоборот, несколько жарковато, все равно мне было очень приятно, что мой друг, ничуть не стесняясь присутствующих и даже прервав из-за этого беседу, проявил такое участие обо мне.
- Так вот, господа, - продолжил Холмс, завязав где-то под моим затылком узел и проверив его на прочность. - Я не оставляю надежд самостоятельно раскрыть это дело, тем более, что после того, как с нами поступили...
- А как с вами поступили?
- Она нас заперла там.
- Заперла дверь в сад?
- Да. Мы оказались в ловушке и едва успели оттуда вырваться.
- Подождите! - Грегсон в волнении вскочил. - Значит, ключ от двери в сад оказался у нее?
- Скорее, вся связка, - заметил Лестрейд. - Не было у нее времени снимать его.
- А отыскать его на связке, значит, было? - воскликнул Грегсон.
- Перепробовать, вставляя в замок каждый по очереди, конечно, нет. Остается одно. Ключ уже был снят со связки и вставлен в дверь изнутри. Выходя, она вынула его и заперла дверь.
Слушая это, я вдруг отчетливо вспомнил, как проверял эту дверь лично, пока Холмс пытался открыть сейф. Она к моему удивлению оказалась не заперта, и я отчетливо помнил, что никакого ключа в замке не было. Если версия Лестрейда верная, сделать это мог кто-то уже после того, как нас заключили в портьерный плен.
- Но почему тогда связка оказалась в саду? - не отставал Грегсон.
- Тобби! - со злостью одернул его Лестрейд за разговорчивость. - Мы вас перебили, Холмс. Кстати, вы сказали "в ловушке". Значит, окно тоже было заперто?
- Да. Я попытался найти связку у убитого, но она исчезла.
- Откуда вам известно, что у него была связка? - едва успел спросить Лестрейд, как тут же вспомнил. - Ах, да! Мисс Твумндидл. Она и об этом вам сказала?
- Да.
- Бойкая девица. Все замечает. Так как же вы выбрались?
- Я отпер окно отмычкой.
- Поздравляю. Хоть чему-то вы научились за какие-то десять лет. Улепетываете вы всегда с вдохновением.
- Когда мы уже собирались вылезать в окно, то услышали выстрелы. Думаю, под огонь попала эта незнакомка.
- Подождите, - нахмурился Лестрейд, которому это категорически не понравилось. - Что еще за выстрелы? Сколько их было?
- Кажется, три. Стреляли в той стороне, где ворота.
- Так это вы и стреляли, Холмс! - теперь уже вскочил и Лестрейд. - Я разочарован вашей наглой попыткой перевести стрелки Биг-Бена с трех часов на девять.
- Как это? - растерялся Холмс.
- Перенести ответственность с себя на кого-то другого, - пояснил уже спокойнее Лестрейд. - У нас есть свидетель, который уверенно показал, что вы в него стреляли именно три раза. Уже и найдена улика против вас.
- Что еще за улика?
- Пуля, попавшая в дерево. Доктор Уотсон, кстати, присутствовал при этом, - посмотрел в мою сторону Лестрейд и, подло пользуясь состоянием моего рта, принужденного к безмолвию, добавил:
- Видите, ему нечего возразить. Теперь я понимаю, зачем он тогда там околачивался: собирался незаметно выковырять ее и замести тем самым следы, но инспектор Грегсон опередил его.
- Что еще за свидетель?! - возмутился Холмс. - Кто это?
- Вы удивитесь, но это тот же парень, что видел вас у окна мисс Твумндидл. Тот, что собирался вас поколотить. Вы чуть не убили того, кто в отличие от вас не собирался надругаться над честной девушкой, а напротив мечтал осчастливить ее своей простой, пусть и незатейливой и где-то даже примитивной, но искренней любовью по-шропширски.
- Это как?
- С обильным потомством, вот как.
- Он что-то путает, - решительно помотал головою Холмс и пояснил. - Я не про детское поголовье, а про выстрелы. Это не мы, уверяю вас. Нас даже не было в той стороне.
- Бросьте! Куда вам было деваться!
- Говорю вам, мы побежали в противоположную сторону! - воскликнул Холмс, и я увидел, как лицо Лестрейда, словно в предчувствии чего-то неприятного, как-то сжалось, а Грегсон, напротив, заметно оживился. Он же и задал следующий вопрос таким тоном, будто уже догадался об ответе:
- Как же вы преодолели стену?
- Перед тем, как идти в дом, мы сложили под нею дрова, чтобы можно было достать до верха...
- Ну и ну! - рассмеялся Грегсон. - Так вот оно что! Браво, Холмс! Примите мое искреннее восхищение вашей находчивостью. А мы-то думали, гадали...
- Тобби! - снова психанул Лестрейд.- Мистеру Холмсу вовсе не обязательно знать, что мы такое себе думаем. А благодаря стараниям его приятеля Дойла, теперь уже вообще мало кому это интересно, потому что сам факт, что мы способны к мыслительной деятельности, выглядит в глазах большинства явным преувеличением. Продолжайте, Холмс.
- Мы побежали в ту сторону. За нами кто-то гнался. У Ватсона с ним случилось что-то вроде небольшого препирательства.
- Словесное? Кому первому лезть?
- Нет. Больше физическое. Они схватились.
- Может, освободить его от шарфа, и он сам все расскажет? - предложил все еще возбужденный последней новостью Грегсон.
- Не надо, - твердо возразил Холмс. - Я же говорю, он мерзнет. Я прекрасно справлюсь сам. Мой друг собирался последовать за мною, а тот возражал на это. Но Ватсон, поверьте, бывает ловок, пусть и нечасто. На наше счастье, тот раз был из таких.
- Понятно. Значит, так вы и ускользнули, хитрец этакий! - подытожил довольный Грегсон, пока его старший товарищ мрачно молчал.
- Повторяю, господа, для нас с Ватсоном принципиально важно раскрыть это дело, найти убийцу и снять с себя все подозрения. Поэтому нам крайне необходимо сохранить свободу, чтобы мы могли приложить все силы...
- Опять все сами! - ожил Лестрейд от представившейся возможности покривляться. - Дайте нам хоть что-нибудь уже сделать полезное для Лондона! На каждом совещании начальство обещает всех нас разогнать за ненужностью, потому что Шерлок Холмс отлавливает всех преступников в Англии словно кот мышей.
- У меня есть некоторая информация, которая, уверен, продвинет вас на вашем пути, - спокойным тоном отвечал Холмс, отвечая равнодушием на неуклюжие насмешки старшего инспектора. - Но я должен быть уверен, что получу за нее обещанную отсрочку.
- Я вам пока еще ничего не обещал, - Лестрейд явно испытывал удовольствие, затягивая мучительное для нас состояние неопределенности. - Все зависит оттого, что это за информация.
- Еще до появления этой женщины мне удалось подслушать разговор Милвертона с секретарем. В библиотеке они обсуждали смерть некого лица, причиной которой газеты назвали сердечный приступ.
Оба инспектора вновь переглянулись, но теперь лицо Лестрейда выражало торжество, словно он выиграл у коллеги пари.
- Вы сказали "газеты назвали", то есть...
- Да. Милвертон настаивал, что это самоубийство, и был взбешен.
- Так, так.
- Он не получил откупа и винил в этом секретаря и ту особу, что передала ему компрометирующий материал.
- Что за особа?
- Горничная, убирающая покои хозяйки, очевидно, жены покойного.
- Имена не прозвучали?
- Нет.
- В чем же провинился секретарь?
- Он, по его мнению, снебрежничал с проверкой.
- Компромата?
- Нет. Скорее, платежеспособности клиента. Похоже, Милвертон запросил слишком большую цену. Причем, доверившись этой служанке. Но секретарь уверял, что проверил активы, и сетовал, что, если бы ей заплатили...
- А Милвертон не заплатил?
- Нет. Думаю, было предусмотрено рассчитаться с нею после того, как заплатит тот, кого держали на крючке.
- Их спор мог привести к конфликту? Я имею ввиду хозяина и Сноулза?
- Нет. Было очевидно, что Милвертон ценит его услуги и нуждается в нем. Скорее, это прозвучало как наказ быть впредь осмотрительнее.
- Что еще?
- Позже, изучив прессу за те дни, я с большой долей вероятности установил, о чьей смерти шла у них речь.
- Понятно, - без особого интереса заключил Лестрейд.
- Вам неинтересно? - удивился Холмс.
- Нам это известно. Что-то еще?
- Все.
- Маловато, - пожал плечами Лестрейд. - Понимаете, Холмс, очень много из того, что вы нам сообщили, уже давно не составляет для нас тайны. И почему вы так уверены, что это нам должно помочь? По-вашему, этот разговор Сноулза с хозяином связан с тем, что случилось потом?
- Я нахожу это весьма возможным.
- Ладно, тогда слушайте. Полностью избавить вас от ответственности невозможно. Даже если предположить, что все рассказанное вами правда, и на вас нет крови, все равно уже то, что и вы не можете отрицать - тщательно подготовленное ограбление со взломом и причиненным ущербом...
- Каким еще ущербом?! - возмутился Холмс. - Мы не взяли ни одного чертова полена!
- Стекло в двери в оранжерею не подлежит восстановлению - раз! - смачно принялся загибать пальцы Лестрейд. - Три горшка опрокинуто и разбито, а земля растоптана по коврам - два...
- Разве не один горшок? - повернулся ко мне Холмс и посмотрел с укором.
- Дверь в кабинет пришлось взламывать из-за вас, так как вы ее заперли - три! Портьеры вы так рьяно обнюхивали, что одну почти оборвали - четыре! Теперь подытожим. Как настоящий британец вы обязаны были предотвратить гибель такого же британца, дабы ее ему принес закон. У вас была такая возможность, но вы предпочли остаться безучастным. Я пытаюсь примирить все факты таким образом, чтобы вы в той сцене в кабинете, когда разыгралась трагедия, выглядели как можно менее неприглядно. Смотрите, что получается. После ухода Сноулза вас там осталось четверо. Как Милвертон оказался на полу, вы ответить отказываетесь...
- Я и в самом деле не знаю!
- А я думаю, что вы были недостаточно откровенны с нами, - гнул свое, все более ожесточаясь тоном, Лестрейд. - Так что, поймите, Холмс, вы сейчас боролись не за свободу, а за то, чтобы ее ограничение прошло для вас в более-менее человеческих условиях. Отсрочка, о которой вы просите, представляется мне маловероятной. Имя незнакомки - вот то единственное, что могло бы вам помочь. Кто она, где ее искать? Вы не дали нам ни единой зацепки.
- Если б я только...
- Я не знаю, что делать, - развел руками Лестрейд. - Что скажете, инспектор?
- Я думаю, учитывая известность мистера Холмса и его заслуги, - осторожно предложил миролюбивый Грегсон, вызвав последним словом истерический смех у Лестрейда, - можно было бы пока ограничиться его обещанием не покидать Лондон.
- Не покидать квартиры миссис Хадсон, хотя бы уж так! - вытирая слезы – этот проступивший сок хохота, воскликнул Лестрейд. - Вы уж слишком снисходительны к нашим друзьям, инспектор. Слышите, Холмс? Это самая большая уступка, которую следствие может позволить в ситуации, когда все и так ясно.
- Вы лишаете меня возможности дышать свежим воздухом, чтобы парализовать безграничные возможности моего исключительного мозга! – с горечью резюмировал Холмс. - Даже в тюрьме дозволены прогулки.
- Хорошо. Можете прогуливаться по Бейкер-стрит, но не дальше! Сколько вам требуется времени на осознание очевидного?
- Три дня.
- Это слишком долго, хватит и суток, - Лестрейд посмотрел на настенные часы. Время близилось к девяти. - Завтра вечером в семь ждем вас здесь. Можете принести свои показания в письменном виде. Остальное уточним на месте.
Мы вышли из кабинета, прошли длиннющий коридор, спустились, вышли на улицу и взяли кэб. Несмотря на то, что Холмс уже смотал с моей головы свой шарф, и я был возвращен, таким образом, в поле возможной дискуссии, мой друг был настолько подавлен, что за все это время до самого дома мы так и не обмолвились ни словом.


(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 31 янв 2018, 00:05

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

35. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

11 ноября 1895

Воскресное утро я встретил в несколько разобранном состоянии, потому как вчерашним вечером не удержался от соблазна устроить себе небольшой праздник по случаю предстоящей капитуляции Холмса. После обыска на Бейкер-стрит и объявленного ему ультиматума положение его столь безнадежно, что взятая им на раздумье пауза видится мне не более чем жестом отчаяния – бессмысленным и жалким. Зачем? Впрочем, мне все равно, кто он - слепец или безумец. Эти сутки только добавят ему мучений в поисках несуществующего выхода, ну, а мне… что ж, я посвящу свободные часы сосредоточенному наслаждению, предвкушая завтрашний дуплет - его позор и мой триумф случатся одновременно и совсем скоро. Конечно, надо быть реалистом – вряд ли удастся втащить Холмса на эшафот, и сейчас уже очевидно, что будет найден компромиссный вариант. Состав присяжных, сколько ни давай отводов, в итоге все равно хоть на половину подберется из сторонников этого ничтожества, так что предвзятости к результатам следствия, спасительной для Холмса, не миновать. Но факты таковы, что оправдания ему не видать, так что Холмс попался, Холмс – арестант, Холмс – каторжанин! Эпизоды его ближайшей перспективы отрезками, набранными печатным шрифтом, словно заголовки газет проплывали у меня перед глазами все чаще по мере того, как убывало содержимое бутылки, купленной по случаю долгожданного торжества. Конечно, такая судьба – ничто в сравнении с тем, что было уготовано ему моим планом, но что толку теперь вспоминать об этом.
Надежды, которые я возлагал на обыск в квартире миссис Хадсон, оправдались в чем угодно, кроме главного. Конечно, замечательно, что мы нашли улики, изобличающие Холмса, однако, более всего тем вечером я рассчитывал достичь главной цели, ради которой все это и затевалось. Архив Милвертона, а в нем среди прочих свидетельств чьих-то тайн то самое, что держит меня в страхе последние месяцы, день за днем изводит постоянным ожиданием надвигающейся беды.
Я специально отправил Грегсона осматривать комнату доктора Уотсона, чтобы иметь возможность просмотреть взрывоопасную коллекцию без лишних глаз и незаметно выудить оттуда необходимое.
Но тщетно. По всему выходит, что Холмс так и не добрался до бумаг шантажиста. Дилетант, приноровившийся к нехитрому делу соблазнения простодушных девушек из низов и переодевания в грязные лохмотья, в чем, подозреваю, повинна его физическая тяга к неряшливому виду, и уверовавший, что эти навыки и составляют собою полностью арсенал профессионального сыщика, в итоге провалил и эту работу. Единственное, что можно занести ему в актив, это тот оригинальный способ, которым он провел всех, ибо теперь после признания Холмса уже даже Грегсон знает, что проделка с поленьями – дело его рук. Пока его дожидались у ворот, он перемахнул через стену, и для меня это явилось неприятной неожиданностью еще тогда, в ту самую ночь, когда все пошло не так.
Но если он удирал с пустыми руками, а версия гибели архива в огне камина при всей своей привлекательности все же представляется мне неубедительной, кто же тогда прибрал бумаги? Нет смысла притворяться, будто я не знаю ответ. О присутствии таинственной незнакомки в Эплдор-Тауэрс той ночью мне было известно задолго до первого упоминания о ней в деле, то есть до свидетельства Джозефа Барнса. Презренный пьяница хоть и закладывал за воротник, как и в ту ночь, все ж таки не соврал и ничего не напутал.
Предчувствие, что все закончится плохо, охватило меня сразу же, когда я увидел, что вдоль стены движется фигура в плаще с капюшоном. Под складками ткани угадывался женский силуэт. Что-то в ее движении мне не понравилось. Она оглянулась на мой кэб, стоявший поодаль, и остановилась в нерешительности. Я все понял и оцепенел, так как готов был поклясться, что ей нужно туда, и молил бога, чтобы ей не хватило духу. Но она резко отвернулась и быстро прошмыгнула через ворота. В висках у меня застучало. Мои люди уже там, ждут наготове, и дело у них довольно мрачное. Если она наткнется на них… Спутав ее впопыхах или попросту не совладав с напряжением нервов, они запросто застрелят ее, и тогда все покатится к черту.
Время шло, но ничего не происходило. Я попытался успокоиться, дожидаясь, когда панические мысли уступят место здравому смыслу. Появление новой фигуры. Более всего это усложняет работу не нам, а тем, кого мы ждем. В лихорадочных поисках выхода я бесплодно провел минуты или часы – не знаю, но точно помню, как испытал облегчение, когда снова увидел ее. Она возвращалась, выходила из сада, и я не заподозрил ничего ужасного и был только рад, что не пролилась лишняя кровь, потому что тогда еще все было тихо и мирно. Мне не пришло в голову задержать ее. Она удалялась так же, как и пришла - по Сквайрз-Маунт, хотя потом я уже понял, что в ее движении было что-то поспешное, какое-то сдерживаемое напряжение, словно она готова была сорваться на бег. Но, повторюсь, эта ночная тишина и спокойствие пустой улицы обманули меня. А затем, когда она уже почти исчезла в темноте, все и началось… Эх, почему я не остановил ее тогда!
Воспоминания об этой ошибке, к которым невольно скатилось мое торжество, всплыли в памяти неслучайно. Безрадостному в одиночестве мне трудно было избежать горьких мыслей. Отказ Грегсона и Бартнелла отметить со мною грядущую победу лишний раз показал мне, насколько этот успех, вернее отношение к нему субъективно. Вместо поддержки меня одарили немым намеком, сколь раздуто в моем представлении это в целом заурядное событие. Из гордости я отвернулся от обиды, но спрятаться, не означает проглядеть. В итоге вечер затянулся, и уже глубокой ночью я с удивлением осознал остатками затуманенного сознания, что порядком напился.
Воскресенье началось с головной боли и дурного настроения. Вчерашняя ночь казалась мальчишеством. Мысль, что утро начнется с физиономий Бартнелла и Грегсона, отдалась приглушенным рычанием растущей неприязни. В таком отвратительном настроении я и начал свой день почти так, как ожидал – с той только разницей, что рядом с одной из этих физиономий присутствовала иная, совершенно незнакомая мне.
- Это Эдди, - представил Тобби обладателя физиономии, которую пока не за что было ненавидеть, но мое настроение вместе с похмельем уже работали над этим. - Он из тех, кого я по твоей просьбе отправил в Ист-Энд. Есть интересная новость.
- Это теперь не имеет никакого значения, - легко и тускло отрекся я от доктора Максоммера. - Если ты забыл, твой доктор вымолил у нас прощение. Можешь порадоваться за ангелочка.
Лицо Грегсона передернулось горькой усмешкой. Ясное дело, его задели не издевательские эпитеты. Оскорбительным выглядело мое внезапное равнодушие к труду тех, кому он велел обыскивать трущобы, поддавшись моим уговорам.
- Да очнись же, Фокси! Эдди нашел клинику.
- У кого? Он что – психиатр?
- Очень остроумно. Лечебницу, где работал Максоммер.
- Ну? – любопытство начало перебарывать раздражение и желание на все наплевать. - И где это?
- В Спиталфилдс. Эдди, рассказывай.
- Сэр, здесь такое дело, - или мне сегодня отказал слух, или этот парень, Эдди, говорит через свой воротник. - Ничего определенного, что можно было бы вменить доктору Максоммеру, обнаружить не удалось.
- Ничего не пойму. Тобби, ты же сам только что…
- Я сказал, что мы нашли место, где он проработал что-то около пяти лет.
- И что там? Неужели все чисто?
- Дослушай.
- Выходит, что так, - снова забубнил Эдди. - Впрочем, решайте сами. На Шеррин-Гейт недалеко от рынка есть лечебница некого доктора Даути. Богодельня в чистом виде со всей неутешительной атрибутикой. Интересующий вас Максоммер трудился там под началом Даути. Его помнят совсем молодым и вспоминают самым добрым словом. Через его руки, как говорят, прошли нескончаемые потоки ослабевших, тяжело больных и просто умирающих несчастных, многих из которых ему удалось спасти. Вот так.
- Ну и что? Это все?
- Тебе ничего не показалось знакомым? – старина Тобби зачем-то вдруг сделался каким-то вкрадчивым, напрасно присовокупив к привычной неряшливости непривычную многозначительность.
Конечно, показалось. Какое-то слово, одно единственное промелькнуло, слегка передернув зеркало застывшего желе памяти. Чертова голова – тяжелая, дурная – сегодня она принадлежала мне не полностью. Что-то в ней было от головы инспектора Джонса, что-то такое же тупое, неповоротливое и близорукое даже до очевидных вещей, не говоря уже о парадоксальных догадках и интуитивных прозрениях.
- Прозвучала фамилия, старший инспектор, - изумленному моим бессилием Грегсону начало отказывать терпение.
Точно! Даути! Потихоньку ко мне вернулось оживление, и стали припоминаться подробности, но еще вперед них я ощутил скандальный душок и не ошибся. Доктор Йен Даути когда-то имел совсем неплохую практику в Лондоне, и, говорят, своими способностями к врачеванию вполне оправдывал широкую известность. Но на беду его обнаружились и другие способности – милейший доктор оказался удивительно способным находить общий язык с теми, кто оказался в непростом положении. В итоге это вылилось в пособничество и покрывательство. Однажды он скрыл факт болезни из тех, что компрометируют похлеще иных историй, у одного из соискателей на престижное назначение, естественно, не безвозмездно, но вскрылось это почти сразу, и разразился скандал. Доказать, что имело место намерение, а не ошибка, оказалось крайне трудно, но всплыли и другие истории, вроде хирургического вмешательства в благополучную беременность и тайное избавление от плода. И, хоть дело и не дошло до суда, и его из-за покровительства влиятельных родственников даже не лишили лицензии и разрешения практиковать в Лондоне, рухнувшая репутация довершила дело. Путь в любой хоть сколько-нибудь приличный дом ему был заказан. Как выяснилось позже, он еще дешево отделался, потому что через год-два разразился всем памятный скандал, вызванный облавой на Кливленд-стрит, 19 [ дело о гомосексуальном борделе, в котором оказались замешаны некоторые весьма влиятельные лица - прим. ред.], и в ходе разбирательства его имя вновь всплыло, правда, без веских улик. С тех пор светская хроника не обмолвилась о нем ни разу. Не попадал он и в отчеты наших осведомителей. Доктор Даути прочно исчез из этого мира, и мы ничего не знали о его судьбе. Новость о том, что он, оказывается, все эти годы был здесь, в Лондоне, сильно удивила меня. Все объясняло место. Спиталфилдс – это близко и вместе с тем безгранично далеко даже от нас, полицейских, тем более, что мы с Грегсоном относились к центральному отделу и редко заглядывали в трущобы, если только не имели дело с громким случаем.
- Он что же, был тут у нас под носом? Я про Даути.
- Получается, да. Тот треск, с которым он слетел, отрезал ему пути назад, но он, похоже, не растерялся. Открыл лечебницу. Думаю, со своей ловкостью ему удалось скрыть от муниципалитета имя владельца, и это позволило получить некоторые, пусть скромные ассигнования. Плюс пожертвования.
- Давай прикинем, когда это могло случиться.
- Не раньше осени восемьдесят восьмого, - отреагировал Грегсон вполне предсказуемо.
Этот период как граница эпох, и мы очень часто непроизвольно возвращаемся к точке, от которой удобно отсчитывать в обе стороны – до Джека, после Джека. Летом и осенью восемьдесят восьмого в поисках проклятого риппера мы прочесали Спиталфилдс, как и Уайтчепел, и Степни, вдоль и поперек, и конечно же наткнулись бы на заведение опального доктора, будь оно там.
- Значит, позже. И в то же время Максоммер получил свой диплом. Все сходится, он попал к Даути как раз тогда, когда тот отчаянно нуждался в людях, задумывая свое предприятие.
- Но как же так вышло, что он связался с ним? – недоумевал Грегсон. - Понятно, история Даути случилась еще раньше, до его появления в Лондоне, но слухи должны были дойти до него, если не сразу, то…
- Скорее всего, он плевал на это. Скорее всего, с гордостью. И даже если бы представилась возможность выбрать нечто более благопристойное, все равно презрел бы все стеснения и избрал Даути.
- Этакий вызов обществу?
- Его условностям. У него, по всей видимости, своя мораль, слишком чистая и без всех этих относительных допущений. Ему достаточно собственного взгляда на вещи, а как это выглядит со стороны, он об этом задумываться или не хочет или не научился. Сначала, когда он согласился связаться с опальным Даути, это было почти естественно.
- Издержки молодости?
- Точно. Он спас от смерти бесчисленное множество тех, до кого маститый доктор побрезговал бы дотронуться пальцем, но не пораскинул мозгами, что уже тогда ставит крест на своем будущем, работая под одной вывеской с тем, чье имя – символ позора и недобропорядочности. Твой шотландец со своей наивностью остался еще где-то в средневековье, причем в своем, вымышленном. Личностям вроде Томаса Стэнли там точно места нет.
- Ладно. Твоя взяла. И что дальше? - Грегсон разочарован подвохом от человека, за которого он поручился всем своим опытом и пониманием людской сущности.
- Я вот тоже думаю, что дальше. Итак, выходит, он это скрыл. И думаю, не только от нас. Мы допустили глупость, не справившись у лондонских врачей.
- Почему же, - возразил Грегсон. - Я интересовался еще у Хаттернборо , помнишь?
- Врач семьи?
- Да. Он ответил, что тоже слышал про его ирландские годы. Максоммер им всем скормил эту ложь.
Я догадывался, в чем тут дело. Молодость без имени. Университет позади. Жажда работать, и конечно же хочется удержаться в Лондоне. Выбора не было. За исключением единственного совсем не престижного варианта. Но для начала это было идеальное место для того, чтобы совершенствовать навыки и набираться опыта. Максоммер своим трудом мог снискать себе море любви и горячей благодарности нищеты, но был ли оттуда возможен путь туда, где он теперь оказался? Постепенно с годами пришло более четкое понимание того, что принято подразумевать под репутацией. Врачебная каста весьма консервативна. Он понял, что ему не простят его близкого знакомства с Даути. Одного того, что каждое утро он приветственно пожимал руку падшему и отринутому, было достаточно. И доктор скрыл этот факт, словно позорную тайну, хотя упрекнуть его было решительно не в чем.
- Кстати, Эдди, известно ли что-нибудь о том, как они расстались?
- Доктор Максоммер оставил лечебницу примерно два года назад. Ничего особенного между ними не произошло. Они разошлись вполне мирно. Похоже у молодого врача появился свой шанс подняться выше, и он его не упустил.
- Что за шанс?
- Поговаривают о каком-то покровителе. Но это все слишком недостоверно, я бы не стал опираться на такую информацию.
- Может быть, он умолчал, что покровителем был Кроссуэлл или его жена? Если они его вытащили наверх, конечно, он не мог отказать в трудную минуту семейству, подарившему ему новую жизнь. Отдать последний долг покойнику, выведшему тебя в свет – это правильно хоть и рискованно.
- Ладно, Эдди, спасибо, можешь идти, - осторожный Грегсон предпочел, чтобы дальнейшее обсуждение проводилось без лишних ушей, к коим относил даже уши своих осведомителей, когда те подслушивали не для начальства, а уже само начальство. - Твоя версия, Фокси, объясняет, почему он скрыл свое прошлое от коллег. Но почему он солгал об этом мне? Когда я расспрашивал его в первый раз о Кроссуэлле, все шло к тому, что эта непримечательная история с сердечным приступом так же тихо и закончится. Коронер уже вынес вердикт. Я только осторожно уточнил пару деталей. Он не должен был испугаться.
Вопрос Тобби возвращает нас к самому интересному. В самом деле, почему? Всем известно, что мы без надобности не разглашаем полученные от свидетелей сведения, если только это не поможет делу, например, в суде. В данном случае, поскольку дело уже было закрыто, Максоммер не мог не понимать, что его пояснения дальше нас не пойдут. Нам безразлично, где прошли эти его пять лет. У нас свои соображения о репутации, и согласно им он чист, так как не совершал ничего противозаконного. Проще и безопаснее было бы сказать правду, и мы бы по обоюдному согласию забыли о ней. Но он предпочел избрать более рискованный вариант – солгать полиции. Значит, это того стоило. Самое смешное, что все то время, что продолжалась наша недавняя беседа с Максоммером, у меня на языке вертелся этот же самый вопрос – зачем же все-таки он солгал Грегсону, и куда подевался так интересующий нас кусок его жизни. Сам не знаю, почему я так и не задал его. Вероятно, на меня повлияло отчаяние Максоммера. Вынужденное признание сокрушило его. Он сдался полностью, и мы поняли, что под угрозой оказался тот, кто менее всех был повинен в случившемся. Да что там! После того, как выяснилось, каким образом этого безусловно вызывающего симпатию человека втянули в нашу историю, я вообще не видел за ним никакой вины, и мне не хотелось усугублять его мучения. А зря, потому что теперь ответ на этот вопрос придется найти нам самим.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 05 фев 2018, 00:27

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

36. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

10 ноября 1895

Всякий раз, когда примитивное начало берет во мне вверх над всем тем, что составляет предмет моей гордости – довольно развитым интеллектом, духовностью, богатым, поэтическим воображением и прочими лучшими качествами моей личности, меня охватывает глубокое удрученность.
Так было и на этот раз. Страх, которым я проникся после допроса в Ярде, питался моими же перечисленными достоинствами - ум подсказывал, что спасенья нет, а воображение рисовало сменяющие друг друга картины надвигающейся катастрофы. Мы только что вернулись с экзекуции и не вполне еще пришли в себя. Отсрочка до завтра смехотворна. Лестрейд сыграл в великодушие, потому не хуже нас знал, сколь безнадежно наше положение. В тех мелочах, что дозволены приговоренному перед казнью вроде последней папиросы или бокала вина и то больше смысла, и завтра нас несомненно заключат под стражу. Нарастающий в связи с этим с каждой минутой страх к моменту нашего прибытия на Бейкер-стрит достиг во мне таких размеров, что правильнее было бы назвать это чудовищным кошмаром. Однако в сравнении с тем, что нас поджидало там, он оказался только легким беспокойством и схлынул мгновенно, уступив во мне место подлинному ужасу. Когда на тебя наступает могучее агрессивное животное вроде носорога, даже самые животрепещущие размышления о собственном будущем улетучиваются из головы словно какие-нибудь пустяки. Это животное - наш знакомый мистер Твумндидл, дожидающийся нас в гостиной. За те две недели, что минули с того единственного раза, когда мы имели с ним беседу, случилось видимо что-то, что изрядно подпортило ему настроение.
- Вот значит как все вышло, мистер Холмс, - мрачно процедил он, вставая со своего места. На моей памяти никто еще не покидал пределов кресла столь угрожающе.
- Вы о чем, мистер Твумндидл? - Холмс преспокойно обошел его и занял освободившееся кресло, будто бы и не замечая грозовых признаков в атмосфере гостиной.
- Не надо делать из меня дурака, вот что. И тогда не надо было.
- Тогда, это…
- Когда я приходил к вам, вы пообещали мне выяснить вопрос с этим жуликом Эскотом.
- Я и сейчас не отказываюсь от своих слов, - Холмс продолжал держаться вполне невозмутимо. - Вы за компенсацией?
- Подождите, дойдет и до этого. Вы велели мне ждать вашего прихода, а сами все не шли…
- Так не с чем было, мистер Твумндидл.
- То есть вы не искали его, как обещали?
- Почему же. Я не только разыскал его…напав на нужный след, я сел ему на хвост, и выбил из него обещание заплатить вам.
- Сколько?
- Три фунта и восемь шиллингов. Он обещал занести эти средства на днях.
- Как высчитана такая сумма?
- Мне кажется, я уже говорил вам про метод определения ущерба, исходя из…
- Ладно вам! - грубо перебил Холмса наш гость. - Хватит передо мною джоника валять. Мне известно, что моя дочь опознала вас. Вы и есть проходимец Эскот! Остается выбрать одно из двух. Или вы никчемный сыщик, перепутавший чей-то невинный хвост с собственным, и требующий денег с непричастного человека…
- Ошибаетесь, я…
- Вот именно! Я тоже думаю, вы прекрасно знали, кого искать. Хотелось бы знать, когда это вам удалось напасть на собственный след, как вы выразились, и почему вы решили истребовать с самого себя такую ничтожную сумму за разврат! Я не знаю, есть ли у вас та дурная болезнь, про которую вы рассказывали, но совести у вас определенно нет.
- Ваша дочь заблуждается.
- Она заблуждается во многом, особенно в выборе достойного человека, с которым ей следовало бы связать себя на долгую жизнь. Но ее не провести в одном. Она прекрасно распознает прохвоста, с которым предавалась блуду. Это единственное, в чем хоть что-то соображает ее дурья башка.
Мистер Твумндидл распаляясь все заметнее темнел лицом, и этим сгущением цвета и общим своим кажущимся увеличением все больше напоминал наливающуюся свинцом предгрозовую тучу. Картина складывалась пугающая. Я бы порекомендовал Холмсу уже покинуть половчее кресло и встать за него, чтобы на всякий случай быть ближе к двери, и чтобы кресло разделяло их, мешая мистеру Твумндидлу сразу же пустить в ход свои невероятные кулаки. Но Холмс оставался в кресле, сохраняя столь непонятное мне самообладание, что я даже не назвал бы его завидным. Это больше походило на безумие.
- В таком случае, раз уж вам все известно, мистер Твумндидл, тем более самое время поговорить о компенсации. Сколько же вы считаете справедливым и доказанным к получению?
- А сколько, по-вашему, стоит поруганная и разбитая навеки честь невинной…
- Невинной?! – воскликнул Холмс, впервые сравнявшись с собеседником в громкости и тоне. - Как бы не так! Раз уж маски сброшены, поговорим начистоту! Я, к вашему сведению, являюсь исключительным в своем роде организмом, начисто лишенным как эмоционального так и физического влечения к женщинам.
- Ужас! -передернулся Твумндидл и с отвращением посмотрел на меня, словно нашел во мне отгадку столь необычного в его глазах свойства моего друга.
- И к Ватсону, - тут же поправился Холмс, - то есть к мужчинам вообще, подчеркиваю, если вы вдруг что-то себе подумали. У меня никак не могло произойти с вашей дочерью то самое, о чем вы тоже подумали, то есть в смысле ущерба. Знакомство с нею у меня было исключительно поверхностное...
- Вот именно! Всем ее поверхностям от вас досталось изрядно.
- Прошу вас, выслушайте меня, мистер Твумндидл! Я заговорил о компенсации только из сострадания к вашим трудностям, оттого, что вы так с нею маетесь. И названная сумма – это все, что мы можем дать, хотя по-честному и этого много, так как платить не за что!
- Я слишком хорошо знаю пустое нутро своей дочери, поэтому могу утверждать совершенно уверенно, что вы надругались над нею! - носорог вдруг самым сентиментальным образом шмыгнул носом. - Вы лишили ее самого святого, что есть у молодой неопытной девушки! У вас просто не было шансов избежать этого с такой девушкой, мистер Холмс! Она бы вам не дала так просто уйти!
- Это уже самый настоящий шантаж! – вскричал Холмс.
- Полегче со словами, мистер Холмс! Твумндидлы всегда требуют лишь то, что им принадлежит по праву. Но вы еще не дослушали. Дело не в деньгах.
- Как это? – одновременно удивились мы с Холмсом.
- Я пришел не за этим. Поговорим лучше спокойно, - наш ужасающий гость сам вдруг очень запросто успокоился. - У меня к вам деловое предложение, мистер Холмс.
- Как вы сказали? Предложение? - вновь удивился мой друг уже без моей помощи.
- Мне известно про ваши серьезные затруднения. Вас обвинят в убийстве, таковы улики.
- Что вам-то может быть известно про улики?! – рассмеялся Холмс не очень уверенным смехом. - На сей счет у самой полиции нет уверенности.
- Я знаю, что вас арестуют, если вы не сумеете доказать свое алиби. А это будет нелегко.
- Вы были в Скотланд-Ярде?
- Мне приходится устраивать судьбу единственной любимой ненаглядной дочери, мистер Холмс, так что я сидел под дверью и кое-что слышал, пока меня не выдворили.
- Ну, так что ж за предложение?
- Одну минуту. Мне только, что б понять, не поздно ли еще. Вы там много уже наболтали?
- То есть как?! Что еще за...
- Надо бы знать, не успели ли вы там себе сами веревку сплести? Так, что и самый верный свидетель не поможет.
- А что, есть свидетель?
- Железный! Самый честный! – мистер Твумндидл подмигнул почти дружески. - Но только зазря рисковать брать на себя такое…
- Какое такое? - нетерпеливо воскликнул Холмс. - Причем тут риск? Вы же сказали, честный свидетель?
- Это как вы захотите. Скажете - честнее его на всем свете не найдется. Закроет вас от беды собою. Ну, так как? Не успели глупостей про себя наговорить?
- Убийство они мне не повесят. Речь идет о взломе. Пока все, что им удалось доказать, что дверь в оранжерею вскрыта нами.
- Отчего вы так уверены? – усомнился наш гость. - Им нужно раскрыть убийство. И у них никого нет. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понимать, что за это дело повесят Шерлока Холмса. А уж если собираются повесить Шерлока Холмса, то тем более не надо быть Шерлоком Холмсом. Надо быть тем, кого пока не собираются повесить. Например, Твумндидлом.
- Ладно вам каркать вороном.
- А впрочем, пусть и один только взлом. Все равно это верная каторга, не так ли?
- Мы еще поборемся. Так что с вашим свидетелем? Вы будете рассказывать, наконец?
- А вы еще не догадались, мистер Холмс? Только у меня такое же железное условие. Как я скажу, будь по-моему, договорились?
- Да я пока так и не понял ничего! О чем вы толкуете?
- А что, мистер Холмс, если и взлома никакого не было? Это разве точно доказано?
- Не точно, но я сам в этом признался, чтобы избежать худшего. Уступка за уступку. Я признаю проникновение с целью похищения письма клиента, а они не связывают нас с Ватсоном с убийством.
- И вы думаете, их это устроит? Особенно, мистера Лестрейда!
- А что оставалось делать!
- Вам теперь придется отказаться от своих слов, - ухмыльнулся мистер Твумндидл так загадочно, что улыбка Джоконды показалась мне верхом простодушия.
- Отказаться? - опешил Холмс. - Это как? Взять назад что ли?
- Вот так. Вы ведь зашли через незапертые ворота, так?
- Ну, и что? А дальше? Нас задержали за два дня до этого возле самых стен дома. Я провел две ночи на территории, опять же по свидетельству вашей дочери, в той же маскировке, что была на мне в участке в Хэмпстеде. Этого достаточно.
- Вы провели не две, а три ночи с моей… ох, как больно вспоминать об этом!
- Повторяю! - Холмс начал уступать раздражению. - С вашей дочерью я провел две ночи, а в третью мне было не до нее. Я работал там по заказу клиента!
- А-я-яй! Наверное, продолжали искать своего Эскота, - издевательски кивнул в знак согласия Твумндидл. - А теперь слушайте меня. Вы провели с нею не две, а три ночи. Какой же может быть к черту заказ, если вы все три ночи провели у нее! И если вы все три раза являлись по ее приглашению и заходили в открытые ворота, какой же может быть после этого взлом?! Самое большое – непристойное поведение! Штраф в двадцать фунтов, я уже справлялся.
- И она покажет это?
- Я же вам говорю, железный свидетель. Она уже мне призналась, что все эти ночи не спускала с вас полных влюбленной влаги глаз. Так что никуда деться вы из ее комнаты не могли.
- Когда же я в таком случае ускользнул оттуда?
- Уже после того, как все закончилось – выстрелы и все прочее, но конечно до прибытия полиции. А до того сидели и дрожали как мышка перепуганный и тихий, спрятав голову у нее на груди.
- Ну, это уже перебор! – взвился Холмс. - Насчет груди и...
- Правильно! - поддержал его я. - В это время мы дрожали в другом месте.
- Возможно, моя дочь что-то напутала, и это действительно были не вы, мистер Холмс…
- Не-нет, подождите! – поспешил пресечь неожиданную уступчивость Твумндидла Холмс. – Зачем же…я теперь и сам припоминаю…эти особенные ощущения…и впрямь, голова моя находилась в том самом месте в то самое время…только я не прятался и уж конечно не дрожал.
- Как осиновый лист на ветру! – не унимался мистер Твумндидл. – Моя детка клянется, что так все и было. Впрочем, если вы отказываетесь…
- Ни в коем случае! Ладно, признаюсь вам. Когда началась пальба, я очень сильно испугался за вашу дочь, а она, бедняжка, истолковала по-своему. Это была переживательная…переживающая дрожь, - добавил Холмс следующее сногсшибательное признание, пока я недоумевал, когда все эти события успели пройти мимо моих глаз, и где я в таком случае обретался.
- Это хорошо, - кивнул наш гость чем-то удовлетворенный. – Это я учту. Значит, вы хорошо поладите.
- Но как же мы объясним, что я был с бородою, усами и бакенбардами?
- И бровями, не забывайте! Тех могучих бровей у вас и близко нет, как я погляжу. А жаль, они ей так нравились.
- Так как?!
- А вот так, как я сказал. Вы это делали, чтобы ей понравиться. В таком виде, как сейчас, у вас не было шансов. И я как никто понимаю свою крошку.
Мистер Твумндидл провел громадной клешней по своей физиономии, и я только после этого обратил внимание, что при надобности изобразить Джека Эскота ему бы не пришлось что-то особенное в ней менять. Неужели, Холмс потому и сумел так быстро произвести впечатление на Агату, что случайно скопировал облик ее отца?
- Подождите, - не уступал мой друг попыткам его спасти. - А как же показания этого парня, влюбленного в вашу дочь? Он видел, как мы вскрыли дверь в оранжерею.
- Харри Рэндалл? – мистер Твумндидл презрительно повел бровью, но она у него не отвалилась. - Он ослеплен ревностью, мистер Холмс. Любой адвокат докажет, что этот олух не то, чтобы свихнулся…
- Понятно. Что он предвзят.
- Кажется, так это зовется в суде.
- Кстати, мистер Твумндидл, а почему вы не выдадите дочь за него? Парень, как будто, простой и надежный, и Агата ему нравится.
- За малыша Харри?! – мистер Твумндидл ничего не ел и не пил, но чем-то все же подавился. Оказалось, изумлением. - Мистер Холмс, ну вы скажете! Пусть лучше моя дочь еще попытает шансы, чем свяжется с простофилей из Шропшира. Да, пусть попытает…
- Но это же чревато, как вы сами говорите, потерей невинности. Раз за разом…Так она и закончится совсем!
- Ничего, осталась последняя попытка, и счастье уже не за горами. Нам нужен такой жених, мистер Холмс, чтобы он пришел ко мне и сказал по-деловому, мол, значит-с так, мистер Твумндидл, ваш товар меня устраивает, я его забираю. И мы бы ударили по рукам. А этот мальчишка влюбился, представляете!
- Чем же плохо?
- Тем, что у него нет мозгов! Совсем! Втрескаться в такую квочку! Нет, мне нужен зять с головой, мистер Холмс, и я его, кажется, уже нашел.
- Тогда, как будто, все сходится, и препятствий не остается, - быстро прокручивал варианты Холмс у себя в голове. - Но ей придется изменить некоторые показания. Поверят ли ей?
- Ей ничего не надо менять. Она только вас опознала. А сейчас добавит то, что вспомнила только что. Что и в третью ночь, пока все бегали и палили из револьверов, вы тоже радовались ее обществу. Как же я рад за вас, мистер Холмс! Такая девушка вам досталась!
- Но мне-то придется изменить едва ли не все. Как же быть?
- А вот так и быть. Отказывайтесь и точка! Выхода у вас нет.
- Но вы сказали про свое условие, так?
- Да.
- Так чего ж вы хотите, если не денег?
- Денег вы мне дадите после. Из уважения к возрасту своего тестя.
- Что?!?!
- А как вы хотели? Вы только что согласились признать, что пробыли с моей дочерью уже не две, а даже три ночи! Причем в третью самую важную уже и прогулок не было! Голубки всю ночь провели подле друг друга в маленькой комнатке. Тут уж никуда не деться, от чего бы вы там нос не воротили - от женщин ли или мужчин, не важно - а только в темноте да тесноте этот нос уткнулся куда надо, и все, что могло между вами случиться, мистер Холмс, уж извините...в общем, после такого любой порядочный человек – а я вас считаю порядочным, мистер Холмс, те слова забудьте, они не в счет! – сочтет своим долгом жениться, да что там! Сочтет за честь!
- Я должен подумать, - каким-то невнятным голосом пробормотал Холмс.
- А что тут думать! Это и есть мое условие, и времени вам дали до завтра.
- Вы и это знаете.
- Когда меня выпроводили, мое место у двери заняла моя дочь, и на слух она не жалуется.
- А Ватсон не подойдет?
- Кто?
- Доктор Уотсон, кто! Вот он, мой верный капитан Фюрно.
- Я не знал, что он капитан. А куда ему подойти?
- В мужья вашей дочери.
- Вы спятили? – воскликнул Твумндидл, а я испытал третий за сегодня приступ ужаса, самый жуткий.
- Почему же спятил? – обиделся Холмс. - Послушайте, мистер Твумндидл, вам требуется устроить будущее дочери, так? Так вот, уверяю вас, лучшего кандидата на роль преданного, доверчивого, послушного супруга вам не найти. Он будет смотреть ей в рот, даже когда она молчит.
- Пусть он сначала поймает такой момент. И вообще, к черту вашего капитана-доктора! – взревел Твумндидл, и впервые в жизни ругательства в мой адрес показались мне ласкающей слух райской музыкой. - Как это будет выглядеть?! Значит, совращали мою дочь вы, знаменитый Шерлок Холмс, с кем сочтет за честь иметь дело любой уважающий себя человек, а замуж ей подсунут какого-то… Что станут говорить о ней люди?
- Что ее имя обесчещено, - с чувством поддержал я нашего будущего тестя.
- Что она последняя тупица, если так продешевила! – взорвался мистер Твумндидл, даже не посмотрев в мою сторону. - Променять вас, мистер Холмс, на…Мы себе этого не простим! Ладно бы еще, если бы было наоборот.
- То есть как наоборот?
- Ну, то есть…если бы вдруг мою дочь обесчестил этот ваш доктор, а вы бы изволили жениться, я был бы только рад.
- Но это же то же самое.
- Нет, не то же самое. Лучше я отдам свое дитятко в руки честного человека, не запятнавшего себя обманом юных девиц, а не этому вашему извращенцу Ватсону, который уже поглумился над ней и утолил свою похоть.
- Подождите, вы меня не путайте! – затряс головой Холмс. - Разве Ватсон уже что-то утолил?
- Ну, это я к тому, что если б так было…
- Хорошая идея, мистер Твумндидл! Может, нам удастся доказать, что так и было, и это наш славный Ватсон так некрасиво обошелся с нею?
- То есть?
- Ну, обесчестил, или как вы там выражаетесь…
- Покрыл позором!
- Вот, сломал юную ветвь лаванды, свежий стебель восхитительной розы и забрал ее себе.
- Если хотите посоветоваться со мною и узнать мое отношение к моей же женитьбе, то я здесь в этой же комнате, Холмс, так что меня не нужно даже разыскивать, - произнес я с горечью.
- Ватсон, простите, но вам это только пойдет на пользу, - принялся успокаивать меня Холмс. - Я же вижу, как вы одержимы противоположным полом в последнее время. Вас пора женить, пока не дошло до фарса.
- Противоположный пол - это потолок, ничего влекущего в нем для себя не вижу, - прорвавшаяся обида не давала мне остановиться. - Я же восхищен той единственной божественной женщиной, что создана для меня господом! Я о мисс Морстен, леди Еве и таинственной незнакомке леди Икс, если вы не поняли, Холмс!
- Я понял, Ватсон. Вы забыли упомянуть мисс Зет. Без нее образ вашей единственной будет неполным.
- И я готов быть преданным ей...им... до конца жизни и не променяю никого из них ни на какую другую! Вот так-то!
- Подождите, мистер Холмс! - бесцеремонно вмешался Твумндидл, не обращая на меня ни малейшего внимания. - А как же ваше алиби? Вы тогда чем были заняты, если все это проделал ваш друг?
- Верно, - почесал в затылке Холмс. - Без алиби никак. Неужели ничего нельзя придумать?
- Все уже придумано. Вот смотрите, я все приготовил, - мистер Твумндидл ловко извлек из куртки какие-то бумаги.
- Что это?
- Брачный договор. Нужно только подписать и заверить у нотариуса.
- Но мне запретили выходить дальше Бейкер-стрит. На улице стоит полисмен.
- Я знаю и все предусмотрел. Мистер Шеридан совсем близко от вас. Он еще не закрылся.
- Шеридан? Да, это через два дома по той стороне. Вы у него составляли это?
- Да, у него. Надо идти, мистер Холмс. Я просил его задержаться, обещал, что приведу вас.
- Вы были так уверены в моем согласии?
- Конечно, куда же вам деваться! Только и он не будет ждать до утра. Если мы его не застанем, завтра будет поздно. Без железных гарантий вашей порядочности я в такие игры не играю.
- Мое слово.
- Э, нет! Только бумага и по всем правилам, буковка к буковке, с печатью и подписями.
- Я должен прочитать.
- Читайте быстрее. Десять минут у нас есть.
Холмс взял бумаги и принялся как-то рассеянно их перебирать.
- Вижу вам трудно собрать мысли, мистер Холмс. Давайте я сам по-быстрому. Смотрите, я не претендую на ваши доходы в смысле процентов от прибыли. Только маленькая рента…
- Начинается!
- Маленькая рента слабеющему на глазах старику.
- Заметно.
- Естественно, дочь моя находится на полном вашем содержании.
- Кто бы сомневался.
- Еще бы если бы вы поговорили с мистером Дойлом…
- Причем здесь мистер Дойл?
- Гонорары – его и ваши – от рассказов…
- Еще чего! Это его личное дело!
- Совсем маленькую долю…
- Да я даже не знаю его! Это исключено.
- Ладно, идемте. Надо поспешить. Остальное утрясем у мистера Шеридана. А как вам все-таки – Агата Холмс! Звучит?
Холмс скривился, но у мистера Твумндидла для него тут же нашелся запасной вариант:
- Тогда можете взять нашу фамилию. Шерлок Твумндидл – это вам не просто так!
Протестующий крик Холмса донесся до меня уже из-за двери. Они ушли, а я так и остался сидеть, раздавленный случившимся. Никакие предыдущие напасти, даже угроза ареста и ссылки на каторгу, не смогли подействовать на меня так уничтожающе.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 23 фев 2018, 22:09

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

37. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

11 ноября 1895

Вечером следующего дня наша маленькая, но проникнутая боевым духом армия – Холмс, я и семейство Твумндидлов – решительно двинулась на Скотланд-Ярд, чтобы дать в стенах сей враждебной крепости решающее сражение, которое перевернет ход нашей пока не слишком удачной кампании.
Однако неприятель не спешил принять бой, к которому сам же и принудил нас, и нам пришлось прождать около часа, несмотря на то, что мы пришли к назначенному времени. Я уже начал подумывать, что этот такой психологический прием с целью изводить наши нервы. С другой стороны, наши оппоненты никак не могли предугадать, что с нами будут Твумндидлы, чье бесконечное сварливое перешептывание между собою с короткими приглушенными всплесками ругани действительно изматывало психику. Мы сидели возле того самого кабинета, где еще вчера заседало собрание клуба лудильщиков, на котором Холмс был избран его председателем в качестве Джека Эскота. Того самого, возле двери которого папаша Твумндидл подслушал предостаточно для того, чтобы навязаться нам в родственники. Вспомнив, как он объяснял свое неприглядное шпионство заботой о судьбе дочери и желанием всучить свое юное сокровище достойному жениху, я подумал, что у меня тоже есть моральное право на такое занятие. Ведь я ничуть не меньше озабочен судьбою Холмса и так же страстно мечтаю устроить его будущее. Известно, что, если будущее женщины заключается в удачном браке, то шанс мужчины на это самое будущее состоит в разводе. Так же пылко и нежно, как женщина мечтает о любви, мужчина грезит освобождением от этой любви. Все то время, пока Агата Твумндидл не спускала с Холмса своих светящихся глаз, мой друг ежился, почесывался и нервно зевал, так что у меня, достаточно изучившего язык его тела, не оставалось сомнений, как ему неуютно под этими лучами вожделения. Ради его спасения я отбросил прочь стеснительность и решительно припал ухом к замочной скважине. Но тут дверь, на которую я имел все основания твердо полагаться в качестве опоры, вдруг отворилась внутрь, и это вынудило меня переместиться непосредственно в кабинет немного непривычным образом. От неожиданности инспектор Грегсон, по чьей вине и случилась эта неловкость, не успел меня поймать, но зато помог подняться, рассыпаясь в извинениях:
- Ах, доктор Уотсон! Право, мы бы вас вызвали... не ушиблись?
Лестрейд оказался здесь же, однако что-то в его саркастической мине подсказало мне, что на сочувствие с его стороны рассчитывать не стоит.
- Несомненно, доктор, явка с повинной, исполненная кувырком, свидетельствует о вашем рвении раскаяться перед законом. Похвально, но где же ваш приятель?
- Я здесь, - Холмс возник в проеме двери с видом, какой вряд ли подойдет жертве, явившейся на заклание.
- Итак, мистер Холмс, надумали?
- Да, господа.
- Готовы сделать признание? Официально?
- Да.
- Секундочку, - Лестрейд обернулся к напарнику. - Зови шефа.
- Конечно. И Хатчинсона, - оживившийся Грегсон вышел.
- Для протокола, - пояснил старший инспектор, приглашая нас жестом к столу.
Через минуту с Грегсоном зашли два человека - какой-то важный чин, вероятно, тот, кого назвали шефом, и скромный констебль, расположившийся у свободного края с пером и бумагой. Мистер Твумндидл, поначалу оставшийся с дочерью за дверью, осторожно отворил ее и поразительно бесшумно и незаметно для своей комплекции пробрался в кабинет, найдя себе скромное место в углу. Инспекторы были так охвачены предвкушением ожидаемой капитуляции Холмса, что не обратили на нашего будущего тестя никакого внимания.
- Мистер Холмс, доктор Уотсон, это мистер Бартнелл - суперинтендант департамента криминальной полиции.
Представленные друг другу ограничились сухими кивками, и все расселись. Я выбрал удачное место, с которого были видны лица абсолютно всех героев предстоящей схватки. Глас боевого горна – вот, что идеально подошло бы для того, чтобы возвестить начало сражения, но вместо этого все, словно сговорившись, принялись откашливаться, кряхтеть и ерзать стульями по полу. Чувствовалось общее смущение. Холмс был так грозен для этих маленьких и слишком уж обыкновенных людей, что и поверженный (как они наивно полагали) внушал им робость. Да, даже мертвый лев остается львом и наводит ужас на падальщиков, не решающихся приступить к трапезе, подумал я со злорадством.
- Ну-с, мистер Холмс, - наконец, вступило важное лицо, с интересом разглядывая моего друга. - Мы вас слушаем.
- Господа, я провел в мучительных раздумьях всю ночь и принял решение. Хочу сделать официальное заявление.
- Весьма похвально, мистер Холмс.
- Поступок мой, конечно, в некоторой степени неблаговидный, хоть у меня и есть извиняющие обстоятельства и мотивы…
- Несомненно. Поверьте, это учтется.
- И все же я не мог не понимать, как это отразится на восприятии моего образа многотысячной армией моих почитателей по всему миру, поэтому мне требовалось время…
- Да-да, мы понимаем, как это было трудно для вас, и мы рады, что вы сумели найти силы преодолеть все трудности, - понемногу освоившись, и обретя, так сказать, свою тарелку, предводитель шакалов позволил себе вещать из нее со снисходительным благодушием. - А сейчас давайте уже перейдем к делу.
- Мне ужасно стыдно, господа, но я вынужден шокировать вас подробностями своего падения.
- Ну-ну, не стоит так убиваться. Все мы люди, мистер Холмс!
- Вы сейчас сами поймете, почему мне так тяжело дается это признание. Дело в том, что я провел с Агатой Твумндидл не две, а три ночи. Про первые две вы знаете. Они были вполне невинные, то есть не сами ночи, это-то понятно, что с них взять – темень да и темень, а наши занятия, наполнившие их…ну, вы понимаете. Мы прогуливались и беседовали о разном. Я рассказывал о своих увлекательных приключениях и блестящих расследованиях. Она внимала каждому слову с жадным интересом, и время пролетало незаметно...
Наше время с течением неспешного рассказа Холмса тоже не стояло на месте. Лица официальных лиц уже не выглядели так официально и, к моему удовольствию, понемногу стали приобретать если не растерянный, то уж точно не найденный вид. С недоумением все трое взирали на моего друга, силясь понять, что он собирается сделать с той складной картинкой, общие черты которой были обрисованы и в чем-то даже согласованы с ним вчера. Лишь констебль невозмутимо и бойко выцарапывал пером, сохраняя для истории слова моего друга.
- Но в третью ночь все изменилось, - продолжал Холмс. - На меня нашло нечто, чего я – холодный идеальный ум - не мог себе представить. Это была самая настоящая страсть, господа. Нас захватил поток, бурлящий водоворот, и, поверьте, выбраться из него не хватило бы никаких сил – ни душевных, ни физических. Эта девушка – я все еще про мисс Твумндидл - совершенно опьянила меня.
Мистер Твумндидл после этой фразы одобрительно крякнул и, встретив мой взгляд, подмигнул мне. Захваченные мастерски выстроенным рассказом Холмса полицейские не обратили на нас никакого внимания. Приободренный этим я в ответ тоже подмигнул мистеру Твумндидлу.
- Вы сами знаете, чем это обернулось, - вздохнув сокрушенно подытожил Холмс. - «Интересное положение» - так несколько грубовато и где-то даже бестактно прошелся вчера мистер Лестрейд. Может, ему оно и интересно с позиции постороннего насмешника, но, в сущности, он прав.
- Что это еще такое?! – вскипело важное лицо, начиная покрываться пятнами как-то неравномерно с одной стороны. - К чему это все?!
Остальные молчали, но на лице Лестрейда проступила недобрая улыбка.
- К тому, - тихо отвечал Холмс, смиренно опустив голову, - что, если все правда, что сказал старший инспектор, хотя прошло всего-то десять дней, и как он мог установить то, что даже для мисс Твумндидл пока еще не может быть ведомо…
- Да что установить-то?! – вскричал мистер Бартнелл, если я правильно запомнил его фамилию, вероятно, очень нетерпеливый человек.
- Факт ее беременности. Он намекнул на это.
Свой немой вопрос мистер Бартнелл вполне красноречиво выразил во взгляде, с каким воззрился на Лестрейда.
- Какое значение сейчас имеет этот речевой оборот?! – злобно процедил старший инспектор. - «Интересное положение», если угодно знать мистеру Холмсу, касается не только его недалекой подружки. Это еще и то, во что он ставит себя и нас, устраивая этот глупый цирк! Пусть ответит, к чему он. Впрочем, я, кажется, догадываюсь. На наших глазах из ниоткуда рождается алиби мистера Холмса.
- Выходит из тени, - поправил Холмс. - Оно было вынуждено прятаться и теперь просит извинить его за позднее появление.
- Вашему алиби пока не в чем упрекнуть себя, - презрительно усмехнулся Лестрейд. - Пусть оно сначала докажет свое существование. Теперь, значит, выходит так, что вы…ну, договаривайте!
- Да, вы угадали, старший инспектор. Всю интересующую вас ночь я провел в объятьях этой прекрасной девушки, исполненной утренней росы, если я правильно запомнил ваше вчерашнее выражение. Не единственное, кстати...вы еще обозвали меня гусеницей, но я вас прощаю.
- Что за черт! Так, Хатчинсон, прервитесь пока, - остановил мистер Бартнелл едва поспевающего за событиями констебля. - Я вам скажу, когда продолжить.
- Почему же? – удивился Холмс. – Пусть записывает. Это и есть мое заявление. Главное, что я не покидал пределов ее комнаты, а значит, находился в противоположном крыле, и к интересующим вас событиям отношения иметь никак не могу. Прошу это зафиксировать.
- А как же ваши вчерашние признания?
- Они где-нибудь записаны? – поинтересовался Холмс, и я вспомнил, что никаких записей при вчерашнем допросе не велось. - Покажите мне их.
- Вот, значит, на что вы готовы пойти! - пожелтевшее от злобы лицо мистера Бартнелла выдавало его неспособность к смирению в случаях, когда собственная беспомощность не оставляет шансов избежать унижения. - Решились идти до конца, так?
- Я всегда и во всем иду до конца.
- Крепко же мы вас прижали, если вы дошли до такого представления! - суперинтенданту ничего не оставалось, как лелеять призрак вчерашней победы, ускользающей теперь с каждой минутой в прошлое.
- Этот глагол был уместен вчера, - резонно возразил Холмс, - когда своей суетой вы запутали не только себя, но и меня. Теперь же, когда мы во всем разобрались, и все встало на свои места, вы сами видите, к чему приводят поспешные выводы. Мне и самому неловко ставить вас в такое беспомощное положение, но честь и свобода все-таки дороже. Так что, господа, придется вам взяться за дело по-настоящему. Пока мы тут теряем время, настоящие виновные – убийцы и воры – разгуливают по Лондону.
- Подождите-ка, Холмс, - вмешался Лестрейд. - Не слишком ли вы в себе уверены? Вы забываете, у нас есть показания Харри Рэндалла. Он видел вас в саду до и после вашего проникновения в дом.
- Ах, этот! Агата признавалась мне, что один парень совершенно помешался на своей любви к ней и готов в своем ослеплении на что угодно. Теперь я вижу, как она была права. Надеюсь, все же он одумается и заберет свои показания. Оговор невинного – тяжкий грех. Бедняга остынет, и его разум возобладает над жаждой добыть любовь подлостью.
- Не заберет, не надейтесь, - процедил Лестрейд. - И от нас теперь пощады не ждите. Играем по-крупному. Вы сами взвинтили ставки, так что не обижайтесь. Мы тоже пойдем до конца, а там посмотрим, чья возьмет.
- Какие могут быть обиды, господа! – улыбнулся Холмс. - Каждый из нас делает свое дело, как умеет.
- А вы-то, мистер Твумндидл, что тут делаете? – подал, наконец, голос Грегсон, первый из всех заметив незаметное подтягивание нашего резерва к основным силам.
- Я, господа…чтобы подтвердить, - немного растерянно пробормотал Твумндидл, но, если кого и сбила с толку видимая неловкость этого недотепы, я-то после вчерашнего имел уже достаточно представления, что это за тип.
- Что подтвердить?
- Про мою дочь и про третью ночь! – не знаю, заготовил ли эти скупые стихи мистер Твумндидл заранее, или его озарила импровизация, но строфа прозвучала вполне эффектно. - Все в точности так и было!
- Как?
- Как говорит мистер Холмс.
- Вы-то откуда знаете? Вы что, там были?
- Нет. Я все вытряс из нее, господа. Не слезал, пока не развязал ей язык. Она расплакалась и призналась во всем, моя бедняжка!
- Теперь ясно, для чего вы здесь, - мистер Бартнелл имел вид человека, который уже ничему и никогда не удивится. - Ваша бедняжка, значит, дожидается за дверью, чтобы тоже повторить всю эту чепуху?
- Точно, сэр, - кивнул довольный, что его поняли, мистер Твумндидл, но тут же спохватился. - Только какая же это чепуха, если все по правде!
- Ладно, все понятно. Вы пришли все вместе по-дружески выручить мистера Холмса.
- Не совсем так, сэр. Я просто…
- Вы хоть осознаете, чем это может обернуться для вас? - своим придирчивым нажимом на нашего союзника суперинтендант сумел убедить меня, что Лестрейд не единственный противный тип в стенах Скотланд-Ярда. - Вижу, что нет. На каторгу захотели?!
- Честное слово, сэр…
- Пригласите вашу дочь.
Твумндидл приоткрыл дверь и молча произвел жест, каким подзывают собаку. Его дочь, дожидаясь снаружи, успела снять пальто и теперь держала его в руках. Под ним оказалось нарядное платье, несомненно, лучшее, что у нее было.
- Мисс Твумндидл, - обратился к девушке Лестрейд уже не так слащаво-любезно как вчера, - мы обязаны вас предупредить о том, какая серьезная ответственность предусмотрена законом за лжесвидетельство. Вы уже давали показания, но сейчас, мы так понимаем, вы желаете их изменить?
Девушка кивнула.
- Мы вас слушаем.
Агата растерялась. Возможно, она думала, что на нее посыплются вопросы, а ей только придется кивать или отрицательно мотать головой, выбирая подходящее. Вместо этого эти типы из полиции воззрились на нее, ожидая подробного рассказа. Вопрос, готов ли он у нее, естественным образом возник в моей голове, пока я наблюдал за ее не очень-то уверенным видом.
- Но ведь…, - едва слышно пролепетала девушка, - мистер Холмс разве не объяснил?
- Что?
- Все.
- Что все? Мисс Твумндидл, пожалуйста, говорите громче.
- Про нас.
- Про вас? - хмыкнул Лестрейд. - Ну что ж, нам понятно ваше смущение, мисс. В отличие от мистера Холмса вам хотя бы стыдно за то, каким образом вы коротали с ним те ночи. А вот он с превеликим наслаждением поведал нам, как, вкушая ваши простодушные прелести, предавался разврату в чужом доме, куда ему пришлось проникать под покровом ночи как вору, ибо никому, конечно, не пришло бы в голову пригласить такого субъекта в порядочное место.
- Я протестую! – воскликнул Холмс.
- И я тоже! – поддержал я его столь же решительным тоном, но старший инспектор и не думал останавливаться.
- Конечно, реакция на такое бесстыдное глумление над нравственными основами не должна ограничиваться лишь общественным осуждением, ибо лично я убежден: единственное правильное осуждение - это осуждение фактическое с заключением в тюрьму, однако, те грехи, в коих он так легко признается, не думая даже каяться, ничто в сравнении с тем, в чем мы его подозреваем. Рассказанная им история, как вы выразились, о вас, весьма диковинная, и теперь мы хотим знать, хватит ли у вас легкомыслия повторить ее. Пожалуйста, с того места, когда вы, привязав собаку и отперев ворота, вернулись к себе.
- Что? - разглагольствования велеречивого Лестрейда совершенно сбили с толку простушку Агату, так что к тому моменту, когда он добрался, наконец, до последней фразы, единственной конкретной во всем этом выспреннем монологе себялюбца, девушка уже с трудом воспринимала на слух какой угодно текст.
- Это я вас спрашиваю, что! – вышел из себя старший инспектор. – Что было дальше?
- Дальше пришел Джек.
- Джек?
- Ну, он, - девушка показала на Холмса и неожиданно радостно улыбнулась ему. – Мистер Холмс то есть.
- Когда это было? Время.
- Почти сразу. В начале одиннадцатого.
- Как это выглядело? Подробнее. Что, зашел через дверь? – уповал на свои примитивные ловушки Лестрейд.
- Нет. Постучал в окно.
- Из сада?
- Да.
- Вы спустились к нему?
- Нет. Впустила к себе.
- В комнату?
- Да.
- А вот Харри Рэндалл утверждает, что ваш приятель, постояв у окна, завернул за дом и направился к оранжерее. Как вы это объясните?
- Он все напутал. Те, кого он видел, были вдвоем, ведь так? А Джеки пришел один.
- Откуда вы знаете, что их было двое, если не видели их? – взметнулся Лестрейд, и потянулась новая тягостная пауза.
- Все ясно, - изрек мистер Бартнелл, многозначительно пройдясь взглядом по всем нам. – Все признаки сговора налицо.
Я видел, что Холмс собирается вмешаться, но прежде, чем он успел подать голос, Лестрейд вновь взялся за нашу тайную невесту:
- Мисс Твумндидл, мы еще только вчера беседовали с вами, и вы мне показались девушкой благоразумной. Поэтому прежде, чем вы поспешите прыгнуть в это грязное болото, что сотворил только что из ничего этот человек, я вас предостерегу. До сегодняшнего дня мы считали вас исключительно честно обманутой…точнее, честной, но обманутой в своей доверчивости. Вам даже сошло с рук вполне серьезное деяние – первоначально вы скрыли сведения о человеке, проникавшем несколько ночей подряд в дом, где случилось убийство, и о своей неприглядной роли в этом. Решено было пойти вам навстречу и не привлекать вас к ответственности. Это неслыханная уступка, ради которой мы сами в некотором роде преступили закон, согласившись закрыть глаза на ваше соучастие. Но вы, похоже, не в состоянии оценить этот жест доброй воли. Вы осмелились зайти еще дальше. Вам мало вашей непричастности. Теперь вы желаете такого же блага для этого явного преступника. Очень хотелось бы услышать, почему вы готовы так безрассудно поступить ради того, кто вас по свидетельству вашего же отца обманул, обесчестил и оставил с…в общем, бросил в ужасном положении. Если бы мы не ухватили за шиворот этого нелепого лжеца, не видать вам вашего Джеки, как своих…Я не стану мучить вас вопросами, которые только подчеркнут ваш унизительный вид в странных до крайности взаимоотношениях с этим прохвостом. Не стану допытываться, чем он вас прельстил на этот раз. Скажу только, что, если вы ему уступите – а я не сомневаюсь, что вы делаете это не по своей воле! – вы снова будете обмануты, но на этом ваши беды не закончатся. Мы будем рассматривать вас как равноценную с ним по степени вины и значимости отведенной вам роли соучастницу тягчайшего преступления.
- В самом деле, мисс Твумндидл, - присоединился Грегсон, заметно смущенный жесткостью Лестрейда и явно предпочитающий уговоры запугиванию, - вы делаете большую ошибку.
- Здесь следует подчеркнуть, если вы не знали, закон относится значительно строже к преступным сообществам двух и более человек, - суровым тоном добавил мистер Бартнелл в копилку ужасов для мисс Твумндидл свою порцию.
- Это как?
- То есть к шайкам, бандам, ордам, кодлам, сворам…что там еще…в общем, наш случай…то есть, ваш… из их числа, - раздраженно бросил Лестрейд, вставая из-за стола.
- Это еще надо доказать! – решительно заступился Холмс за Агату, вовремя заметив по ее часто вздымающейся груди, что она (Агата) заколебалась.
- Докажем, - старший инспектор взялся за свою любимое занятие расхаживать по кабинету. - А начнем с того, что имя мисс Твумндидл появится во всех газетах. Это будет чудом раздобытая ловким Куиклегзом информация о служанке, предавшей доброго хозяина, приютившего ее под своим кровом и выплачивающего ей жалованье. Устроиться куда-либо с такой репутацией невозможно.
- Ну вот, опять, - негромко проворчал из своего угла мистер Твумндидл, снова подмигнув мне. - Хорошо хоть, у нас появился зять. Надеюсь, он нас прокормит.
-Этому человеку уже не выкрутиться, - продолжал гнуть свою линию Лестрейд. - Слишком много он наследил в доме. Дверное стекло в оранжерее довольно дорогое и очень редкое. Мы изъяли стеклорез у главаря вашей шайки в его логове на Бейкер-стрит, и наши эксперты уже заняты анализом обнаруженной на нем стеклянной пыли. Я не сомневаюсь, что она окажется из Эплдор-Тауэрс.
Агата продолжала молчать, опустив голову, чтобы не встречаться глазами с полицейскими. Те переглядывались злобно и неуверенно. Наконец, Лестрейд продолжил пытку:
- Хорошо. Допустим, вы впустили его к себе. Сколько вы провели там времени?
- Не знаю, я на часы не смотрела.
- Напрасно, такие небрежные ответы не в ваших интересах. Если вы хотите, чтобы вам поверили…
- Он ушел, когда все закончилось.
- Все - это что?
- Это все. Шум, выстрелы, беготня, крики. Когда в саду все стихло, я открыла окно и выпустила его.
- Ага, значит, когда все стихло! – оживился Лестрейд. – В таком случае, Холмс, скажите, как вы покинули сад, если ушли уже после того, как суматоха закончилась? Ворота к тому времени заперли, и не на засов, а на ключ. Есть свидетели. Но вы должны были ускользнуть еще до прибытия полицейских из Хэмпстеда, так как с того момента у калитки дежурил человек. Так как?
Холмс задумался, и Грегсон ответил вместо него:
- Вероятно, как и рассказывал нам вчера, через стену. Не мог же он выдумать про дрова. Информация об этом нигде не упоминалась, то есть он знал о них, так как это его рук дело. Так, мистер Холмс?
- Отлично, - кивнул Лестрейд, словно получил нужный ответ именно от Холмса. – Тогда у нас есть еще один свидетель. Догадываетесь, Холмс?
- Не имею ни малейшего понятия, - равнодушным тоном ответил мой друг, но в тот же миг посмотрел на меня с таким усталым сожалением, что у меня сжалось сердце, так как я знал природу такого взгляда – не иначе где-то в чем-то я снова подвел его.
- Да-да! – рассмеялся старший инспектор, тоже заметивший этот взгляд. – Вы правильно поняли. Тот, что едва не поймал кого-то из вас.
- Попробовал бы он проделать такое со мною, - мрачно произнес Холмс.
- Согласен. Думаю, он ухватил вашего верного, но не слишком ловкого приятеля. Он подтвердит, что случилось это не позже, когда все стихло, как утверждает ваша сообщница, а именно в интересующее нас время. Время убийства, Холмс!
- Но он не подтвердит, что гнался именно за нами, верно? – возразил Холмс. – Он преследовал кого-то, значит, там был кто-то еще кроме нас.
- Кто-то еще?! – почти завизжал Лестрейд. – Вы издеваетесь?! Этот кто-то проделал все в точности так, как вы рассказывали – побежал не к воротам, а в противоположную сторону, взобрался на стасканные вами к стене дрова и перемахнул на ту сторону.
- Позвольте , инспектор…
- Старший инспектор, сколько раз вам напоминать об этом! И не пытайтесь задеть меня столь мелочным образом!
- Вы о каких дровах?
- Смеетесь, ну-ну…
- Обычных? Деревянных?
- Да, их получают из деревьев, если вам интересно. Для камина, предвижу ваш следующий вопрос.
- И что мы с ними сделали, можно узнать?
- Это я хотел бы узнать, что с вами такое сделали, что у вас за сутки отказала память. Вы сами вчера нам об этом поведали, вас никто за язык не тянул!
- Спасибо, - признательно кивнул Холмс. – Неужели эти мои признания тоже нельзя нигде посмотреть?
- Ах ты ж презренный…
- Секундочку, старший инспектор, - остановил шипящего струйкой ненависти через сжатые губы Лестрейда мистер Бартнелл.- Ладно, Холмс, кучу дров вы отрицаете…
- А жаль, - не сдержался Грегсон, - веселая была идея. Она бы вам прибавила поклонников.
- И седых волос, - вздохнул философски Холмс.- В неволе они появляются быстро.
- Так как же вы покинули Эплдор-Тауэрс?
- Видимо все же через ворота, - задумчиво протянул Холмс. – Если мне не изменяет память, они еще не были заперты. Значит, Агата немного напутала, и я покинул ее комнату несколько раньше, но уж точно после того, как отзвучали все выстрелы.
- Подождите-ка, - вдруг озарился какой-то мыслью Грегсон, отчего мне стало не по себе. – Вообще-то Стэйтон при первом допросе ручался, что узнает того типа.
- Точно! – подскочил Лестрейд. – Собирайтесь-ка с нами, Холмс. Прокатимся в Вилль.
- Куда?
- Тюрьма Ее Величества Пентонвилль для содержания нерадивых подданных вроде вас. Если Стэйтон опознает доктора Уотсона, вопрос с вашим ночлегом уже сегодня можно считать решенным. Кстати, как ваши отношения с хозяйкой?
- Миссис Хадсон? – удивился Холмс.
- Именно. Если вы уже внесли всю плату за этот месяц вперед, я могу поговорить с нею, чтобы она вернула вам средства за оставшиеся дни, начиная с завтрашнего. Проживание за казенный счет сэкономит ваши расходы.
- Благодарю вас, старший инспектор, но поставьте себя на мое место. Если ваш план не сработает, и этот Стэйтон не оправдает ваших ожиданий, каково мне будет смотреть в глаза доброй женщины, у которой я намерен и дальше снимать жилье, уже истребовав с нее деньги?
- Тогда не будем зря тратить время, - резюмировал мистер Бартнелл, и все встали. - Мистер Холмс, спускайтесь с доктором вниз и ждите нас у входа.
- А мы? – встрепенулись Твумндидлы.
- А вы пока свободны, - суперинтендант старательно упрятал за сухой тон свое отношение к ловкой семейке, но глаза его источали тяжелый огонь презрения. – Грегсон, позаботьтесь об экипажах. Нам потребуется два кэба. Я поеду с вами.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 05 мар 2018, 21:14

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

38. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

11 ноября 1895

Так вышло, что Твумндидлы покинули здание Скотланд-Ярда раньше нас, и, когда мы оказались на улице, то увидели, как перед ними словно из-под земли вырос какой-то неприятный фрукт с намерением завязать разговор с невестой моего друга. Девушка терпеливо пережидала свалившуюся навязчивость, а ее отец настороженно оглянулся, не наблюдаем ли мы эту неприглядную для них в их нынешнем положении сцену. Увидев нас, он без обиняков ткнул дочь в бок, и та сразу же пресекла едва начавшуюся беседу. Несколько кратких фраз, видимо, не устроили субъекта, и он попытался даже схватить ее за руку, но Агата решительно вырвалась и в сопровождении отца направилась к нам.
- Что это еще за поведение? – строго спросил Холмс. - И что это за отталкивающий тип с невозможными манерами?
- О, Шерли! – рассмеялась неожиданно раскованно девушка. - Можешь быть спокоен, тебе не о чем переживать.
- Что еще за обращение! – скривился Холмс. - Что вы сделали с моим именем?
- Локки, малыш, оно у тебя слишком мрачное, - игриво надула губы будущая миссис Холмс. - Я буду тебя бояться.
- Прошу вас называть меня мистером Холмсом и никак иначе, мисс Твумндидл, - одернул ее Холмс. - По крайней мере, до свадьбы.
- Все в порядке, зятек, - примиряюще ухмыльнулся папаша. - Что плохого в том, что девушка пытается к вам приластиться?
- Как вижу, не только ко мне, - ревность тона и взора, с коим Холмс смотрел в сторону удаляющегося незнакомца, казалась неподдельной, отчего проснулась моя собственная. - Я вынужден заметить вам, что при следующем таком случае буду требовать отсрочки бракосочетания для выяснения всех обстоятельств, как то – кто все эти люди, что околачиваются вокруг вашей дочери, и что ее с ними связывает.
- Холми, послушай, - нисколько не смущаясь, продолжала кропотливо перебирать варианты мисс Твумндидл. - Рассказываю все как на духу…
- Да подожди ты! – одернул ее отец, озабоченно поглядывая на моего друга. - Как бы не случилось отсрочки из-за вас, мистер Холмс.
- Я-то тут причем?
- А притом, что господа полицейские, кажется, и не думают оставить вас в покое. Во всяком случае, вижу, сегодняшний обед в честь нашей помолвки откладывается.
- Да уж. Можете согласовать время праздничной трапезы с Лестрейдом. Сейчас все зависит от него.
- Все шутите. Между прочим, и от вас тоже. Как думаете, опознает тот тип вашего капитана-доктора?
- Маловероятно. В той темени...а впрочем, спросите Ватсона. Это было его свидание.
- Что толку, - пробурчал папаша, осмотрев меня с ног до головы не очень приязненным взглядом. – Ладно, не буду мозолить глаза вашим друзьям. Держитесь, мистер Холмс, и помните наш уговор, отступать теперь нельзя, девушка доверилась вам всем своим чистым сердцем. Берегите ее любовь!
С этими словами он ухватил дочь за локоть, и они быстро ретировались, как раз вовремя, так как все трое наших инквизиторов уже приближались к нам.
- Как вы думаете, господа, - обратился мистер Бартнелл к своим помощникам, - можем ли мы позволить мистеру Холмсу и доктору Уотсону поехать отдельно от нас, или кому-то лучше сесть с ними?
- Думаю, мистер Холмс с его репутацией ни за что не опустится до побега, - в который уже раз заступился за нас Грегсон, но затем уже не столь уверенно добавил, - ведь так, мистер Холмс?
- Несомненно, - оценил его благородство Холмс. - А впрочем, зачем усложнять, или вы боитесь нас задеть?
- Вы о чем, мистер Холмс? - нарочито нейтрально поинтересовался Лестрейд, вполне догадавшийся, куда клонит мой друг.
- Назовите кэбмену адрес и велите ему ни в коем случае нигде не останавливаться, игнорируя любые наши просьбы.
- Вы правы, Холмс, мы не хотели вас оскорбить.
- Ваши переживания напрасны. Эта поездка принудительна для нас, по сути, мы уже под арестом...
- Временно, мистер Холмс, - дипломатично заметил суперинтендант. - Пока временно.
- И все же, поверьте, ваше смущение смущает и нас, так что прошу вас, ведите себя раскованнее, господа. Берите пример с Агаты Твумндидл, - настоятельно заметил Холмс и, вспомнив о чем-то и рассмеявшись, добавил:
- Шерли!
Никто ничего не понял, но Лестрейд поступил так, как просил Холмс, и коротко переговорил с кэбменом, после чего оба экипажа отправились в свой путь. Темнота давно уже окутала Лондон, и тусклый свет фонарей, окутанных змеящимся туманом, помогал слабо, так что я плохо разбирал дорогу. Однако было очевидно, что нас везут не в Хэмпстед. Наконец, мы остановились, и по доносящемуся лязгу и скрипу я понял, что отпирают ворота. Только въехали мы не в чудный сад, а в каменный дворик, за которым высилось уродливое здание тюрьмы. И тут я вспомнил. Пентонвилль! Это страшное место, уступающее в своем зловещем кредо лишь кровавой темнице Ньюгейт. Вот, значит, где томится их свидетель, ожидающий встречи с нами. Опознание! Да ради того, чтобы вырваться отсюда, он покажет что угодно, тем более, если Лестрейд покажет ему, что показать!
Нас провели внутрь, и мы двинулись цепочкой по плохо освещенным коридорам. Как все неприветливо здесь! Мы оказались в кабинете коменданта. Даже это помещение внушало уныние. Что же тогда в камерах! Я слышал, что заключенные в тюрьмах томятся в ужасных условиях - им не подают кофе и вечернюю газету, далеко не в каждой камере есть камин и пепельницы. Все камеры однокомнатные и не оборудованы ни балконами, ни террасами. Вместо витражей на окнах решетки очень примитивного исполнения без узоров и, если не ошибаюсь, даже не из бронзы. Кухонь и кладовых тоже нет, так что продукты и вино держать негде. Кроме того, новости о скачках приходят сюда с таким опозданием, что невозможно сделать ставку. Обувь после прогулки заключенным приходится чистить себе самим, потому что надзирателям почему-то не вменили это в обязанность. Вообще за узниками никто не ухаживает, и они предоставлены сами себе. Никто тебе не подровняет виски или бороду, разве что только если твоя камера не одноместная, и кто-нибудь из собратьев по несчастью, томящихся вместе с тобою, не окажется цирюльником. Плюс к тому из совсем уже абсурдных строгостей - здесь нельзя завести себе собаку или канарейку в клетке, запрещено иметь оружие и столовое серебро. Можете себе представить, с каким содроганием я готовился принять такое наше возможное будущее!
- Добрый вечер, - поприветствовал коменданта суперинтендант. - Нам нужен заключенный по делу в Хэмпстеде.
- Который? - комендант заглянул в толстую книгу, лежащую на столе, чтобы освежить память. - Сноулз или Стэйтон?
- Второй.
Комендант вновь сверился с записями и назвал номер камеры.
- Как там с публикой?
- Как будто сами не знаете.
- Как обычно, не продохнуть?
- Да уж, мистер Бартнелл, вы с поставками не мешкаете.
- Свободное помещение найдется?
- Вы, сэр, видно, давно тут не были, - усмехнулся тюремный начальник.
- Хорошо, в таком случае, распорядитесь привести сюда. Нужно устроить ему просмотр этих господ.
Комендант, не обращавший до сего момента на нас особого внимания, пригляделся и оторопел, мигом узнав Холмса и, надеюсь, меня тоже:
- Шерлок Холмс?!
- Добрый вечер, - вполне дружелюбно приветствовал мой друг своего возможного в будущем тюремщика.
- Здравствуйте, сэр! Признаюсь, ваш визит - большая честь для меня. Понимаю-понимаю. Стэйтон, значит? Видно, малый и впрямь здорово вляпался, коль вас подключили к этому делу…
Тут только бедный комендант осознал, какую допустил бестактность, сразу же смешался и предпочел быстро исполнить просьбу, для чего суетливо выбежал из кабинета. Оставшиеся с недовольными минами некоторое время переваривали услышанное, пока, наконец, Лестрейд, выглядевший в последние минуты как-то особенно нервозно, нарушил тишину, подступив к суперинтенданту:
- Если позволите, шеф...
- Что? - мистер Бартнелл воззрился на него так, словно очнулся от задумчивости, но тот вместо ответа многозначительно скосил свой и так косоватый взгляд в нашу сторону. Суперинтендант послушно проследовал собственными глазами в предложенном направлении и молча кивнул, после чего оба вышли. А затем мы и вовсе остались одни, так как Грегсон, постояв с нами несколько секунд и кусая губы, тоже нас покинул.
- Что они задумали, Холмс?
- То, что не сулит нам ничего хорошего. Если я угадал, этот Стэйтон оказался в затруднительном положении, пообещав им то, что трудно исполнить, так что он наверняка не откажется от помощи, которую любезный Лестрейд ему желает предложить.
Пока я размышлял над загадочными словами моего друга, вернулся комендант. Увидев нас одних, он хитро прищурился, словно многое понял:
- Хе! А вас, значит, не позвали? Ну-ну!
- Кто? - спросил я.
- Да эти! - комендант весело махнул рукой в сторону двери и добавил, издевательски пародируя важную интонацию. - Ищейки! Скотланд-Ярд! Стоят в коридоре, ругаются как торговцы.
- Ругаются? - воспрянул духом Холмс. - Неплохо. И о чем же?
- Да бог их знает! Только ясно же дело - ревнуют!
- К кому?
- Да к вам же, мистер Холмс! К вашей славе! Завидно им, что не они, а вы раскололи этого негодяя.
- Вы про Стэйтона? - догадался Холмс, мастерски присовокупив к интуиции приемы своего знаменитого метода.
- Конечно! Терпеть вас не могут, а все ж таки деваться некуда. Знают, что не раскрыть им это дело без вас, потому вы и здесь. Только я одного не пойму, что ж это за характер такой у людей! Сами же просят помочь такого занятого человека, и сами же шепчутся от него в сторонке, ну не подлость ли, мистер Холмс!
- Ну...
- Я вам так скажу, мистер Холмс. Если б не мистер Дойл, никто бы до сих пор не догадывался, кого на самом деле стоит благодарить за то, что...
Самую приятную часть последней фразы мы так и не услышали, так как дверь открылась, и вся компания из Скотланд-Ярда возвратилась с человеком, вид которого чем-то необъяснимым наводил на мысль о несвободе, как у животного из зверинца. По-видимому, это и был тот самый Стэйтон, чье дыхание позади себя, когда мы неслись в темноте враждебного сада, я до сих пор не могу забыть. Я не устоял перед интересом и с любопытством принялся разглядывать того, в чьих руках в эти минуты сосредоточилась вся наша судьба.
Видно было, как пагубно подействовало на этого жизнелюба заточение. Мощные толчки воздуха, настигающие меня с каждым его выдохом как неотвратимый кошмар той ночью - не верилось, что они принадлежали этому человеку, потому что теперь он вызывал неприятное ощущение жалости и неловкости не только осунувшимся и посеревшим лицом, но и общим растерянным и покорным своим обликом.
- Посмотрите внимательно на этих людей, Стэйтон, и скажите, нет ли среди них того, за кем вы гнались в ту ночь, когда был убит ваш хозяин мистер Милвертон.
- Послушайте, Лестрейд, - возмутился Холмс прежде, чем Стэйтон успел приступить к делу. - Что это еще такое?! Вам напомнить, как должна проводиться такая процедура? Нас следует спрятать среди очень похожих субъектов...
- Вчера вы уже настаивали на этом, Холмс, и так и было сделано, если помните, но это вам не помогло. Мисс Твумндидл опознала вас. Так что это условие непринципиально. Если ваша совесть чиста, вам и вашему другу - доктору Уотсону! - нечего опасаться.
- Немыслимо! - Холмс, конечно, не мог не уловить столь явного акцента на моем имени, который не позволяла себе даже миссис Хадсон.
Ища поддержки, он оглядел всех присутствующих, но нашел ее только в моих глазах. Лица остальных сделались отчужденными и смущенными одновременно. Чувствовалось, что они осознают, как далеко зашел их коллега, но и пальцем не ударят, чтобы остановить это беззаконие. Комендант, осознавший нашу истинную роль в затеянном эксперименте, совершенно растерялся и удрученно кусал кулак. Тяжелее всего было Грегсону. Ему эта сцена была крайне неприятна, но он не решался вмешаться и, мучимый стыдом, отошел к окну и простоял к нам спиной все последующее время. Я догадался в чем дело. Именно его слово вчера оказалось решающим, когда стоял вопрос об отсрочке нашего ареста. Лестрейд уступил приятелю, а Холмс воспользовался внезапно выдавшимся шансом столь блистательно, что теперь их планы на наш счет рухнули. Спасая положение, Лестрейд пошел ва-банк, наплевав на все нормы закона, а Грегсон, чувствуя вину и вероятно уже выслушавший в связи с этим немало нелицеприятного в свой адрес, вынужденно устранился. Я перевел взгляд на мистера Бартнелла, и мои опасения подтвердились. Вряд ли от него исходил столь опасный приказ - скорее, это было потворство. Похоже, они оказались в положении, когда требовалось получить результат любой ценой, но, будучи не в силах творить подобные вещи лично, благообразный с виду суперинтендант предпочел не мешать распоясавшемуся Лестрейду в его грязной работе. Чертовски неприятно, но, благодаря особенным обстоятельствам, наш главный недруг заполучил карт-бланш, и теперь наше благополучие висело на волоске - одном из бесчисленных рыжих с лохматой шевелюры веснушчатого Стэйтона. Все то время, пока тянулось препирательство Холмса с Лестрейдом, этот парень с ожившими надеждой глазами жадно вглядывался в нас. Впрочем, недолго. Наша с Холмсом разница в росте - а, возможно, и намеки Лестрейда - подсказала ему, что не стоит тратить время на моего друга, и он полностью сосредоточился на мне.
- Можете подойти к нему поближе, - одобрительным тоном старший инспектор бессовестно утверждал заключенного в мысли, что он на верном пути.
Парень так и сделал и приблизился ко мне вплотную. Он был значительно ниже чем я, но крепок и вообще имел задиристую наружность, потому даже снизу вверх умудрялся смотреть на меня с нахальством и азартом фоксхаунда, почуявшего лису. Мне это было неприятно, но отвести глаза было бы равносильно признанию, и я, взяв себя в руки, почти с подобным же вызовом уставился на него. Однажды я уже переиграл его, теперь он рвался взять реванш. Но в этом же заключался и мой шанс на спасение, ибо ему был нужен тот самый, кто оставил его с носом, и никто иной. Он сам жаждал убедиться, что поймал своего должника, так что оговор невиновного в чьих бы то ни было интересах не устроил бы его категорически, и понукание Лестрейда, вопреки моим первым опасениям, его не заботило. Узнает или нет - вот как стоял вопрос, так что удивительным образом слуга безжалостного шантажиста и подлого преступника оказался порядочнее служителей закона. Поняв это, я не мог не проникнуться к нему уважением, и все же он был моим врагом, который, попадись я ему еще тогда ночью, покарал бы меня беспощадно. И теперь, если только память, чутье или еще что-либо поможет ему определиться, на сострадание можно не рассчитывать - он первый издаст торжествующий клич, а может, и отвесит мне пару тумаков, пока остальные успеют вмешаться. Словно завороженный я вглядывался в эти странные зелено-пестрые глаза, пытаясь прочитать его мысли, угадать свою судьбу, и все во мне и вокруг, включая само время, будто застыло. Я оказался в каком-то трансе, возможно, оттого, что никогда в жизни и ни с кем мне не приходилось так пристально и долго испытывать на прочность силу взора. Попался?.. Или нет?... В какую-то секунду мне показалось, что в его глазах появилась уверенность, и они вот-вот вспыхнут злорадством. Оцепенение оставило меня, я ожил затем, чтобы испытать еще большие муки напряжения. В висках стучало, и я затаил дыхание. Так, наверное, замирает участник дуэли, изнывающий под медленным прицеливанием после собственного неудачного выстрела. Но разящего признания не последовало. Вместо этого я увидел новое выражение - сомнение и боязнь ошибки.
- Тот вроде бы без усов был, а этот...
- Этот человек той ночью тоже был без усов, - с удовольствием пояснил Лестрейд. - То, что вы сейчас наблюдаете у него под носом, наросло за истекшие с тех пор вот уже почти две недели.
- В самом деле? - ободрился рыжий. - Тогда похож...очень похож. Может, ему сейчас их сбрить, если этот господин, конечно, не будет...
- Доктор Уотсон?
- Ни за что! - воскликнул я с таким негодованием, что сам немного испугался, но все же продолжил. - Вы можете отправить меня на виселицу без суда, можете попрать мою честь через продажных газетчиков, как собирались поступить с несчастной Агатой Твумндидл, но надругаться над самим моим существом, духом, натурой...м-м-м...содержанием и сущностью...
- Но вы же сами это сделали совсем недавно, разве не так?
- Это была роковая ошибка!
- Да, - поддержал меня Холмс. - И я свидетель тому, каким потрясением это стало для Ватсона, когда он ее осознал. Не опускайтесь до таких приемов, господа. История знает немало примеров бесчеловечности, но это уже слишком.
- Уж лучше привезите сюда миссис Хадсон и пытайте ее на наших глазах, - неожиданно для самого себя предложил я, а улыбка Холмса послужила мне наградой, ибо я убедился, что мои идеи иногда находят у него признание.
- Я почти уверен, что это он, - бормотал Стэйтон, не отрывая от меня глаз, молящих о чем-то вроде подсказки.
- Это не ответ, Стэйтон, - суперинтенданту явно надоело это завывание. - Вы должны совершенно определенно сказать, тот это человек или нет.
- Одну минуту, - вновь вмешался Холмс. - Позвольте узнать, мистер Стэйтон, по каким приметам кроме усов, которых не было, вы судите о сходстве?
- Это личное дело свидетеля, Холмс, а не ваше! - окрик от Лестрейда не заставил себя ждать. - Разве вы не видите, что он пытается быть объективным! А вы, Стэйтон, помните, что должны сдержать свое слово.
- Какое еще слово? - оторопел Стэйтон.
- То, что вы дали инспектору Грегсону, - дернувшемуся от этой фразы Грегсону Лестрейд властным жестом велел не лезть. - Вы заверили его, что сумеете опознать убийцу вашего хозяина.
- Но...он меня не так понял. Просто мне казалось...
- По-вашему, инспектор Грегсон ввел следствие в заблуждение?
- Да нет же, просто...
- Так почему же вы не желаете помочь правосудию?
- Почему же не желаю... Но было же темно, хоть глаз выколи! Чего ж вы хотите...
- Так пошевеливайтесь! - взорвался старший инспектор. - Вы с ним боролись, так? Велите ему сделать что-нибудь, не знаю... повернуться, попрыгать...что угодно, что вам поможет определиться. Пощупайте его, возьмите за руку. Не стойте столбом, черт возьми!
- Руки у него были заняты, - неохотно мялся Стэйтон. - Он же висел на стене.
- И что?
- Я его ухватил снизу за ногу.
- Дайте стул! - рявкнул Лестрейд коменданту, и тот с ретивостью перепуганного лакея повиновался.
- Полезайте, доктор.
- Как? – вырвалось у меня, потому что я подумал, что ослышался.
- Становитесь на стул! - в своей одержимости покончить с нами старший инспектор все более уподоблялся безумцу. - Вы привлечены к участию в следственном эксперименте, так что будьте добры выполнять все, о чем вас попросят.
Всеобщее молчание выглядело неодобрительно, но сопротивляться решимости Лестрейда не достало бы духу даже у его шефа. Это был кураж авантюриста, которому поддаются даже осуждающие его. Так что те, кто в обычных условиях предпочел бы отпереть дверь ключом хотя бы из благоволения собственной цивилизованности, теперь наблюдали за ее взломом, вопреки желанию зачарованные могучими ударами тарана и смирившиеся, что только ему под силу одолеть препятствие.
- Это какая-то дурная комедия, - невесело рассмеялся Холмс, но на него никто не обратил внимания, и мне ничего не оставалось, как повиноваться.
- Итак, Стэйтон, он на стене. Хватайте его, как хватали тогда. Вспоминайте, как это было.
- Что, прямо так и хватать?
- Именно так.
Стэйтон подошел и осторожно притронулся к моей правой голени. Сомнения в нем были так сильны, что он уже не надеялся их преодолеть, в том числе и средствами этого дурацкого спектакля. Весь его азарт улетучился, и в происходящем он более не видел смысла. Парень оказался честным малым и, прекрасно понимая, к чему клонит старший инспектор, все же не желал брать грех на душу. Но утративший чувство меры Лестрейд не отставал:
- Что это еще за хватка! Чего вы стесняетесь, перед вами не женщина!
- Он был еще выше.
- Так встаньте ниже! Опуститесь на колени, так вам будет удобнее.
- Он вырывался.
- Вырывайтесь, доктор!
- Каким образом? - спросил я.
- Как тогда вырывались, так и делайте. Мне ли вам рассказывать!
Я понимающе кивнул и стал вспоминать, как же было дело.
- Я держал его за ногу, а он свободной пнул меня, - делился впечатлениями из прошлого Стэйтон. Кажется, с памятью у него получше, чем у меня. И, кажется, я действительно пинался.
- Пните его, доктор, - велел Лестрейд и тут же подбодрил, - Можно, можно. Даже нужно.
- Я так упаду со стула.
- Делайте, как вам велено.
Я попробовал, но стул подо мною качнулся, и Лестрейд был вынужден прийти мне на помощь. Оставшись стоять рядом и поддерживать меня в вертикальном положении, он продолжил терроризировать Стэйтона вопросами, пока я пинал несчастного слугу разнообразными способами. Я видел, что теперь Стэйтону уже совершенно точно хочется прекратить побыстрее наше опознание.
- Может, выключить свет? - неуверенно предложил комендант.
- Зачем?
- Сами говорите, было темно. Может, ему так будет легче вспомнить.
- Не суйтесь не в свое дело.
- Надо было хоть надеть на них маски, - с досадой проворчал суперинтендант. - Совсем не подготовились! Ладно, хватит.
- Отвезем их в Эплдор-Тауэрс? - обернулся к нему Лестрейд, продолжая держать меня за шиворот. - Может, у стены его память проснется?
- Нет смысла, - бесцветным от разочарования голосом ответил тот. - Ясно же, что он его не опознает.
- А я вам говорил! - не сдержавшись прошипел с упреком старший инспектор.
- Сейчас не об этом, - одернул его шеф. - Итак, мистер Холмс. На сегодня все. Вы и ваш друг свободны, но предписание не покидать Лондона остается в силе.
- Речь шла о Бейкер-стрит, - вставил уязвленный Лестрейд.
- А теперь - о Лондоне, - суперинтенданту, похоже, окончательно надоел диктат его подчиненного.
- Позвольте, господин Бартнелл, - заговорил Холмс, - я так понимаю, это послабление в части ограничения нашей свободы связано с тем, что я предоставил вам сведения, доказывающие мое алиби, и мисс Твумндидл их подтвердила, так?
- Верно.
- Тогда почему вообще на меня возложено это ограничение, если я невиновен? Мне, конечно, приятно, что зона, доступная для моей деятельности, расширена, и все же при всей моей любви к Лондону я хотел бы иметь полную свободу.
- Именно потому, что всем нам ясна истинная ценность показаний мисс Твумндидл. Конечно, до тех пор, пока она считает нужным их придерживаться, вы вправе полагать себя чистым касательно каких либо подозрений, однако не советую особенно обольщаться по этому поводу.
- Но мистер Бартнелл...
- И не советую протестовать и вообще как-то шуметь на сей счет. Сегодня вы легко отделались, однако следующий ход за нами. Будьте уверены, он последует обязательно, и именно поэтому категорически необходимо, чтобы вы находились в пределах нашей досягаемости. - мистер Бартнелл выдержал паузу, чтобы убедиться в доходчивости собственных слов, и, поскольку возражений более не последовало, взялся за шляпу, - Мистер Холмс, доктор Уотсон, всего вам наилучшего и...до скорого свидания!

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 10 мар 2018, 15:04

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

39. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

11 ноября 1895

О нашем возвращении в Ярд не хочется и вспоминать. Все были взбешены до предела, так что взаимные упреки посыпались уже по дороге на набережную Виктории и продолжились в кабинете суперинтенданта. Мне досталось за цирк со Стэйтоном, но и я не собирался сдерживаться. Это они - Бартнелл с Грегсоном - провалили дело, а не я. Идиоты! На что они рассчитывали?! Хвастун, как все рыжие, Билли Стэйтон и сам, видно, поначалу верил в то, в чем убеждал Грегсона, но Тобби-то не новичок в своем деле. Поверить в возможность опознания человека, замеченного мельком в темноте, увидеть которого вновь представится возможность только через десять дней - такого я от Грегсона не ожидал. Сам я нисколько не сомневался, что, едва дойдет до дела, наш свидетель скиснет, поддавшись сомнениям. Нужна была страховка, и всю дорогу в Вилль я продумывал комбинацию, которая заставит Стэйтона гарантированно указать даже не на доктора, а прямиком на Холмса. Когда мы добрались, мой план уже был готов, и я посвятил в него Грегсона и шефа, как только мы оставили Холмса с доктором у коменданта. К моему изумлению оба категорически воспротивились. Впрочем, стоило ли удивляться? В который уже раз оба выказали присущие каждому слабости. С момента, когда идейная ущербность одного и трусость в принятии ответственных решений другого нашли общий язык, чтобы воспротивиться моей смелой задумке, процедура опознания утратила всякий смысл. Сам не пойму, зачем я позволил себе такую истерику, выжимая из Стэйтона невозможное. Неумение проигрывать и слишком ревностное служение чести Скотланд-Ярда выставили меня в невыгодном свете, что не только доставило массу приятного Холмсу, но и позволило Бартнеллу переключить все внимание с истинных причин случившейся неудачи на мое поведение.
- Хороши же вы были, нечего сказать! Холмс - публичная фигура, пользующаяся безграничным доверием у обывателя, как бы вы к этому не относились. Вообразите себе, что получится, если он станет болтать, каким образом мы пытались получить на него показания.
- Не станет.
- Почему вы так уверены?
- Он слишком дорожит своей репутацией, - ответил я не слишком охотно, так что шефу, привыкшему к пережеванным наиподробнейшими разъяснениями мыслям, этого оказалось недостаточно.
- Причем тут это?
- Притом, что он сам на крючке. Хотелось бы только знать, у кого. Если помните, он получил анонимку, где его пугали оглаской, если он не бросит дело.
- Ах да...
- Мы теперь знаем, что он не остановил убийство, хотя был рядом, возможно, дело в этом, а может, и еще в чем-то более неприглядном. Допрашивая мисс Твумндидл в его присутствии, я неслучайно упомянул о ее компрометации через газеты.
- Вы что же, всерьез намерены передать Куиклегзу информацию о ней? – испугался суперинтендант. – Я вам приказываю оставить даже мысли об этом, слышите! Нам запрещены всяческие контакты с этой братией.
- Будьте уверены, я не нарушу запрета, но они о нем не знают, так что пусть боятся.
- Они? Вам недостаточно дочери Твумндидла?
- Главным образом, это был намек для Холмса, что, в случае чего, мы и ему можем устроить известность, несколько отличную от той, к которой он привык. Великий сыщик провалил дело, и теперь приперт к стене неизвестным шантажистом.
- А вам не противно иметь дело с этим ушлым слизняком? – поморщился Бартнелл, имея ввиду в данном случае скорее все-таки Куиклегза, а не Холмса.
- Да, малый мерзапакостный и вечно вставлял нам палки в колеса, но я начинаю жалеть, что мы раньше не догадались использовать его в своих интересах. Согласованные утечки – за этим будущее.
- При условии, конечно, что личностям вроде Куиклегза можно доверять. Будет ли он помалкивать о своих источниках?
- В этом-то и проблема. Когда такой источник – сам Скотланд-Ярд, трудно не проболтаться, тем более такому хвастуну.
- И что в итоге? – суперинтендант вновь начал уступать унынию, так и не научившись делать это кротко. - Пока вы предлагаете метод, использование которого по-вашему же признанию неприемлемо из-за риска, я ломаю голову, с чем мне идти наверх. Как докладывать о сегодняшнем провале, есть идеи? И чем дальше заниматься?
- Предлагаю разделиться, - я чувствую, что пора снова прибирать к рукам инициативу, и пользуюсь отсутствием Грегсона, под шумок улизнувшего подальше от ярости шефа. - Инспектор Грегсон займется дальнейшей проверкой версии участия в событиях в Эплдор-Тауэрс кого-то из Мэйфэйр-Плэйс...
- Я же вам все объяснил! – побагровел Бартнелл. - Забудьте вы про это чумное место!
- Инспектору Грегсону с его осторожностью не составит труда действовать, не вызывая чьих-либо подозрений. Он ознакомил вас с показаниями доктора Максоммера?
- Да. Я читал то, что добыл для вас Симмондс. И заодно узнал, каким образом вы это заполучили. И это после нашего разговора!
- Поверьте, шеф, я вполне серьезно отнесся к вашему наказу, но ничего поделать уже было нельзя. Симмондс к тому времени уже был занят моим поручением, - соврал я с мгновенным вдохновением школьника, прогулявшего урок.
- Даже если и так, вы ни словом не обмолвились об этом.
- Честно говоря, боялся сглазить, вот и ждал, когда появится стоящая информация.
- Вижу, что объяснять вам, насколько безнравственно ваше поведение, бесполезно, - сдался суперинтендант. - Ох, доиграетесь, Лестрейд! Кто-кто, а я вас точно вытаскивать не стану, когда вы оступитесь.
- Так вот, шеф, если вернуться к этим показаниям...
- Доктора?
- Да. Теперь, благодаря им, мы имеем самоубийство как непреложный факт. Думаю, для начала следует получше ознакомиться с отчетом по факту смерти. Этим Грегсон и займется. Выстрел спрятать непросто. Кто-нибудь из слуг должен был что-то услышать или увидеть. Неслучайно, когда приехал Максоммер, никого из них в доме не оказалось.
- Удалили от греха подальше?
- Конечно. Иначе бы им пришлось давать показания. Убедительно рассказывать ложь не так просто, тем более ради чужой пользы. В подручных оставили только старика Уилкса, потому что в его преданности не сомневались. Тратить на него время – пустое дело, он не расколется. Нужно выходить на остальных. Их отсутствию в ту ночь наверняка предоставили объяснения. Придумывали наспех, есть надежда, что сработано грубо, и найдется за что зацепиться.
- Ну, а вы?
- Есть одна мысль. Помните наш разговор о сделке со Сноулзом?
Конечно, Бартнелл помнил. Совпало так, что почти тут же, как только я получил его согласие поработать с секретарем, у нас наметился существенный сдвиг. Дело пошло сразу в нескольких направлениях, и, едва появились почти одновременно заманчивые ниточки, тянущиеся к Холмсу и к Максоммеру, шеф передумал насчет идеи со Сноулзом, решив повременить с таким рискованным планом до худших времен, если таковые вернутся. И вот, кажется, они вернулись.
- Теперь-то точно отступать не приходится, - продолжаю я терпеливо убеждать Бартнелла. - Мы растеряли все. Эвелин Кроссуэлл нам пока не по зубам.
- Напомните, - просит шеф. - Это насчет показаний против Стэйтона?
- Да. Берем его в оборот. Для начала Сноулз подтвердит, что видел, как он возился с дровами у стены.
- Но подождите, - спохватывается суперинтендант. - Показания Холмса совпали же с его словами, значит, Стэйтон ничего не выдумал. И дрова не подкладывал, и погнался за ними, так?
- Да, все так, - сдерживаю я себя, так как принципиальность, коей шеф заразился от Грегсона, начинает меня порядком раздражать, - только вы говорите о том, чего у нас нет. "Показания Холмса" - где они?! Он только что от них отказался!
- Это не отменяет того факта, что Стэйтон изначально предоставил нам правдивые сведения. Его, возможно, не сегодня завтра придется отпустить. И вы, зная об этом, собираетесь взять его в оборот? Это как-то слишком даже для вас, старший инспектор.
- Позвольте, шеф, вопрос. Как по-вашему, я был достаточно откровенен со Стэйтоном в смысле наших ожиданий от него?
- В смысле откровенности вы сегодня превзошли все возможные границы, - в своеобразной манере согласился со мною Бартнелл. - Пожалуй, лишь материалы порнографического характера смогли бы составить вам хоть какую-то конкуренцию.
- То есть ему, безусловно, должно было хватить мозгов понять, что от него требуется?
- Ну вы и..., - во взгляде суперинтенданта странная мешанина выражений от страха до восхищения. - Чего вы хотите?
- Он отказался пойти навстречу следствию, и мы вправе рассматривать такое отношение как минимум как подозрительно неприязненное, - отвечаю я ему, практически не скрывая вызывающих интонаций, потому что чувствую, как злость жжет мне глаза. - И я считаю так: до тех пор, пока не будет официального свидетельства, мы о поведении Стэйтона ничего не знаем и вправе предполагать что угодно. Пусть отдувается за всех.
- И долго вы будете удовлетворяться такими предположениями?
- Сегодня же рассчитываю получить на него показания.
- Сегодня?! - опешил шеф. - Вы что же, намерены вернуться в Пентонвилль?
- Придется.
- Не сходите с ума, Лестрейд, время - полночь. Это вполне подождет до завтра. Поберегите нервы.
- Ради этого и поеду.
- Ясно. С Грегсоном вы, конечно, не советовались?
- К черту...простите, шеф. Нет, не советовался. Это я беру на себя. Мы принудим секретаря свидетельствовать в нужную сторону. Но теперь несколько по-другому. Я не намерен прощать Холмсу таких пощечин. И если поначалу я говорил, что Стэйтон пойдет под суд один, если не назовет сообщников, то теперь он их назовет непременно. И я уже знаю, кого.
- Холмс?! - озарился Бартнелл выражением, словно на него снизошло величайшее научное открытие.
- Это будет предметом торга со Стэйтоном. Сначала мы загоним его в угол признаниями Сноулза. Над ним замаячит петля, и мы дадим ему хорошенько помучиться. Ну, а затем предложим вариант, за который он ухватится с радостью. Не буду пока раскрывать всех карт. Боюсь спугнуть удачу.
- Ваша слабость, Лестрейд, состоит в том, что вы позволили себе увлечься своей ненавистью к Холмсу, - взялся за нравоучения суперинтендант, насколько зависящий от способностей своих подчиненных, настолько и завидующий всякий раз проявлениям этих способностей, так что выговоры с его стороны давно воспринимаются мною как своеобразная форма поощрения. - Это настолько захватило вас, что определяет все ваши поступки. И это плохо закончится.
- Вы ошибаетесь, шеф, полагая, что это мой единственный мотив. Есть более веская причина, заставляющая меня испытывать тревогу, пока Холмс на свободе. Из его показаний ясно, что он неплохо осведомлен об обстоятельствах происшествия. Он уже докопался до личности Кроссуэлла. Холмс хитер и, очень может быть, кое что придержал при себе. Нас там не было, а он - был и все слышал. Это серьезное преимущество. Возможно, у него есть догадки и по поводу этой незнакомки. При такой информированности у него совсем неплохие шансы раскрыть это дело. Учитывая, что это за дело, какие фигуры вовлечены в него, и сколько еще влиятельных лиц охвачены интересом к нему, я спрашиваю вас - вы хотите этого? Вы хотите, чтобы он утер нам нос?
- Безусловно, нет! - испуг вырвался из Бартнелла по-детски искренне.
- Значит, его следует остановить любой ценой.
- Слишком сложно играете, Лестрейд. Можете споткнуться сразу же, если секретарь заупрямится. Кроме того, даже если Сноулз примет ваши условия, взамен он, конечно, потребует освобождение в кратчайшие сроки.
- Конечно. Придется пойти на уступки.
- То-то же. А если сбежит? Весь план к черту. Ни свидетеля, ни обвиняемого. Это будет полная катастрофа. Все отправимся на покой.
- Придется объяснить так, чтобы и не думал даже. Ну и, конечно, будем приглядывать.
Виноватый вид вошедшего Грегсона не вызвал на лице шефа признаков смягчения. Если бы не снисходительность Тобби, не видать Холмсу той паузы, которой он так ловко воспользовался. Такая осечка не скоро забудется. Но сейчас он не один. Не смотря на позднее время, с ним Фрэнки – старый знакомый и действительно лучший и удивительно удачливый информатор Грегсона.
- Что у вас?
Фрэнки докладывает о наблюдении за Мэйфэйр-Плэйс. После признаний Максоммера стало очевидно, что пришло время побеседовать с вдовой. Но как избежать неусыпной заботы Джозефины Нэви? В ее присутствии разговор терял всякий смысл. Было решено установить наблюдение за домом, чтобы попытаться уличить момент, когда женщины хоть на короткое время расстанутся. Однако, такая мера привела к неожиданному результату. Мало того, что никто и не думал покидать дом, но и, как оказалось, нашлись желающие туда попасть. Четыре часа назад с поста заметили довольно энергичные телодвижения у входа. Неизвестный мужчина добивался, чтобы его впустили, и громко ругался с дворецким, который этому препятствовал.
- Четыре часа назад?! Почему так поздно сообщаете? - пытается устроить взбучку шеф, но тут его осеняет, что раньше поставить нас в известность никак не вышло бы, поскольку мы эти часы провели куда как бездарнее чем Фрэнки, мотаясь без толку в Вилль и обратно.
- Что-нибудь удалось узнать?
- Неизвестный упоминал супругу покойного, - отчитывается Фрэнки в своей равнодушной манере, с коей всегда преподносит важнейшую информацию. - Явно, собирался нанести ей визит, но получил твердый отказ. Раздосадованный он отправился в заведение Риткомба, ближайшее в тех местах, где ему помимо порции успокаивающего предоставили перо и писчую бумагу.
- Взялся писать письмо?
- Да. Но выходило, видно, не очень… Несколько раз зачеркивал, комкал и выбрасывал написанное. Я воспользовался минутой, когда он вышел остудить нервы, и обыскал мусорную корзину. Не бог весть что, но, думаю, вдруг вам будет интересно.
- Так вы оставили наблюдение?
- Я передал его Эдди. Мы договорились, что он поводит его остаток дня.
- Отлично. Если он приведет нас к своему жилищу, установить личность не составит труда. Показывайте.
Да, действительно, не бог весть что. Похоже, автора собственная писанина категорически не устраивала уже в самом начале. «Эвелин» - зачеркнуто. «Милая Эвелин» - опять не так. «Дорогая Эвелин». Ну, а что же дальше? «Ты же знаешь…» - отлично, мы тоже совсем не прочь узнать, но снова зачеркнуто, и неразборчивые каракули, снова обрывающиеся почти сразу.
- Каков он из себя? - интересуется шеф. - Сойдет за отставного военного? Нужен капитан.
- Очень даже сойдет.
Вижу, что это пока все, и мне тут нечего делать. Пора заняться делом, от которого воротит нос чистоплюй Грегсон. Снова Пентонвилль, только теперь за Сноулзом. Комендант уже отбыл домой, а тюрьма - такое место, где малейшая бюрократическая загвоздка из-за трепетного отношения превращается в настоящий камень преткновения, но, слава богу, бумага, выписанная Бартнеллом, обладает волшебной силой. Мне не только позволяют побеседовать с заключенным, но и выделяют для этого кабинет коменданта.
Я все еще чертовски зол, и эта злость мешает работать изящно, постепенно подводя собеседника к нужному состоянию, так что обхожусь без предисловий.
- Сноулз, напомните, пожалуйста, поточнее время, когда вы увидели, как Стэйтон таскает дрова к стене.
- Как вы сказали? – удивляется арестованный.
- К сожалению, это не попало в протокол вашего допроса, поэтому я прошу вас пояснить этот эпизод еще раз, чтобы подтвердить ваши показания.
- Я не давал таких показаний. Я только говорил, что сильно подозреваю его в этом.
- Послушайте, Сноулз. Ваша память подводит вас серьезнее, чем я думал. Серьезнее для вас же. Вы потому и испытываете сильное подозрение, что видели это, да в суматохе забыли. А теперь ленитесь вспомнить, но не мне же за вас это делать, верно?
- Кажется, мне оказывают большую услугу? - криво усмехнулся секретарь.
- Скромно сказано. Вас вытаскивают из трясины. Вы останетесь в стороне. Вы, а не Стэйтон. Но возможно и обратное, мне недолго отправить за ним. Выбирайте, может так случиться, что уже через пару дней вы окажетесь на свободе.
- Но расследованием занимается инспектор Грегсон, разве не так?
- Так.
- Почему же это предложение исходит от вас?
- Вижу, вы не глупый человек, Сноулз. Открою вам небольшой секрет. Только это должно остаться между нами. Ваше освобождение - моя личная идея. У инспектора Грегсона она пока поддержки не вызывает. Он склоняется к тому, чтобы засадить вас всех. А может, дойдет и до виселицы. Чем крупнее дело, тем больше почестей, сами понимаете.
- Но это же низость! – голос Сноулза дрожит то ли от возмущения, то ли от страха. - Форменное убийство!
- Убийственная низость? Не знаю, не мне судить. Не хочу, чтобы у вас создалось превратное мнение о моем коллеге. Он не преследует личной выгоды, напротив, искренне убежден, что все вы виновны и, может, даже выдумали своих грабителей.
- Да нет же! – восклицает секретарь.
- Но иных свидетелей, кроме вас, кто бы видел этих людей, действительно нет. Так что я вполне понимаю инспектора Грегсона.
- Что же остается? – тон его голоса свидетельствует, что ему удалось избавиться от смятения. Это мне не нравится. Слишком быстро этот тип берет себя в руки.
- Сам я придерживаюсь иного мнения. История с дровами мне, как и вам, кажется подозрительной. Если вы убедите меня, что я в вас не ошибся, в моих силах повлиять положительно не только на инспектора Грегсона, но и на ответственных людей в Департаменте, в чьих руках ваше дело. Так что все зависит от вас.
Долго ждать его решения не пришлось. Сноулз обретает вид готового к неприятному делу, и его подчеркнутая почти высокомерная отстраненность сменяется смущением от незнания, как же теперь наладить более доверительные отношения. Мне хорошо знакома эта смена настроений, и я, отдавая должное его усилиям, тоже не задерживаюсь в устаревшем теперь образе и стараюсь придать своей наружности признаки искреннего дружелюбия. Самое интересное состоит в том, что в такие минуты я его действительно в себе ощущаю.
- А как было бы лучше? - осторожно интересуется он. - Я просто не знаю…
- Конечно, понимаю. Очень похвально, что вы решили отнестись к делу не равнодушно и стараетесь учесть интересы следствия. Чтобы решить этот вопрос качественно, надо бы сначала ответить на другой, а именно: застав его за перетаскиванием дров, почему вы не пресекли эти действия? Как сами думаете? Неужели не догадались об их злокозненном предназначении?
Сноулз улыбается беспомощно и саркастически, оценив меру цинизма, с которой его загнали в угол, воспользовавшись его же уступкой. Издевательская манера допроса сбивает его с толку, и он, несмотря на уже озвученное предложение, все еще теряется в сомнениях, какая же роль ему отведена – благополучного предателя или жертвы.
- Я думаю, этот вариант все же не подойдет, потому что найти вам оправдание в таком случае затруднительно . Давайте подумаем как-то иначе, - предлагаю я и с гадостным чувством удовольствия отмечаю облегчение на его лице. Все-таки тот факт, что я оказался на крючке у Милвертона, не мог не сказаться на моем отношении к тем, кто служил ему. Я постоянно ловлю себя на желании мстить и изводить их, и все еще держу в голове как желаемый исход затянуть в дело обоих.
Сноулз закивал учащенно с все еще беспокойной физиономией.
- Допустим, вы увидели его с охапкой дров. Правдоподобно?
- Ну, не очень…, - замялся он.
- Что не так?
- Скажем, требует разъяснений.
- Вот и прекрасно. Вы их и потребовали. Поинтересовались, куда это он их несет. На что он вам ответил, что хозяин попросил растопить камин. Вам, естественно, это не показалось странным.
- Как сказать.
- Почему?
- Ну, вообще-то натаскать дров в дом обычно поручают кому-нибудь попроще.
- А Стэйтон, значит…
- Он работал у мистера Милвертона много лет, гораздо дольше меня. И считал себя на особом положении, личным слугой хозяина.
- Это интересно. Нужно подумать, как это использовать. Отсюда его амбиции и неприязнь к вам?
- Скорее, классовое неприятие. Я для него тот же слуга, но он не может не понимать, что я ему не ровня.
- Понятно. Вернемся к нашей истории. То, что вы застали Стэйтона за несвойственным занятием - нюанс, который можно опустить.
- Но он обязательно на него сошлется.
- Это только подтвердит его вину. У вас возникли подозрения, и вы решили проверить его слова, и даже сумели выяснить, что это ложь, но не успели принять мер. Сгодится?
- Вам виднее, - поморщился Сноулз, - но, если честно, только для непосвященных.
- Мы позаботимся, чтобы посвященных не было. Это уже детали. Теперь такой момент. Надо объяснить, как стало возможным, что вы застали его за этим? Что вы там делали? Может, производили обход лично?
- Это подойдет.
- Один?
- Я часто так делал. Проверял, все ли выполнено.
- Плохо, что никто не подтвердит ваших слов. Стэйтон может заупрямиться.
- Обязательно. Я его хорошо знаю.
- Но вы же могли захватить с собою кого-то из слуг? Рэндалла, например.
- Харри? - пожал плечами секретарь. - Почему бы и нет.
- Он согласится подтвердить ваши показания?
- Не знаю. Он же не в тюрьме, возможно, будет непросто его уговорить, - ввернул шпильку Сноулз.
- В каких он отношениях со Стэйтоном?
- Да так. Ничего особенного. Харри не упрям. Одним словом, покладистый увалень из Шропшира.
- Кто-нибудь еще, так же как вы, конфликтовал со Стэйтоном? Нужен кто-то, кто не подведет.
- Да нет, они его слушались без ропота. Ко мне с жалобами никто не обращался.
- Вот вы сказали «личный слуга хозяина». А не мог хозяин обидеть обожающего его слугу так, что он затаил злобу? Было бы замечательно.
- Не знаю. Если это поможет делу…
- Еще как. Мы бы имели мотив, объясняющий его измену. Допустим, вы что-то увидели незадолго до этих событий, а? Какую-нибудь унизительную сцену. Мистер Милвертон не сдержался и нанес преданному слуге оскорбление, убившее его любовь. Вспомните хорошенько. Что-нибудь подобное обязательно должно было случиться. Ну, на это у вас есть время. Пока скажу лишь, что рад был получить ваше согласие сотрудничать с нами.
Монтегю Сноулз как-то весь скукожился и поспешно отреагировал растерянной улыбкой, словно стеснялся оказанного доверия. Или это был стыд? Надеюсь, нет. Надеюсь, он не нашел ничего постыдного в том, что старшему инспектору Скотланд-Ярда виделось вполне нормальным.
- Смотрите, Сноулз, не сверните с выбранного пути. Теперь мы на вас рассчитываем, и водить нас за нос не позволим. Не хочется прибегать к угрозам, но лучше вам сразу знать все. Мы сейчас заключили с вами сделку, и, пусть вы ничего не подписали, не обольщайтесь – взять назад данное вами слово теперь уже поздно. Не пытайтесь исчезнуть, когда вас выпустят.
- А вы не возьмете назад свое слово?
- Зачем? Вы же видите, наша позиция основывается на ваших показаниях. Я выстраивал ее шаг за шагом на ваших глазах. Вы – ключевой свидетель, а следовательно, наш человек.
Во второй камере пока делать нечего. Я изменил планы и решил не браться за Уильяма Стэйтона до тех пор, пока не заполучу на свою сторону Рэндалла. Незадачливый ревнивец здорово перепугался, когда мы заставили его признаться о ночных приключениях в саду. Но потом, когда была найдена пуля, Грегсон своим приятельским отношением избаловал парня. Харри даже набрался наглости попросить у него разрешение иногда прогуливаться по Лондону, и Тобби позволил ему совершать недолгие отлучки с условием, чтобы он не болтал языком и особенно не вступал в разговоры с газетчиками.
Ночь уже близилась к трем, когда я добрался до Эплдор-Тауэрс. Дежурящий у ворот полисмен одиноко скучал на пустынной темной улице и, вытряхивая сон крупными высокими шагами, медленно удалялся вдоль стены в сторону фонаря. Тот, кто должен сменить его, спит в доме, и калитка, вероятнее всего, не заперта. Я приближался, глядя в спину полисмену, и меня охватило то странное и знакомое, наверное, каждому в ситуации, когда тебя не видят, желание проскользнуть незамеченным. Я даже ощутил волнение, с коим, поглядывая, не обернется ли он, словно вор на цыпочках добрался до калитки и потянул ее, замирая от детского страха перед ее возможным скрипом.
Не скрипнула. Я прошмыгнул внутрь и это дурацкое удовлетворение от удавшейся проделки нес с собой через весь сад, глупо улыбаясь самому себе.
- Это вы? – вопрошающий голос с близкого расстояния толкнул меня из темноты внезапно.
- Это я, - не успел я придумать ничего получше. - А это…полисмен?
- Полисмен за воротами. Так это вы, мистер Лестрейд?
- Да, - теперь-то я узнал Рэндалла. - А второй?
- Что вы! – усмехнулся Харри чистосердечно удивленно, как это выходит у детей или жителей сельской местности. - Они уже третий день как дежурят поодиночке.
Так-так. Хэмпстедский участок продолжает водить нас за нос.
- Что, не спится, Харри?
- Сколько ж можно дрыхнуть! Поскорее бы уже кто-нибудь заехал сюда.
- Плохой сон от нечистой совести. Лучше бы тебе снять груз с души.
- Шутите! Я вам все рассказал.
- Сам подумай, не зря же я сюда явился посреди ночи. Нужно, чтобы ты вспомнил еще кое-что. Сегодня я беседовал со Сноулзом.
- С мистером Сноулзом?
- Да. Ты, кажется, переживал за его судьбу. Так вот. Он рассказал, что в ту ночь он взял тебя в обход по саду, и вы…
- Я же сидел в кустах. Поджидал этого…
- Дослушай. То, о чем я говорю, было чуть раньше. Самое главное, вы застали Уильяма Стэйтона возле поленницы у флигеля. Он объяснил, что хозяин попросил его затопить камин.
- Мистер Милвертон? – переспросил Рэндалл тоном человека, сомневающегося в собственном слухе.
- Да. Сначала вы этому не придали значения и двинулись дальше. Но через несколько минут твой мистер Сноулз остановился и задумчиво, как бы разговаривая сам с собою, произнес: «Не нравится мне все это».
- Так и сказал?
- В точности. Вспоминаешь?
- Ну…, - замялся Рэндалл, почуяв, что затевается что-то скользкое, и его память - самое последнее, что меня сейчас в действительности интересует.
- Очень важно, чтобы ты вспомнил. Это здорово поможет.
- Мистеру Сноулзу?
- Поможет делу. И ему, конечно.
- Ну, если так надо…ладно, - произнес он так скоро и просто, что я растерялся.
- Так ты согласен? – на всякий случай решил я уточнить, всерьез подозревая, что он плохо понимает, о чем идет речь. - Это придется подтвердить и на суде.
- Согласен.
- Пойдем-ка на свет, - мне захотелось увидеть его лицо, чтобы убедиться, что он трезв. В доме остались запасы спиртного, и если эти бездельники решились вскрыть опечатанный погреб…Мы зашли в дом, но остались в холле. Мне не хотелось, чтобы Йен Рэйвен видел нас.
- Ты понимаешь, что все это значит? – не слазил я с него. - Я имею ввиду Стэйтона.
- Да уж, - ухмыльнулся он. - Не желал бы я оказаться на его месте.
Мне не хотелось развивать эту тему из опасений, что его совесть проснется, или он испугается последствий своей клеветы, если будет разоблачен. Но и эта быстрая и легкая победа вместо уверенности оставляла одно лишь недоумение. Вроде бы он осознавал, на что я его толкаю, но мне так и не пришлось прибегнуть к серьезному нажиму. Что в голове у этого простака? Так ли уж он наивен, как кажется, и неужели ему настолько наплевать на Билла Стэйтона?
Озадаченный я разглядывал Рэндалла, и чем дольше это затягивалось, тем сильнее он мне не нравился. Он либо страшно темен, либо…Я уже начал подумывать, что дело тут в другом. А если мы недооценили этого простофилю? Не пошел ли он на это ради освобождения «мистера Сноулза»? И не заключается ли в этом какой-то его собственный интерес? Того, что случилось сейчас, я никак не ожидал, но теперь мне стало припоминаться кое-что. То, чему когда-то я не уделил достаточно внимания. Какая-то тень, почти неуловимая, пробежала по лицу секретаря, когда мы заговорили о Рэндалле. И сам Харри в нашу прошлую беседу – то, как он поинтересовался будущим подозреваемых, виделось мне теперь несколько иначе. Было еще кое-что, что по прошествии размышлений вызывало вопросы. Из показаний Харри следовало, что весь отрезок времени с того момента, как злоумышленники проникли в оранжерею, и до выстрелов, он провел в саду. У нас и по сей день не было достаточно информации, чтобы восстановить хронологию тех событий по минутам, но по всему выходило, что это довольно продолжительное время, и, как бы ни был растерян Рэндалл, его ему вполне хватило бы, чтобы найти способ попасть в дом, а не торчать под окнами с задней стороны. Другое дело, хотел ли он этого. Чтобы проверить свою догадку, я решился на нехитрую провокацию.
- Кстати, Харри, сегодня вы с Рэйвеном последний раз ночуете здесь. Завтра вы должны подыскать себе жилье. Велено освободить Эплдор-Тауэрс. Как устроишься, сообщишь свой адрес. Это же касается и твоего приятеля Йена.
Я знал, что им хорошо платили, и нужды тратить жалованье за октябрь не было, так что волноваться насчет средств особенно не приходилось. Но у парня сделалось такое лицо, что объяснить это одной лишь досадой или угрюмым ожиданием предстоящих забот было бы ошибочным. Это была явная паника. Тугодум из Шропшира отчаянно напрягал непокорные извилины, чтобы решить задачку на сообразительность, ответ на которую нужен был ему немедленно. Я знал, какой вопрос вертится у него на языке, и помог ему:
- Если никого не знаешь в Лондоне, обратись к мистеру Сноулзу.
- Так он же…
- Пока что в Пентонвилле.
- Это тюрьма?
- Да, но скоро отпустим. Поскольку ты подтверждаешь его слова.
У него чуть не вырвалось «Когда?», но он сдержался. На прощанье я дружески похлопал его по плечу, но он, погруженный в свои размышления, уже меня не замечал. Итак, я выгнал его с насиженного места. Оттуда, где он ждал не нового хозяина, как заявил нам. Нет, он дожидался секретаря в надежде, что того, наконец, выпустят. У него нет иного адреса в Лондоне, известного Сноулзу, поэтому связь их, когда тот выйдет на свободу, оборвется. Как не потерять друг друга, вот о чем мучительно размышлял Харри, когда механическим истуканом шагал к дому. За ночь он постарается найти способ восстановить эту связь, ведь мистер Сноулз нужен ему настолько, что он, Харри – в общем-то славный малый – так запросто перешагнул через беднягу Стэйтона.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 18 мар 2018, 21:24

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

40. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

12 ноября 1895

В понедельник двенадцатого в первой половине дня последние слуги почившего хозяина покинули Эплдор-Тауэрс, миновав без затруднений и лишних вопросов пост у ворот дома. Господа Эй&Би - мои люди, доказавшие свой толк еще в непростых делах с Мориарти и Адэром - повели их тут же от стены, но вскоре им пришлось разделиться. Все складывалось так, как я и ожидал. Первым делом Харри избавился от Йена Рэйвена, который никак не мог взять в толк, почему Рэндалл не желает заниматься их устройством сообща и так старательно норовит от него отвязаться. Дошло до ссоры, и Рэйвен, плюнув в сердцах под ноги, круто развернулся и пошел в обратную сторону, а Рэндалл, пару раз обернувшись, с заметным облегчением на лице направился на юг. Впрочем, как сразу стало ясно, Лондона он не знал, поэтому на всем пути к Пентонвиллю постоянно справлялся насчет дороги у прохожих.
Обо всем этом я узнал позже от своих людей. В Ярде тем временем обстановка несколько подогрелась. Провал с Холмсом вызвал у высшего начальства двоякую реакцию. С одной стороны унижение, которое мы испытали, когда нас так нагло щелкнули по носу, передалось и наверх. Объяснения Холмса, феерически возмутительные, вкупе с явным лжесвидетельством Твумндидлов, не оставляли шансов быть воспринятыми иначе как насмешкой. Однако, вместе с тем, похоже, Холмса там желали больше попугать, чем вступать с ним в бескомпромиссное сражение. Так что новость, что столь знаменитую личность не придется привлекать к суду, вызвала по большому счету облегчение. Нам попеняли лишь за нашу беспомощность, с коей были выставлены в дураках не только мы, но и весь Скотланд-Ярд, и настойчиво рекомендовали заняться уже вплотную линией кругом-во-всем-виновных-слуг. То есть направлением, которое я предлагал Бартнеллу едва ли не с самого начала. Те достижения, что уже были получены на этом пути, благодаря моей инициативе, шеф теперь преподносил большим начальникам как первые результаты собственного плана.
Мне это было на руку, но я опасался, как бы освобождение Сноулза не произошло слишком рано и не сорвало мои планы. Ловушка только готовилась. Я собирался спровоцировать секретаря примерно так же, как это вышло с Рэндаллом, с той только разницей, что надеяться поймать хитрого Сноулза на ту же наживку, что и простака Харри, было бы наивно, и действовать следовало не в пример осторожнее и тоньше.
Вчера, закончив свой разговор с Рэндаллом, я уже двинулся через сад к воротам, но так и не дошел до них. Подспудная мысль, что только что своей уловкой я заполучил некое преимущество перед Грегсоном, и что упускать его ни в коем случае нельзя, заставила меня остановиться, чтобы хорошенько все обдумать. С некоторого момента ход расследования принял такой характер, что у меня стали появляться опасения, как бы из тени на свет не выплыло то, что коллегам моим знать никак нельзя. Мысль, что в определенный момент придется уйти в отрыв от них и перейти полностью на свою игру, давно беспокоила меня. Как угадать этот момент? Он приближался, я это чувствовал. Следствие пусть и с трудностями двигалось к разгадке. Мы упустили Холмса, но это было лишь тактической осечкой, вполне поправимой. Все понимали, что он в этом деле отнюдь не главная фигура. Одновременно с этим присутствовало устойчивое ощущение, что ведущие игроки уже появлялись в поле зрения следствия. Еще не было не то что доказательств - даже четкой, стройной версии, объясняющей все факты, но было именно это чисто интуитивное ощущение чьего-то напряжения, ожесточенного оттого, что мы прошли совсем рядом. Так же мне приходилось учитывать, что я и сам был одним из этих игроков. С каждым следующим шагом следствие приближалось к истине, которая была больше и сложнее того, что честный малый Тоббиас Грегсон мог себе вообразить. Мне следовало заставить его принять лишь часть ее, касающуюся убийства, пройти мимо того, что проливало бы свет на истоки этой истории, начавшейся в действительности еще раньше и вызванной личной заинтересованностью в ней старшего инспектора Лестрейда.
Не потому ли я поступил так с Рэндаллом, что все последнее время с мучительным страхом боялся упустить этот момент, и не тогда ли сказал себе, что вот он, пришло его время, иначе же, если медлить и выжидать дальше, я упущу свои шансы и неминуемо погибну? Это сродни прыжку - подчас, стоя у края и призывая свою решительность, так и не можешь сдвинуть себя, а он – этот прыжок – случается сам собою, когда вместо иссякших бессильных попыток приходит внутренняя тишина. Моему прыжку, который на первый взгляд случился также внезапно и неожиданно для меня самого, способствовали несколько удачных совпадений.
Все началось с этой нехитрой выходки, по сути шалости, когда я за спиной полисмена заскочил в сад, благодаря чему мой ночной визит остался незамеченным. В добавок к этому мне вспомнилось, что Рэндаллу с приятелем позволено покидать Эплдор-Тауэрс, и их уход не вызовет осложнений и вопросов, по крайней мере, до вечера, когда выяснится, что они не вернулись. То есть до некоторой поры эту комбинацию, включая мой разговор с ним, удастся сохранить в тайне. Сам не могу точно ответить, почему именно это обстоятельство – желание Рэндалла увидеться со Сноулзом – показалось мне столь важным, что я решил умолчать о нем. Пора уже было обзавестись собственным козырем, имея который, можно играть на опережение, просчитывая заранее ходы остальных участников. Освобождение Сноулза – дело решенное, согласие шефа уже получено. Конечно же, Грегсон приставит к нему своих людей, и дело тут не в его догадках. Просто человека, столь тесно связанного как с обстоятельствами дела, так и с нашими планами, необходимо контролировать. Зная о намерениях Рэндалла, я должен был попытаться использовать это преимущество, организовать их встречу в выгодных мне условиях, где Фрэнки Холланд, Эдди и прочие уши и глаза Грегсона окажутся бессильны что либо предпринять.
Сильно ли я рискую, если вдруг все сорвется и моя затея выплывет наружу? На данном этапе не слишком. Оставшихся слуг действительно собирались переселить из Эплдор-Тауэрс в связи с объявившимися лицами, заявившими свои права на наследование дома. Разговор об этом уже был. Так что я всего лишь выпихнул Рэндалла оттуда на день-два раньше запланированного. Формально я почти ничего не нарушил, при условии, что Рэндалл и его приятель Йен на следующий же день сообщат полиции свои новые адреса. Я не сомневался, что у них они будут разные, и что Рэндалл сделает все возможное, дабы отвязаться от Рэйвена и получить полную свободу действий в контактах со Сноулзом. В зависимости от того, чем у них обернется дело, я либо покаюсь перед Грегсоном в том, что не посвятил его в игру с Рэндаллом, и он меня благородно простит, как это случалось уже не раз, либо пойду еще дальше по скользкому пути укрывательства и двуличия.
Обдумав все это, я понял, что и уйти из сада мне следует так же скрытно, как я попал сюда, и тут мне вспомнилось хитроумное приспособление Холмса. Кляня себя за то, что вынужден воспользоваться порождением его выдумки, и не находя в то же время лучшего варианта, я свернул в сторону флигеля, миновал его и достиг стены. Там все еще лежали поленья, по большей части разбросанные беспорядочно. Я восстановил горку, влез на нее и перемахнул через стену с ощущением, которое надеюсь больше никогда не испытать. И вот теперь я как на иголках ждал новостей о Рэндалле, а тем временем в Ярд стекалась любопытная информация.
К полудню личность мужчины, поднявшего шум у дверей Мэйфэйр-Плэйс, была установлена. Капитан Сидней Проскетт, недавно подавший в отставку и вернувшийся из Судана. В Лондоне он слоняется по салонам и клубам, куда только пускают, в надежде обзавестись нужными знакомствами.
- Думаю, скоро таких мест для него может сильно поубавиться, - убежденно басит Фрэнки.
- Что-то не так с манерами?
- Довольно безрассуден. Вроде бы нуждается в связях, и пытается наводить их, но вместе с тем своими выходками сам же заставляет шарахаться от себя всякого здравомыслящего.
- Ясно. Годы, проведенные в Судане, не прошли бесследно и сделали из него развязного гуляку.
- Точно. Мне доводилось бывать в колониальных гарнизонах. Применить понятие этикета к тамошним нормам я не решусь. Это слишком специфично и трудно воспринимается здесь. В общем, в двух словах – классический отставной офицер среднего чина, вернувшийся из знойной саванны в нашу славную и скучную среду. Он уже успел кое-где слегка пошуметь. Похоже, желает добиться всего и сразу – признания, покровительства больших фигур ну и, конечно же, любви всех женщин, независимо от их семейного положения.
- Что же может связывать Эвелин Кроссуэлл с таким типом?
- Из его попыток написать письмо понятно, что имеется ввиду давняя романтическая история. Что-то из их юности. Мы проверили. Он родом из Брэкнелла и вырос там. Эвелин Кроссуэлл свои юные годы провела в поместье родителей в Беркшире. Оттуда до Брэкнелла, как говорится, рукой подать.
- Как давно он в Лондоне? Поточнее.
- С июля. Если он совался во все двери, рано или поздно они могли где-нибудь встретиться.
- Допустим, эта история – давняя, почти забытая – ожила, и страсть вспыхнула вновь.
- Мне трудно представить рядом с миссис Кроссуэлл этого кутилу, - качает головой Грегсон.
- У Эвелин Кроссуэлл были непростые и совсем не безоблачные отношения с супругом, - замечаю я в ответ. - И потом, давние юношеские привязанности, обратившись за годы в воспоминания, только прибавляют в притяжении, все более обрастая идиллическими преувеличениями. Возможно, этот мот и повеса Проскетт в ее обществе становился несколько другим. Остальное дорисовывало ее воображение, истосковавшееся по канувшим в прошлое счастливым временам.
- Ладно, - уступает Тобби. - Тогда уж и допустим, что слухи дошли до Кроссуэлла.
- Мы, конечно, мало что могли успеть за сегодня, - спешит осадить нашу прыть Фрэнки, - и следует еще хорошо поискать, но только пока что о слухах нам ничего не известно. Возможно, их и не было.
- Проверяйте. Они должны были где-то пересечься. В любом случае, муж как-то узнал об их связи. Поставьте себя на его место. По общему мнению это был крайне тщеславный человек. Он уязвлен в самое…
- В самое самолюбие, - крякает Фрэнки, ни разу не замеченный в симпатиях к истеблишменту.
- И все это на фоне его нешуточных трудностей в комитете. Он закачался, и как никогда нуждался в покровительстве. Вся его поддержка – это ее дядя, лорд Сэвидж. Он полностью зависел от его отношения.
- Да уж, - мрачно сочувственно отзывается Грегсон. - В такой ситуации он и думать не мог устраивать сцены жене. Тем более что скандал еще сильнее ударил бы по его положению.
- Напряжение, колоссальное напряжение. Он мог его не выдержать. Все как будто сходится.
- Но как все это может быть связано с Милвертоном?
- А так. Кроссуэлл наступил на горло собственной гордости и готов был проглотить унижение, лишь бы история не вышла наружу и не уничтожила его окончательно. Карьера, вот главное в его жизни, с чем согласны все, кто его знал. Но до Милвертона она все же добралась. Помнишь его разговор с секретарем в библиотеке?
- Тот, что подслушал Холмс? О горничной леди Кроссуэлл?
- Да. Возможно, ей удалось выкрасть что-то из переписки ее хозяйки с этим хлыщем в погонах. При условии, конечно, что Холмс не подсунул нам ложь, чтобы увести нас в сторону от нужного следа. Все-таки он еще питает надежды опередить нас.
- Кого же шантажировал Милвертон? – не отстает Тобби. - Неверную жену или рогоносца мужа?
- Два варианта. Первый. Кроссуэллу, раздираемому неурядицами на службе, некогда уделять внимание супруге. Общие знакомые отмечали, что они все реже появлялись в свете вместе. Так что ее связь он проглядел у себя под носом. Тогда шантаж пришелся на миссис Кроссуэлл и, по видимому, не принес Милвертону желаемого результата. И он из мести разоблачил ее перед мужем.
- Что же, выходит, она отказалась платить?
- Возможно. Второй. Муж знал о связи жены, как мы уже говорили, но предпочел молчать. Тогда Милвертон душил его угрозой предать историю гласности и выставить его ничтожеством, молча сносящим оскорбление ради защиты лорда Сэвиджа в комитете. Положение одновременно унизительное и подозрительное – если в протекции нуждаются настолько, что готовы понести потерю чести, значит дело нечисто, и есть что скрывать. Но мы должны не забывать, что нас все это устроит при одном раскладе – что смерть в Мэйфэйр привела к убийству в Эплдор-Тауэрс. Стала ли бы вдова мстить за смерть мужа, отношения с которым в последнее время разладились настолько, что у нее появился любовник? Скорее, она пошла бы на это, чтобы искупить собственное унижение. Так что оскорбление должны были нанести лично ей.
- Значит, вариант первый? Шантаж леди Кроссуэлл?
- Да. Но я вот о чем думаю. Этот тип – я про капитана - мог запросто преувеличить нечто совершенно несерьезное в собственных глазах. Ужасно чешутся руки его порастрясти, но ума не приложу, как это сделать.
- Я против, - мгновенно реагирует Грегсон. - Вопрос слишком деликатный. Все это выйдет наружу, иначе никак. Если попытаться расколоть его и напугать, что он влип в грязную историю, он может насторожиться, причем здесь полиция, если дело закрыто. Рассчитывать, что этот кутила станет держать язык за зубами, бессмысленно. Завтра же по Лондону пойдут слухи, что Ярд возобновил интерес к истории в Мэйфэйр.
Я и сам уже представлял себе, что будут говорить о смерти Кроссуэлла, и какие строить версии после нашего разговора с капитаном Проскеттом, ибо такие отталкивающие субъекты еще и страшные болтуны. Единственное, что пока можно сделать, это установить за ним наблюдение. Подождем, может, он еще что-нибудь выкинет и даст нам повод к нему зацепиться.
Мы еще вовсю обсуждали бесшабашного вояку, когда пришел черед следующей новости. В силки, расставленные Грегсоном, попалась птичка, выпорхнувшая из Мэйфэйр-Плэйс. Удачливый охотник – Симмондс, которого нам все-таки отдали взамен обещания, что дела наши пойдут веселее. Он сразу же поступил в распоряжение Грегсона и с парой человек караулил неподалеку от дома Кроссуэллов.
За то время, что я отсутствовал, Грегсон успел изучить дело Кроссуэлла и обнаружить в нем предостаточно странностей. Досадно, что мы раньше не заинтересовались им, но теперь они тем более очевидны. Действительно, все слуги кроме Уилкса в столь поздний час оказались по разным причинам вне дома и не были допрошены в качестве свидетелей. Тобби верно определился с выбором самого слабого места в этой наспех сооруженной обороне. Молодая горничная Рэчел Харруэй, которую наняли всего за две недели до случившегося. Из отчета следовало, что она в тот вечер отпросилась ухаживать за больной матерью в Кройдоне. Разумеется, Тобби начал с проверки этого факта и установил, что с матерью она действительно увиделась, но та оказалась вполне здорова, и появление дочери восприняла как счастливую неожиданность. Рэчел не догадалась предупредить ее, и словоохотливая старушка выболтала все, что знала - о том, как возбуждена была ее дочь той ночью "историей у хозяев, которую она не может рассказать, потому что поклялась хранить страшную тайну, но может быть, когда-нибудь недели через две или через месяц..."
- Сколько она пробыла у матери? - спросил я.
- Хороший вопрос! - улыбнулся в ответ Тобби. - Полтора суток.
- Даже так?! То есть она вернулась не на следующий день?
- Вот именно. Лишь наутро через день. Мать очень переживала, что она так задержалась у нее, но та ее успокоила. Опять же уклончиво. Сама бы она не осмелилась прогулять лишний день, так что, скорее всего, ей так и велели. Похоже, наши дамы предпочли перестраховаться, опасаясь, что дознание затянется.
- Дамы? - усмехнулся я. - Вспомни, в каком состоянии застал Максоммер леди Кроссуэлл. Вдова не в счет. Нет. Определенно, вся эта завеса ее рук дело.
- Ее?
- Когда я говорю "ее", я имею ввиду Джозефину Нэви. Не удивлюсь, если дело тут не только в перестраховке. Понимаешь, о чем я?
- Кажется, да, - кивнул Тобби. - Ты имеешь ввиду, что, если остальные получили те же инструкции, что и Рэчел, выходит, слуги отсутствовали не одну ночь, а две, а значит, их не было в доме и в ночь убийства Милвертона. И никто не покажет, покидал ли кто из женщин в это время Мэйфэйр.
- Вот именно.
- Но это слишком фантастично. Неужели уже тогда, когда только-только Кроссуэлл пустил в себя пулю, она уже знала, что им - ей или ее подруге - понадобится алиби на следующую ночь? У меня в голове не укладывается не только этот мгновенно продуманный план мести, но и сам факт, что мстить собиралась она, а не леди Кроссуэлл. Каковы ее мотивы?
- Допустим, она из тех, кто оскорбления, нанесенные близким людям, принимает на свой счет. Да, она резка и одержима властью в том числе и над друзьями, но она по своему любит их, и ее любовь, как все, что из нее исходит, также категорична и не терпит никаких возражений. Взять хотя бы, как она взялась уладить дело с доктором - тоже, по сути, не свое!
Тогда мы на этом прервались, но Грегсон продолжил свои изыскания. Нечто подобное выяснилось и с другими. Единственный, кого допросили в ту ночь, дворецкий Уилкс - тот, что доставил Максоммера – очевидно решился держаться лжи до конца, и тратить на него время было бы неразумно. Поэтому Грегсон начал с девушки. Понимая, что допросить ее в Мэйфэйр – дело безнадежное, Тобби поручил Симмондсу следить за домом в надежде, что ту отправят с каким-нибудь поручением. Расчет оправдался. Горничную перехватили у портнихи с заказом для Джозефины Нэви. Симмондс долго не раздумывал и прямиком заявил, что дать показания ей все-таки придется, и если они хоть в чем-то отойдут от истины, то, учитывая, что дело закончилось смертью… Несчастная Рэчел не оказала сопротивления, тут же разрыдалась и в подарок получила обещание великодушного инспектора, что ее слова без надобности нигде не пройдут и никому не навредят. Понятно, что она, как и остальные, по доброте своей оказывает услугу тем, кто ее нанял, но теперь это уже опасно, и ей нужно подумать в первую очередь о себе.
Избавив девушку от ненужных обязательств и ложного чувства вины перед теми, кто втянул ее во все это, Симмондс выслушал ее признания. Да, она слышала выстрел, когда убиралась в спальне хозяйки. Как и все, кто был в доме, она очутилась у двери кабинета мистера Кроссуэлла. Были еще слуги и, конечно, хозяйка и ее ближайшая подруга. Дверь взломали. Покойного она видела с порога. Никто из слуг не приближался к нему. Хозяйка, сделав пару шагов туда, где поправить что-либо уже было невозможно, лишилась чувств, и она, Рэчел, помогала мисс Нэви приводить ее в сознание. Револьвер, лежавший на полу, попался ей на глаза и после этого снился еще несколько ночей. Да, кажется, было еще посмертное письмо или что-то подобное. Она видела, как мисс Нэви взяла это со стола и быстро пробежала глазами. Ей запомнился ее взгляд. Яростный, как будто бы покойный провинился этим ужасным поступком перед нею. Похоже, мисс Нэви была крайне раздражена тем, как это все некстати. Затем этот взгляд, не сменив выражения, стал метаться в поисках выхода, но недолго. О, да, это железная женщина, и она быстро взяла все в свои руки. Спасибо ей, потому что иначе Рэчел даже не хочется думать, что было бы. Все растерялись, многие плакали. Мисс Нэви собрала всех слуг и заявила, что ради интересов их доброй госпожи о правдивых показаниях не может быть и речи. Но она не заставила их лгать. Нужно было только исчезнуть на время. Единственный Уилкс вызвался остаться, потому что требовалась его помощь. Это значило, что ему придется подтвердить нужное, и он согласился. Остальные были отправлены кто куда. Всем были выданы деньги обустроиться на эту ночь и следующие сутки.
- Похоже, у нас появляется все больше поводов побеседовать с Эвелин Кроссуэлл? – оживляется Тобби.
- Мы на верном пути. Максоммер, Проскетт, а теперь еще и слуги. Естественно, она признается, но что дальше? Боюсь, мы не найдем с ней общего языка до тех пор, пока рядом находится Джозефина Нэви. Она, конечно же, настоит на своем присутствии, и, можешь поверить мне, нам не хватит духу ей отказать.
- Ладно, подождем, но наблюдение снимать не будем. Должно же нам когда-то повезти.
На том пока и останавливаемся, и я, угадав удачный момент, исчезаю из Ярда, потому что мне давно пора быть там, где на связь со мною без риска для нас могут выйти мои люди. Очень вовремя. Как я узнал позже, уже к полудню Харри Рэндалл добрался до Пентонвилля и остановился неподалеку от высоких ворот тюрьмы. Первая радость от успешно выполненной задачи быстро сменилась растущей час от часу нервозностью. Нетерпение на лице парня все чаще уступало место отчаянию. Сколько еще ждать? Может, Сноулза выпустят завтра или послезавтра? Не торчать же здесь всю ночь. Пора было заняться поисками ночлега. Но и пропустить мимо себя Сноулза ему категорически не хотелось.
Топчась на Каледониан-роуд и стараясь ни на минуту не упускать из виду ворота, он высматривал подходящих людей и обращался к ним с расспросами. Приближались сумерки, похолодало. Наконец, какой-то сердобольный прохожий сжалился и, не смотря на занятость и спешку, вошел в положение и выслушал беднягу, стараясь не слишком лезть с советами. Естественно, добряком оказался мой мистер Эй, человек вообще-то весьма мрачный, хотя и по-своему полезный. Простак Харри не заметил, что желание открыться в нем родилось не от того доверия, что внушал вид участливого слушателя – наоборот, мистер Эй, зная о пугающем впечатлении, которое неизменно оказывает его наружность на слабонервных, предпочел дождаться глубоких сумерек, дабы Рэндалл, разглядев его хорошенько и встретившись глазами с акульим взором, ненароком не пустился наутек. Однако, мистер Эй умел, если надо, меняться в добрую сторону хотя бы голосом, вкрадчиво добираясь до почти добросердечных интонаций. Особо искусной игры для впавшего в уныние Рэндалла не требовалось. Харри не понял, что язык его развязали ловкие ненавязчивые расспросы, и благодарил судьбу, что та подбросила ему в нужный час такого человека, замечательного мистера Арджента. Но оказалось, что ему повезло вдвойне. Мистер Арджент как раз помогает обставлять такие делишки. Через нужных людей с заключенными Вилля поддерживается давно налаженная связь. Его приятель участвует в этом. Через него можно передать и письмо, только придется раскошелиться. Харри, услышав внушительную сумму, согласился не задумываясь. Наивная душа, он даже не насторожился, как приятель мистера Арджента будет среди шести тысяч заключенных отыскивать некого мистера Сноулза. Для такой затеи требовалось знать номер камеры, но простодушие и неопытность деревенского парня сыграли нам на руку. Тем временем, мистер Би прибыл в условленное место и сообщил мне, что дело движется в нужном направлении, и совсем скоро ситуация потребует моего непосредственного участия. В восемь часов вечера в таверну на Хантингтон-стрит, где мы с ним дожидались новостей, пожаловал новоявленный мистер Арджент.
- Где он сейчас?
- Там же, - ответил мистер Эй. - Я велел ему ждать моего возвращения. Он хочет передать записку, где укажет свой адрес, но еще не искал жилья. Я обещал помочь.
- Прекрасно, вот и возвращайся. Поселим его у Бесноватой Задницы. Назовешь ему адрес, пусть пишет записку и ждет. Передашь ее сюда и отведешь его на место.
Через полчаса записка была у меня в руках. За исключением многочисленных ошибок, затрудняющих чтение, текст выглядел следующим образом:
«Мистер Сноулз, сэр, это я - Харри. Я все переживаю, как вы поживаете. Очень надеюсь, что хорошо. Даже если это не так, рад сообщить вам, что ваши дела совсем скоро поправятся. Новость верная. Прошу вас не забыть ваше обещание. Я поселился в Кэмдене у миссис Вулидж ….» Далее следовал подробный адрес, упоминать который здесь я не хочу.
Несмотря на заискивающий тон, получателю напоминали о каком-то обещании. Впечатление прибавляли и крупные решительные буквы.
- Это его рука? - удивился я почерку.
- Нет, моя, - ответил мистер Эй. - Он не умеет писать и попросил меня.
Упомянутое мною прозвище, столь грубое, что я не хочу больше его повторять, принадлежит одной хитрой старухе, сдающей комнаты в ветхом двухэтажном доме в мрачном и замызганном закутке, коих предостаточно в Кэмдене. Прозвище миссис Вулидж родилось неспроста и вполне отражает непростой характер этой женщины, но более всего она ценит деньги и прикрытие, которое ей крайне необходимо с тех пор, как у нее завелась привычка селить у себя контрабандистов, сутенеров и прочий сброд, пребывающий в сложных отношениях с законом. Эту услугу я ей обещал в обмен на две комнаты, которые всегда будут свободны и готовы при случае поступить в мое распоряжение. Комнаты эти расположены одна над другой, и из верхней через ловко замаскированное отверстие в полу можно наблюдать за всем, что происходит в нижней.
По иронии судьбы это место находится совсем недалеко от дома, где жил покойный старик Барнс – наш незадачливый свидетель и утопленник. Так что не удивительно, что и дом старухи стоит у самого канала Риджентс, и из окон обеих комнат открывается безрадостный вид на его грязные воды. Лодка, привязанная на этой стороне у самых стен дома, наводит на мысль, что жильцы старухи неслучайно избрали его местом жилья. Соседство с каналом весьма удобно, когда беглецу требуется отсечь от себя преследователей. Достаточно лишь перебраться на тот берег.
Комната внизу не имеет засова. Запереться можно только на ключ, но у меня есть запасной. Мистер Би долго возился с замком, пока наконец добился того, что я требовал – чтобы оставленный изнутри в замке ключ можно было без труда вытолкнуть, просто вставив свой в прорезь снаружи. Окно в этой комнате тоже только на первый взгляд выглядит надежным и легко открывается с улицы. Так что защитить своего обитателя эта комната не в состоянии, зато прельстить обманчивым впечатлением безопасности – пожалуйста.
Жизнь в этом недружелюбном месте стоит не дорого. Жители напуганы и не спешат на зов о помощи, так что полагаться стоит лишь на собственные силы. Рука закона и порядка здесь почти не чувствуется. Даже если люди Грегсона сунутся сюда, им придется остаться снаружи, и чувствовать себя в этой мрачной атмосфере они будут неуютно. Такие агенты – осведомители, наблюдатели - не наделены правом ношения оружия. Многие из них даже не являются сотрудниками Ярда, хотя для оплаты их услуг из кассы выделяется определенная сумма. Так что в своих возможностях действовать настолько активно, чтобы помешать моему замыслу, они будут ограничены. Лучшего места, куда бы я мог пристроить малыша Харри, невозможно сыскать. С мыслью, что пока все складывается как нельзя лучше, я отправился в Пентонвилль.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 25 мар 2018, 22:23

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

41. ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА УОТСОНА

12-13 ноября 1895

Листая страницы «Divi Britannica» - бессмертного труда любимого мною сэра Уинстона Черчилля, и вспоминая в связи с этим некоторые подробности из жизни самого автора, я однажды остро осознал, как мы с ним духовно близки. «Верен, но несчастлив» - с этим изречением, избранным кавалером-полковником себе в качестве девиза, в коем вкус печали столь осязаем, я отождествляю свою жизнь на всем том ее протяжении, что берет начало с того дня, когда состоялось мое знакомство с Холмсом. Любовь приносит только раны. Последнюю, совсем свежую, я получил, когда явился свидетелем ревности Холмса к невесте. И это притом, что Агата Твумндидл ворвалась в нашу жизнь вопреки нашему желанию. Неужели женщина способна так быстро подчинить себе мужчину?! Неужели такая женщина способна так быстро подчинить себе такого мужчину?! Но Холмс поспешил успокоить меня.
- Вы так рассуждаете, Ватсон, потому что не знаете условий нашего договора с ее папашей.
- Того, что вы подписали у нотариуса?
- Именно. Твумндидл посчитал, что я у него в кармане, и мы быстро подмахнем бумаги. Но мистеру Шеридану пришлось основательно задержаться в тот вечер, и все потому, что я бился за каждое слово, стремился выжать максимум для себя из каждого кабального пункта, выторговывал себе встречные уступки взамен бесстыдных притязаний будущего родственничка, в общем, сражался как лев.
- Жаль, я не пошел с вами. И что же вышло?
- Во-первых, мне удалось отсрочить свадьбу. Твумндидл настаивал на немедленном скреплении брачных уз. Я же добился, что это произойдет только после завершения следствия, суда и прочих мероприятий, означающих окончательное снятие с меня не только обвинений, но и самых ничтожных подозрений.
- Как же он согласился? – удивился я.
- Естественно, ему были нужны гарантии. Едва наступит такое событие – допустим, судебный вердикт, естественно, благоприятный для меня – я буду обязан в трехдневный срок организовать и провести за свой счет венчание в церкви и праздничный обед по случаю женитьбы на его дочери.
- Понятно, - вздохнул я. - А обязательно приглашать их на этот обед, или обойдемся скромной компанией с миссис Хадсон?
- Обязательно, Ватсон, хотя я понимаю вас.
- А если…
- Да нет же, свадебный обед никак не может обойтись без отца невесты...да и без невесты, пожалуй, тоже. Вам придется с этим смириться.
- Вы не поняли, Холмс. Я о другом. Если вы не исполните это обязательство - не женитесь на ней и не накормите их обедом, что тогда?
- А если нет, то я обязуюсь в тот же срок выплатить неустойку, или компенсацию, как хотите, в размере шестисот сорока семи фунтов шестнадцати шиллингов и восьми пенсов.
- Но это же неподъемная сумма! – поразился я. - Нам никогда не добыть таких денег. И что за странное число?
- Он очень многое учел в своем расчете. Самая запутанная его часть все о том же – тот невосполнимый ущерб, нравственный и физический, который понесет еще не окрепшее существо за время ожидания несостоявшейся свадьбы. Интересно, что он сумел определить денежное выражение не только самому факту моего возможного уклонения. Учтено и то количество честных и благородных сердцем, а то и – чем черт не шутит! – происхождением мужчин, которых она вынуждена будет пропустить мимо себя без какой либо пользы за время нашей помолвки, если она окажется бесплодной.
- Как ему может быть известно это количество?
- Оно рассчитано с учетом темперамента невесты, о котором у папаши за последние годы собраны обширные сведения. Он взял на вооружение статистику, и мне пришлось согласиться. Вы же знаете мою слабость к эмпирике. Но я даже не стал особенно сверять его цифры. Главное для этого хитреца другое. Если просто обязать меня по договору жениться, сложно будет применить ко мне наказание за отказ. Закон до сих пор очень туманно рассматривает такие дела. А вот невыплата неустойки автоматически превращает меня в банкрота, нарушившего свои финансовые обязательства. Итог - долговая яма. Нет смысла опять попадать в тюрьму, уже избежав ее с помощью этого кровопийцы. Так что жениться мне придется.
- Тон, с каким вы начали рассказ о вашем договоре, поначалу вселил в меня надежду, - признался я с горечью.
- Дослушайте, это еще не все. Отсрочка свадьбы далась мне тоже недешево. Этому лихоимцу не терпится побыстрее заполучить свое. Поэтому он согласился перенести день рождения моего союза с его дочерью при условии, что каждый день с начала действия договора до наступления брака будет оплачиваться. Мне неприятно вам об этом говорить, но мы уже платим жениховские, Ватсон.
- Как вы сказали? – не расслышал я.
- Жениховские. Так он это назвал. Ежедневные отступные жениха, пока он не обратится в степенного мужа.
- Много? – с опаской поинтересовался я.
- Если в день, то не слишком. За неделю уже больше, а за месяц набежит такая сумма, что захочется побыстрее сыграть свадьбу.
- Кошмар. А где она будет жить?
- До свадьбы – с отцом. А после нам придется забрать ее к себе.
- Но миссис Хадсон вряд ли согласится жить с нею в одной комнате. Значит…
- Конечно, в моей. Полоумная старуха обязательно устроит сцену, мол, ваша жена, вы с ней и живите. Вы же знаете ее характер! Радуйтесь, дружище, что вам не придется делить свою комнату с ее папашей.
- Как?! – вскричал я.
- А так. Они порываются въехать к нам на Бейкер-стрит всей своей семейкой. Втроем.
- Есть еще третий?
- Собака. Тот самый милый песик, который охранял Эплдор-Тауэрс. Оказывается, Агата под шумок забрала его с собою. Но я строго настоял на том, что наша квартира вместит только одного, втайне надеясь, что отец остановит свой выбор на собаке. Это чудовище чрезвычайно прожорливо и потому дорого ему обходится. Однако он предпочел сбагрить нам дочь, и я опасаюсь, что у нее не менее превосходный аппетит.
- Бедная миссис Хадсон, - впервые совершенно искренне посочувствовал я нашей хозяйке. - Она не вынесет присутствия еще одной женщины под крышей своего дома. Все наши мелкие стычки с нею покажутся сущим пустяком по сравнению с тем, что в скором времени всех нас ожидает.
Холмс вздохнул согласно, и мы помолчали. Безрадостная картина нашего скорого будущего разворачивалась перед моими глазами, и из положения своей осведомленности о характере пассии Холмса новый жизненный уклад виделся мне вполне четко со всеми ужасными подробностями. Два раза я имел дело с Агатой Твумндидл, и оба раза закончились безобразными сценами – дракой и оскорбительной перепалкой. Этой особе палец в рот не клади. Она бойкая и сидеть тихо в углу не будет. Думаю, она станет совать свой нос во все, включая наши дела. Я представил себе, как в ответ на какую-нибудь мою догадку или версию она, презрительно шмыгнув носом, громко выкрикнет: «Чепуха! Что за недоумок твой приятель, Шерли! Где ты его откопал?» и вызывающе выплюнет в мою сторону косточку от вишни или селедки. Голос Холмса вырвал меня из тоскливого плена предчувствий.
- Ладно, Ватсон, хватит хандрить. Теперь поговорим о моих преимуществах. Я тоже кое-чего добился. О, что это была за схватка! Мистер Шеридан смотрел на нас с благоговейным ужасом, словно времена гладиаторов вернулись. Во-первых, Агата Твумндидл обязана теперь держаться своих последних показаний…
- Последних – это…
- Тех, что нам выгодны. Держаться вплоть до суда.
- Но она и так их дала.
- Но наши визави из Скотланд-Ярда не оставляют попыток переубедить ее в этом. А теперь она обязана их подтверждать по договору.
- А если нет?
- А если нет, то она обязуется выплатить неустойку, или компенсацию, как хотите, в размере шестисот сорока семи фунтов шестнадцати шиллингов и восьми пенсов.
- Кажется, эта сумма уже…
- Да. Я посчитал себя вправе отстаивать свою личность симметрично их аппетитам, так что это та же самая сумма, и у нее ее тоже нет, так что ее тоже ожидает долговая яма.
- Вы можете соединиться с ней прямо в этой яме, если оба не соблюдете свои обязательства, и вам придется с нею делить тюремный угол вместо семейного очага, - предположил я.
- Нет, - возразил Холмс, - потому что в случае ее отказа подтвердить показания я схлопочу обвинение в убийстве Огастеса Милвертона, и мною займется уголовный суд. Но главный пункт– предмет моей гордости, над которым в бессильной истерике бился Твумндидл, пуская эпилептические пузыри – ждет вас впереди. И он имеет прямое отношение к эпизоду, вызвавшему вашу ревность. Догадываетесь?
- Вы про того фрукта, что вырос перед нею из ниоткуда и принялся хватать ее за руки?
- Да, и ретировался при нашем виде. Так вот. Мы прописали случаи, достаточные для отмены свадьбы, продления ее отсрочки или аннулирования брака, если таковые будут иметь место уже после его заключения. В зависимости от тяжести проступков мисс Твумндидл – надеюсь, мне никогда не придется называть ее иначе! – явных измен, легкомысленных флиртов или просто поверхностного заигрывания, являющегося по их мнению безобидным проявлением женского автоматизма, в общем, всех тех всевозможных примеров неосторожного и предосудительного поведения вероятность снятия с меня обязательств супружества будет возрастать, а благополучный момент избавления - приближаться. Причем речь идет не о разрыве договора – столь нужные нам обязательства мисс Твумндидл останутся в силе. В идеале, если моя невеста даст себя поймать, я останусь холостяком с алиби, которое ей придется мне обеспечить!
- И когда же наступит этот момент избавления?
- Это было самым трудным в наших переговорах. В споре мы переломали много копий, а Твумндидлу хотелось переломать мне еще больше ребер, но вопрос того стоил. Как трактовать такие эпизоды и меру вины той, что непременно во что-то подобное вляпается? Папаша не мог не понимать, что его невинная дочурка предоставит таких поводов предостаточно, поэтому всячески пытался снизить их вес. В итоге мы решили применить балльную систему. Оценка каждому такому инциденту будет выноситься в баллах после его совместного обсуждения сторонами. На таких прениях мне непременно следует демонстрировать эмоциональный накал, дабы убедить этих толстокожих людей, что честь джентльмена – понятие из иного мира, нежели их смехотворные притязания и надежды обустроить свою незатейливую жизнь за счет этого самого джентльмена. Вот почему вчера при виде того молодца я выказал такой гнев. Благодаря ему, я выбил из папаши четыре балла и начальную отсрочку бракосочетания на девяносто один час. Это почти четверо суток. Согласитесь, недурно.
- Сколько же всего нужно набрать баллов, чтобы сбросить ее с нашей шеи?
- Пятьдесят, - ответил Холмс и, видя мой скепсис по поводу его перспектив остаться в холостяках, добавил. - Скажете, много? Но вы не видели всей шкалы. Самое веское и выгодное для нас нарушение договора с их стороны - очевидная измена со всеми самыми категорическими признаками физического сближения мисс Твумндидл с любым лицом даст мне сразу двадцать пять баллов. То есть два таких инцидента, и я свободен.
- Почему не все пятьдесят?! – возмутился я, - Разве одного такого факта не должно быть достаточно?
- При всей своей внешней неотесанности Твумндидл оказался мастером дискуссии. Всякому оступившемуся должно предоставить второй шанс. Я не сумел отразить этот его аргумент.
- Сколько же мы можем ждать такого случая?
- Зачем ждать? Сыграем на опережение. Провокация позволит как ускорить такое событие, так и тщательно к нему подготовиться. Ведь требуется еще и зафиксировать его так, чтобы у этой семейки не осталось возможности увильнуть. Устроим соблазнение.
- Кто же будет соблазнять? – спросил я. - Вы?
- Вы не поняли, Ватсон. Я же жених. Мне нельзя, потому что мне с нею можно, и ей со мною – тоже.
- Даже до свадьбы? Я думал, девушке следует блюсти…
- Конечно, - махнул рукой Холмс. - Но Твумндидл найдет отговорку вроде репетиции брачной ночи и тому подобного.
- Вы можете снова превратиться в Джека Эскота, а я вас изловлю, - предложил я, но тут же вспомнил, что все внешние признаки неотразимого лудильщика изъяты полицией, и добавил со вздохом:
- Тогда, может, мне попробовать?
- Я думал об этом, но, боюсь, для вас это может плохо закончиться. Она сильно недолюбливает вас еще с тех пор, как вы отвели ее возлюбленного в участок. Но я ценю вашу готовность пожертвовать собою, мой друг.
- Но у нас как будто бы никого больше нет на примете.
- Ошибаетесь. Вы забыли про того парня, что влюблен в нее.
- Харри Рэндалл?
- Очень подходящий вариант. Причем сразу в нескольких отношениях. Его обязательно нужно найти.
- Насколько мне известно, он по-прежнему в Эплдор-Тауэрс.
- Да, и судя по тому, как дом охраняется, проникнуть туда не составит труда.
- Что значит, в нескольких отношениях? Чем еще этот Рэндалл может нам помочь?
- Во-первых, не забывайте, он был той ночью в саду и мог видеть интересующую нас особу. Не знаю, какие он дал показания, но полиция подозрительно быстро вышла на Мэйфэйр-Плэйс. Я хочу знать, что ему известно.
- Но как вы найдете с ним общий язык? Он же собирался с вами драться.
- Он ненавидит Джека Эскота, а заявится к нему Шерлок Холмс. Думаю, он так и не знает, что это одно и то же. Следующее. Наш план с соблазнением может провалиться. Агата и раньше-то не шибко жаловала Харри, а теперь, когда папаша ей все разъяснил, из осторожности или же обыкновенного равнодушия не подпустит его и на пушечный выстрел. Тогда мы применим план номер два, в котором Рэндаллу отведена роль уже не ловеласа, а взбешенного ревнивца. Сильно разогревать его не придется. Сообщим ему только, что предмет его страсти выходит замуж.
- Холмс, вы с ума сошли! – вскричал я, испугавшись, какую опасную игру он затеял. - Это же то же самое, что дразнить разъяренного быка! Когда он узнает, что она выходит за вас…
- У вас неверное представление о ревнивых мужчинах. Они крайне редко предъявляют претензии тем, кто их обставил. Вместо этого они предпочитают вымещать обиду на женщине, называя это воспитанием. Тем более, мы намекнем, что жених – джентльмен из света. Он не посмеет с нами связываться, зато хорошенько поколотит ее, и мы получим отсрочку посущественнее – месяц, а то и два, пока она будет поправлять здоровье. За такое время многое что может случиться.
- С чего же мы начнем? – спросил я, ощущая в себе неясную, но радостную музыку. То были звуки приближающегося оркестра, возвестившего о возвращении оптимизма.
- Для начала мне нужно увидеться с ним, чтобы понять, на что он сгодится. Этим я и займусь сегодня же.
- То есть как это?! - опешил я. - Когда?
- Совсем скоро. После кофе.
- Вы намерены отправиться в Эплдор-Тауэрс? - спросил я упавшим голосом и добавил после его кивка. - А как же я?
- Признаюсь вам, Ватсон, по секрету, ситуация сейчас настолько тревожная, что я как никогда нуждаюсь в том, чтобы такой верный человек как вы надежно прикрывал мой тыл от коварных ударов сзади.
- Где же располагается ваш тыл? - спросил я, приободренный оттого, что сейчас услышу о своем новом задании.
- Здесь, Ватсон. На Бейкер-стрит. Так что вы останетесь...нет, не просто дожидаться меня, а...ну, вы поняли.
Найдя себе занятие, Холмс на глазах преобразился. Быстрые сборы сопровождались бодрым насвистыванием, а моя музыка тем временем стихла. Я снова остался один, и в этот раз его исчезновение затянулось. Наш разговор состоялся вчера двенадцатого, сегодняшний день уже клонится к вечеру, а его все еще нет, и я вынужден сидеть без дела уже целые сутки, потому что, если не считать этого странного поручения, которое я не совсем понял, снова никаких просьб проявить смекалку, даже просто сделать что-нибудь полезное вроде той работы, что привела к появлению знаменитого архива Шерлока Холмса, замаскированного мною, в добавок ко всему, с такой ловкостью, что даже хитрый Лестрейд, засунув в него свой нечистоплотный нос, не догадался, что проник в святая святых великого сыщика. Воспоминание об этом повернуло ход мыслей в соответствующую сторону, и я машинально выдвинул ящик. Поверх прочих бумаг лежал договор Холмса с Твумндидлом, который мы только что обсуждали. Я пробежал его глазами. Ничего нового – обо всем я уже узнал от своего друга, только размер «жениховской» ежедневной выплаты вызвал у меня непроизвольный стон. В заключении документа присутствовали адреса сторон. Я прочел адрес Твумндидлов. Ноттинг-Хилл. Неудивительно, что они так рвутся поменять место жительства.
Все еще сжимая в руках бумагу, я задумался. Холмс так ценит меня, что старается оградить от опасностей, не понимая, что этим доставляет мне только горечь. Но я уже не могу смириться с этим как раньше. Дважды я по собственной инициативе отправлялся в Хэмпстед, и оба раза привели к встрече с той, на чье имя я вынужден натыкаться в этом чертовом договоре, и кто посягнул присовокупить к нему знаменитую фамилию моего друга. Случайно ли это? И не пришло ли время для третьей решающей встречи?
Я вспомнил, что Агата все еще никуда не устроилась и сидит без дела. Очень может статься, что она уже вовсю нарушает условия договора, раз за разом предоставляя нам поводы к приобретению заветных баллов, а мы и не догадываемся. Я могу застать ее за непристойностью и, обсудив с нею, на сколько это вытягивает, привезти в нашу копилку с десяток баллов, а то и больше. А могу и сам соблазнить ее, если выяснится, что она никем не занята, и затем также прийти с нею к соглашению в части оценки. Почему это мне не по плечу, хотел бы я знать!
Мои сборы заняли еще меньше времени чем у Холмса. Через десять минут кэб уже мчал меня в Ноттинг-Хилл. Правда, на месте я потратил немало времени, блуждая в поисках нужного дома по кривым и грязным улочкам одного из самых неприветливых районов Лондона. Наконец, мне указали на восемнадцатый дом по Лэдброук-роуд. Съемная комнатка Твумндидлов располагалась под самой крышей, на третьем этаже. Понимая, что, войдя внутрь, я могу по случайности сразу же столкнуться с кем-то из них и обнаружить себя, я решил не спешить. Лучше обойти дом и попробовать угадать их окна. Так я и сделал и очутился на заднем дворике, заваленном всяким хламом. Расчищая себе дорогу, я отбрасывал носком ботинка всевозможную замызганную рухлядь, и тошнота подкатывала к горлу от мысли, что пришлось бы дотрагиваться до нее рукою. Все это были штрихи жизни столь жалкой, что суицид казался не кощунственным попранием ее, а единственным доступным и заслуженным избавлением. Последний лохматый и крупный сверток на ощупь ноги оказался мягким и неожиданно развернулся. В первое мгновение я подумал, что это шкура какого-то животного и, в общем-то, не слишком ошибся. Просто шкура оказалась еще не снятой, а ее обладатель если и не преуспевал, то во всяком случае не намерен был спускать мне мое небрежное отношение. Огромная лохматая собака вскочила на лапы и предстала передо мною во всем своем гомерическом размере. Ужасающую картину дополняло свирепое выражение морды. Но я не растерялся.
Из рассказов Холмса о собаке Баскервиллей мне запомнились положения строжайшей инструкции, которую требовалось неукоснительно соблюдать при встрече с подобным чудовищем ради собственной же безопасности. Первый шаг - держаться подальше от торфяных болот – уже был мною выполнен. Второй – ни в коем случае не сходить с тропинки – исполнить не представлялось возможным, по крайней мере, в оставшиеся сжатые сроки, так как, сколько я ни крутил головой, высматривая эту тропинку, обнаружить ее мне так и не удалось. Третье требование – ни в коем случае не повторять ошибок спаниеля доктора Мортимера – я усвоил плохо, так как не представлял себе, в чем оказался недальновиден несчастный песик.
Зверь, тем временем, приближался, не скрывая своих намерений. Он не пытался вилять хвостом или улыбаться, и не предлагал мне палку для игры, чтобы усыпить мою бдительность. С уверенностью в собственном превосходстве он подступал с обнаженными клыками, ощерившись своими брылями, и я не сомневался, что неспешность его походки вызвана не предосторожностями, с коими затевают схватку с равным по силе, а желанием насладиться сполна страхом своей жертвы.
- На помощь! – закричал я. - Съедают!
Это не было преувеличением. Я абсолютно правдиво информировал местных жителей о том, что случится, не вмешайся они в зачинающийся конфликт, ведь мне уже было известно от Холмса о прожорливости таких вот четвероногих убийц.
Где-то над головой грохнули ставни открываемого окна. Я боялся посмотреть наверх, умоляя страшилище взглядом хотя бы повременить с трапезой.
- Снук! Нельзя! – раздался знакомый голос той, кого я собирался застать в глупом и постыдном виде, и на землю между нами грохнулся какой-то предмет. Я не понял, была ли это попытка прибить кого-то из нас, или же напугать и тем самым развести. В любом случае, случилось второе. Мы оба шарахнулись друг от друга. Пес отскочил ярда на три-четыре, и оказался ко мне боком, повернув в мою сторону голову. Эта поза свидетельствовала о несломленном достоинстве, с которым он вынужден подчиниться обожаемой хозяйке. Конечно, он не позволит загнать себя в будку, еще чего, но мне хотя бы было разрешено убраться. Только быстро, пока он не передумал и в силах сдерживать себя.
- Бегите скорее, пока он не опомнился! Он на веревке, не стойте!
Я так и сделал, досадуя, что не побежал раньше, отчего создавалось впечатление, что я послушался какую-то служанку, которую вечно отовсюду выгоняют. Отбежав на безопасное расстояние, я решительно развернулся, давая понять, что был вынужден уступить переживаниям женщины, и что готов принять бой, если пес соизволит отвязаться.
- А, так это вы! – услышал я подле себя полный огорчения возглас. - Если б я знала… Тоже мне тут, раскричались. Только людей пугаете. Зачем пожаловали?
Агата Твумндидл успела спуститься и завернуть за угол, чтобы сделать не самое радостное для себя открытие. Я понимал ее разочарование и попытался хоть немного расположить ее к себе, галантно поклонившись своей спасительнице.
- Уважаемая мисс Твумндидл, я решил нанести вам визит в знак примирения за прошлые недоразумения и горячего одобрения того факта, что столь приятная особа вскорости разделит наше скромное общество и присоединится к нам на Бейкер-стрит. Поверьте, я был с большим букетом дорогих цветов – шесть пенсов за штуку, и всего потянуло на целых пять шиллингов, но этот негодяй, - я махнул в сторону пса, - его съел.
- Его зовут Снук, - рассмеялась девушка. - Так что же, вы и в дом зайдете?
- Если позволите, - я уже освоился и всматривался в ее лицо, пытаясь угадать, не принимает ли она кого.
- Как хотите, - пожала она плечами. - Только у нас совсем не так, как вы у себя привыкли. Мы – люди небогатые.
«Но вы-то, конечно, рассчитываете в ближайшее время это поправить», - подумал я, беря девицу под руку. Этот мой жест внезапно отозвался смущением во мне же. Я не угадал пределы своей смелости и с прикосновением к молодой женщине почувствовал неожиданное волнение, и то, как она, прежде такая строптивая, покорно оставила мне свою руку, и как наши локти прижались, вызвало у меня головокружение.
- Что с вами? – воскликнула она, заметив, как я чуть пошатнулся. - Вам плохо? Это от страха. Наша собачка кого угодно заставит напустить в… Сейчас пройдет. Держитесь за меня.
Она оказалась довольно крепкой, и, как я ни пытался вести ее сам, вышло так, что весь путь наверх по шаткой лестнице она проволокла меня, встряхивая иногда твердой рукой.
- Буду ли я столь счастлив оказать почтение еще и вашему замечательному батюшке? – спросил я, отдышавшись перед дверью.
- Если просидите здесь до полуночи. Отец возвращается из доков в это время, но вряд ли я позволю вам так долго мозолить мне глаза.
- Очень жаль, - сказал я, просто что б сказать что-нибудь, и осмотрелся. Да уж, тут и устроиться-то негде. Всю мебель – грубо сколоченную – представляли пара кроватей, стол, два стула и какие-то ящики, заменяющие собою, видимо, шкаф.
- Как там мой Шерлик? – Агата хлопнулась на стул не слишком элегантно. - Скучает по мне?
- Если вы о Шерлоке Холмсе…
- Мой сладкий Шерхолмик скоро будет со мною. Я так люблю его, что каждый день разлуки меня мучает, и я придумываю ему забавные имена. Так веселее ждать. Их будет много-много. Ну, садитесь на тот стул. Не бойтесь, он крепкий.
Я присел. Все складывалось наилучшим образом. Мы одни. Я не застал ее в проигрышном положении, никого не схватил за шиворот и не воскликнул, торжествующе помахивая трофеем, что этот хлыщ вытянет на столько-то баллов, но у меня ведь есть запасной план, препятствий которому не будет еще долго. Мне должно выступить в роли искусителя, и девушка уже, кажется, настроена миролюбиво. Некоторое время придется употребить на пробуждение ее интереса к моей персоне, но ведь, в сущности, ей достаточно просто хорошенько рассмотреть меня. Усы мои почти восстановились – золотистый пушок пусть еще и не оформился в четкую строгую линию, и лишь пока кудрявился под носом, но все же мог уже многое сказать о волевом характере своего хозяина.
Если б только не это чертово волнение! В ногах все еще слабость, так что нет сил встать, и во всем теле противная непослушная дрожь. Почему мне не хватает дыхания, и путаются мысли, а слова - те немногие и невнятные, что подобрались все-таки для этих мыслей - так и не слетают с языка, застрявшего где-то меж зубов? Что это еще за полуобморочное состояние? И зачем я себя обманываю, будто не догадываюсь о причинах? Разыгрываю равнодушие, с которым вознамерился действовать сугубо механически по продуманному заранее алгоритму. Холодное сердце и трезвая голова – где все это?! С ужасом я осознал, что готов соблазнять мисс Твумндидл бесконечно и вовсе не из стратегических интересов Холмса, если только она хоть немножко мне поможет, приободрит улыбкой и ласковыми словами. Когда эта перемена во мне успела случиться? Не там ли еще, внизу, когда она только спустилась и столкнулась со мною на заднем дворе? Как смачно она плюнула себе под ноги, узнав меня в том, к чьему чудесному спасению приложило руку ее неравнодушие! Да, вероятно, именно этот жест восхитил меня своей искренней экспрессией. Я познал изящество совершенно иного рода. И теперь оно мне виделось в каждом ее движении, в смене выражений лица и даже его цвета, в том, как она теребила кончик носа или упиралась локтями в бока или, задрав подбородок, принималась громко заливисто смеяться.
«Что же это происходит? – недоумевал я. - Список женщин, борющихся за мое сердце, неуклонно растет. К вздыхающей Мэри Морстен присоединились по порядку таинственная мисследи, расправившаяся с Милвертоном, леди Ева Брэкуэлл и теперь вот еще и милашка Агата, очаровательная в своей простоте. Если так пойдет дальше, скоро все женщины Лондона не дадут мне проходу».
Внезапный стук в дверь прервал мои попытки разобраться в донельзя запутанных моих отношениях с женщинами. Мы оба вздрогнули и посмотрели друг на друга…

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Последний раз редактировалось Беня260412 11 май 2018, 21:19, всего редактировалось 1 раз.
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 11 апр 2018, 22:44

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

42. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

13 ноября 1895

Тринадцатое началось с сюрприза. Утром в Ярде нас поджидал человек, чей обеспокоенный и одновременно подавленный вид сразу бросался в глаза. Последовавшая затем беседа только усилила впечатление, что этот человек, с натурой самоуверенной и в естественном своем состоянии бравирующий всем, что только придет в голову, сейчас явно пребывал в расстроенных чувствах. Выглядел он так, будто и сам осознавал свое безнадежное положение и все же нуждался в том, чтобы ему это подтвердили и успокоили, что шансов, и правда, нет, дабы этот отчаянный удалец не терзал себя пустыми надеждами понапрасну.
Выяснилось, что это наш недавний знакомый, поводов для встречи с которым мы так доискивались – капитан Сидней Проскетт. Он ухитрился не только в первый же день заметить за собою слежку, но и проследить за нашим человеком, точь в точь как доктор Максоммер, севший на пятки Симмондсу. Две грубейшие ошибки в одном деле людей, в опыте которых доселе не было поводов к сомнению, заставляют меня по новому смотреть на действительный уровень профессионализма моих коллег, многих из которых я уважаю вполне искренне. Хотя, говоря объективно, Проскетту помогла удача. Бармен в заведении, где капитан безуспешно пытался написать письмо, сообщил ему, что после его короткой отлучки некто перерыл корзину с мусором и извлек смятые и рваные клочки несостоявшегося послания. Вспыливший Проскетт, обуреваемый намерением разобраться с субъектом, сующим нос в его дела, бросился его преследовать. Так Фрэнки, спешащий к нанимателям с важнейшей уликой, привел его на себе к нам на набережную Виктории. Это было одиннадцатого. Смекнувший, что его персона привлекла внимание Скотланд-Ярда, бравый отставник провел в тягостных раздумьях два дня и вот явился.
- Как же так вышло, что вы его так и не настигли, если всю дорогу за ним шли? – поинтересовался Грегсон.
- Почему же? Я его догнал сразу и уже чуть за шиворот не ухватил, но...- запнулся капитан. - Видите ли, господа, я к тому времени уже несколько остыл, вот и подумал – эге, все это неспроста. Так и решил проследить за ним.
- То есть вы уже тогда догадывались, что полиция может интересоваться вами?
- Почему это? – заартачился пойманный на слове Проскетт.
- Да потому, что, сдается мне, не заподозри вы этого, наш человек не дошел бы сюда без приключений.
- Ладно, - вздохнул капитан, - так и есть. Что уж теперь-то…только я затем и пришел, господа, что вы это все себе совсем не так толкуете.
- Все – это…
- Все, что касается меня и Эвелин.
Да-да, ошибки нет, размышлял я, разглядывая гостя, что этот Проскетт, сорвиголова, который за недолгий свой срок в Лондоне успел оттолкнуть от себя многих своими дурацкими похождениями, сейчас какой-то другой Проскетт. Зад у него поджат и стиснут в нервном спазме, это несомненно. Мы могли бы вынудить его и дальше оправдываться, расстреливая вопросами. Но вместо этого мы решили дать ему высказаться, и он на глазах воспрянул духом. Очевидно, капитан из тех, кто заряжается уверенностью от собственной речи. Подозреваю, что более даже от ее бодрого звучания чем от содержания, так что уже и не важно, верит он ей сам или нет. Военные совершенно искренне влюблены в армейские марши за их громкость, то есть за то, что в них заложены все возможности для оркестра выложиться до изнеможения и шума в голове, потому что из всех возможных жертв, приносимым человеком во имя чего-либо, им ближе и понятнее всего физические затраты. В тех случаях, когда они значительны, вспоминают о подвигах и героях. Так что не следует удивляться тому, что и от музыки, как и от всякой любой области, они ожидают этой героики и горячо поддерживают ее там, где ноты не просто берут, а энергично выплевывают в мундштуки духовых, разрывая раструбы. Такое исполнение сродни сражению – яростное и утомительное, но и несомненно ободряющее людей милитаристского типа. Проскетт не опасался переутомиться. Этот человек был исполнен сил и готов истратить их на нас без остатка.
Оказывается, с Эвелин Кроссуэлл его связывают еще узы юных лет. Он не видел ее долгие годы, а встретив пару месяцев назад на каком-то приеме, осознал, что чувства никуда не исчезли и не умерли. Нет, он не считает, что нарушил приличия. Нет, он знает как себя вести в приличном обществе. Господа полицейские не хотят понять главное – за годы службы в далекой и такой чужой сердцу всякого цивилизованного европейца Африке он многое повидал и уж точно отличит счастливую женщину от несчастной.
- Значит, миссис Кроссуэлл, по-вашему, несчастна?
- Несчастлива со своим мужем, по крайней мере, точно.
Зачем это уточнение? А затем. Господа из полиции должны понять, она не угнетена в общепринятом смысле, потому что пребывает в дурмане. Отчего ему так кажется? Не кажется, он даже знает ему имя. Джозефина Нэви. Эвелин сидела бы у нее в кармане, если бы они были на женских платьях. Они всюду вместе, где бы он их ни видел. После той встречи ему только раз удалось поговорить с нею. Эта мегера не дает ему к ней приблизиться. Ну, а муж? А что, муж? Пусть его, капитана, поймут правильно. На самом деле не так уж важно, что бедняга скончался, потому как и при жизни он вечно отсутствовал, так что Проскетт его и не видел ни разу. Видимо, ему не было дела до жены, а капитану Проскетту – было и будет, потому что они с Эви...ну, он уже рассказывал, и если господа имеют уши и умеют ими слушать...
Слушая эту болтливую смесь панибратства, высокомерия и нечистых намеков с каким-то спрятанным страхом, мы сильно сомневались, что он действительно держал себя достойно. Этот нахал явно чего-то боится и потому изо всех сил подбадривает себя. Он вроде бы прищемил хвост, но хвастливая сущность берет свое. Услышав, наконец, прямой вопрос, чего он так боится, капитан сначала шумно возмутился такому глупому предположению, но почти тут же, как уже было до того не раз, сдался. Да, его здорово напугала смерть Кроссуэлла. Только это не то, что мы себе придумали. За ним нет ни тени вины. Он был искренен и прям, как и подобает себя вести доблестному солдату Ее Величества (кстати, он не знает, почему суданская кампания так скромно освещалась здесь, но пусть господа ему поверят, порой там было чертовски жарко, не в смысле солнца, конечно, просто с этими дикарями сам дьявол не сладит). Так в чем же дело, и что он сам думает об этой смерти? То-то и оно, что он совершенно сбит с толку и все мучается вопросом, что же там произошло. А уж когда он заметил за собой слежку, и понял, что полиция не оставляет в покое это дело...
Так-так, переглянулись мы с Грегсоном, обменявшись брезгливыми гримасами. Уж не вообразил ли он себе, что зажег в сердце Эвелин Кроссуэлл настоящий пожар, и что она, совсем потеряв голову, довела ситуацию до жесточайшей конфронтации с мужем, окончившейся трагедией? И если только мы верно угадали это мятущееся настроение, и он пытается нам именно на это намекнуть, чтобы ему поверили, что он-то тут не причем... Начав разговор пылкими признаниями о своей любви, капитан Проскетт закончил его совсем скверно, незаметно для себя признавшись еще кое в чем, а именно в трусости, и этому признанию мы верили больше.
- Зачем вы пытались попасть в дом?
- Поговорить с Эвелин, объясниться, но все безрезультатно! Меня отказываются видеть. Все дело в этой Нэви, поверьте! Эта она окрутила Эви, сделала ее своей собственностью. И не отходит от нее ни на шаг.
- И тогда вы решились написать ей?
- Уже не в первый раз! - машет всклокоченной головой чуть не до пола капитан, все более проникаясь трагичностью собственного положения. - А что еще я мог придумать?! Только на мои письма я не получил ни одного ответа. Я стал подозревать, что она перехватывает их. Мне хватило десяти минут понять, что она вертит моей девочкой, как хочет. Это же черт те что такое! Тогда мне пришло в голову передать записку для Эви через горничную. Ту самую, что вы допрашивали.
Мы вновь переглянулись, подумав о Рэчел. Он и это знает! Но все оказалось еще интереснее.
- Откуда вам это известно? - опомнился от удивления Тобби. - Вы следили за инспектором Симмондсом?
- Не знаю, о ком вы. Я просто видел, как она от вас выходила.
Теперь мы уже смотрели друг на друга откровенно бестолково. Рэчел Харруэй была допрошена Симмондсом прямо на месте, никто ее в Ярд не доставлял. Только бы этот тип не понял, что мы сами ничего не понимаем. Мы прикусили языки, чтобы его не спугнуть. По счастью, пытаться остановить этот поток было бы еще сложнее чем пробудить к жизни. Капитан твердо решил держаться выбранной линии. Да, заметив Фрэнки, он прошел за ним, а когда еще увидел и служанку, то все понял…
- Вы и ее сцапали, джентльмены, так? Я понял, что теперь у вас в руках.
Мы продолжали помалкивать, и капитан переспросил, потому что теперь уже нас приходилось подбадривать:
- Вы же ее допрашивали, верно?
Да, мы ее допрашивали, киваем мы вполне себе утвердительно (знать бы еще, о ком речь!), но теперь пусть говорит он. Пожалуйста. Да, он с ней сошелся. Со служанкой то есть. Нет, это не то, о чем вы подумали. Вечно вы не так все понимаете, господа! Хотя девчушка, кажется, была не прочь вкусить прелестей любви, а он никогда не отказывает женщинам, таково его правило благородного человека...
- У вас была с ней связь?
- Ну уж, скажете. Малышка, кстати, забавная и не изображала из себя недотрогу. Сначала я ей немного приплачивал, ну, а потом… в общем, мы неплохо поладили.
Его убежденность в собственной неотразимости не просто удивляла – завораживала. Да, господа, он мог бы ее окрутить, это ему вполне по силам, в итоге он, конечно, немного развлекся, но это все несерьезно, джентльмены, поверьте, потому что ему нужно было достучаться до Эвелин. За что он платил служанке? Так он же уже битый час объясняет! Она передавала его письма для Эвелин. Тайком от этой ведьмы Нэви, но он не уверен, что они доходили до адресата. С этой Нэви ничего хорошего не жди. Скорее всего, девчонка попалась. С чем? Да с письмами, господи! С его письмами. Эта Нэви ее сцапала, пусть господа не сомневаются даже. Почему он так думает? Потому что ее уволили. Он поджидал ее несколько дней, но та все не показывалась. Вряд ли крошка Эви так бы поступила с ней. А потом появилась новая горничная, которая напрочь отказалась идти на контакт. Видимо, была строго предупреждена.
Мы слушали этот захватывающий, но не слишком упорядоченный рассказ, и по себе могу сказать, что непроизвольное желание разинуть рот не всегда вполне контролировалось мною. Новая горничная...речь, конечно, о Рэчел Харруэй. Я вспомнил, что до смерти Кроссуэлла она успела прослужить в доме всего две недели. А до нее была та самая, о которой Милвертон спорил со Сноулзом незадолго до своей смерти. Наш пехотинец считает, что ее уволили из-за него, только лишь на основании ее исчезновения и сокрушается так настойчиво, чтобы у нас не осталось шансов уклониться от встречи с его страдающей совестью. Ему жалко малышку, слышите! Но ведь он не мог знать, что так получится! В конце концов, за это она брала деньги, так что все честно.
Впервые я по-настоящему пожалел Проскетта. Несчастному невдомек, что его скромная помощница не просто исчезла. Благодаря Холмсу, мы знаем, где она появилась, и что пожаловала к Милвертону не с пустыми руками. Так что еще большой вопрос, имело ли место увольнение, или воровка сбежала сама, пока в доме не хватились пропажи. Мы все еще не установили ее личность, но капитан почему-то уверен, что мы ее допрашивали. Вопрос, который может все испортить, так и вертится на языке, но, наконец, рассказчик все в том же сумбурном стиле добирается до самого интересного. Оказывается, он видел ее на набережной Виктории… Своими глазами! Нет, он ничего не путает. Да, да, ту самую крошку, что выгнали из Мэйфэйр. Никогда он себе этого не простит, пусть уж ему хотя бы в этом поверят. Когда он ее увидел? Да в тот же день, как пошел за тем типом, что рылся в мусоре, выискивая чужие исполненные заветных слов искренней страсти письма. Она выходила из здания Ярда через главный вход, а тот грязный тип – уж извините, господа, но настоящий джентльмен так себя не поведет! - наоборот, прошмыгнул туда.
Мы лихорадочно соображали, что же было в тот день, когда "грязный тип" Фрэнки, не подозревая, что "тащит на себе" Проскетта, принес нам первые новости о капитане. Мне вспомнилось, что он заявился в момент бурного обсуждения, так, что нам поначалу было не до него. Мы выслушали его много позже, когда вернулись после неудачного опознания из Вилля, а тогда мы были слишком разозлены. Ну, конечно, Холмс! Именно тогда они с доктором выскользнули. И ушли не одни. Мы велели им спускаться и ждать внизу... Когда я восстановил в памяти всю компанию, земля пошла из под ног. В который уже раз я посмотрел на Тобби и встретил такой же ошеломленный взгляд.
Агата Твумндидл! Сообщница Холмса и лжесвидетельница теперь еще и "малышка" Проскетта, уволенная из Мэйфэйр-Плэйс, по его мнению, за то, что подрабатывала поручениями человека, знаться с которым там не считали возможным! Ну, и самое главное, как теперь мы знали, она же, в добавок ко всему, еще и горничная, обокравшая свою хозяйку! Могло ли быть обычным совпадением то, что, едва покинув дом, где очень скоро после ее ухода произошло несчастье, она оказалась не где-нибудь, а в доме первого шантажиста Лондона? Имели ли мы право со своими надеждами связать обе смерти между собой пройти мимо этого факта? Вот оно, нужное звено!
Убедившись в своем ошеломительном выводе, я вспомнил и другое. Когда мы вышли на улицу, чтобы отвезти Холмса в Пентонвилль на опознание, возле Агаты с отцом крутился какой-то субъект. Завидев приближение Холмса с доктором, он поспешно зашагал прочь.
- Так это и были вы? - интересуюсь я у Проскетта.
Да, это был он. Капитан, подтвердил и продолжил, и каждая следующая фраза ложилась точно в цель, убеждая нас в верности поразительного открытия. Он пытался с нею переговорить, но она была не одна и наотрез отказалась, заявив, что не хочет вызывать неудовольствие своего жениха. Описание жениха тоже не оставляло сомнений. Холмс женится на Агате! Капитан Проскетт с изумлением встретил наш взрыв хохота, но быстро к нему присоединился, посчитав причиной создавшегося веселья свои шутки, коих в его рассказе присутствовало предостаточно.
- Да, господа, так и сказала, собирается замуж. Жених какой-то очень знаменитый, и намерения у него серьезные, влюблен в нее по уши и все такое. Папаша тоже у нее занятный такой, все норовил…
- Жених вас видел?
- Да, он вышел позже с одним приятелем. Я отошел подальше и спрятался, но оттуда видел, какую он ей закатил сцену ревности. Папаша все увещевал его, да без особого толку.
- Итак, капитан, вам есть еще что-нибудь прибавить к сказанному?
Нет. Он рассказал все и очень надеется, что был правильно понят. Видно, как он ужасно боится быть втянутым в такую историю. Такое – перебор даже для него. Это поставит крест на всех его надеждах. Да, он и сам много раздумывал об этой странной смерти, но в сердечный приступ не поверил ни на секунду. Когда он в последний раз видел Агату в Мэйфэйр-Плэйс? Необходимо установить по возможности точно, как во времени соотносится ее смена места работы с остальными событиями этого дела. Проскетт долго морщил широкое лицо, но сумел назвать очень приблизительное время – середину октября. Это было последнее, о чем он поведал нам перед своим уходом.
Бартнелл появляется очень вовремя, чтобы запечатлеть наши ошарашенные физиономии. Мы только что заполучили едва ли не самую важную информацию, однако тот факт, что это произошло аж через две недели, да и то лишь благодаря заявившемуся Проскетту, не доставляет никакого удовлетворения. Оказывается, это не нуждалось в поисках и располагалось под самым носом, но кто бы мог такое предположить! Шефа в первую очередь интересует, насколько можно верить "этому проходимцу".
- Безусловно, Проскетт - достаточно темный тип, - соглашается Тобби. - С одной стороны, явился сам, с другой - лишь после того, как заметил слежку. Испугался, особенно, когда увидел мисс Твумндидл, выходящей от нас. Ему и в голову не могло прийти, что у нее в тот раз для визита нашелся совсем другой повод.
- То-то же. Вы уверены, что разобрались с его страхами? Не выйдет ли так, что он боялся кое-чего посерьезнее, чем признания служанки, передававшей его письма? Может, он приходил вас прощупать; узнать, что о нем тут известно?
- Чертовски нахально, но... возможно, - приходится признать Грегсону не самый лестный для нас факт. - Тем более, что предварительно он пытался с нею переговорить. Она не стала с ним это обсуждать при свидетелях, а другой возможности ему, как видно, не представилось. Но одно уже хорошо - не зависимо от его роли в этом деле, позиция дочери Твумндидла теперь крайне незавидна. Мы, конечно, перепроверим это, но, я почти не сомневаюсь, что миссис Кроссуэлл опознает ее как свою бывшую служанку.
- Так-так, - бормочет шеф. - Значит, он считает, ее выгнали из-за его записок? Вы-то сами как думаете, что у них там произошло? Насколько я помню, по признанию Твумндидла его дочь нигде долго не задерживалась.
- Да. Ее увольняли отовсюду через неделю или около того.
- О чем и речь. Что же странного в том, что ее вышвырнули и из Мэйфэйр-плэйс? Ее могли рассчитать за тысячу вещей – неисполненных поручений, придуманных отговорок, постоянных отлучек. Сами же говорите, Проскетт вам проболтался, что завел с нею интрижку. По складу характера эта девица вполне могла увлечься и потерять осторожность, и тогда ничего криминального в ее уходе нет.
- Если только она не сделала это из мести.
- Украла бумаги?
- Да. Могло случиться так, что, когда ей уже указали на дверь, она воспользовалась тем временем, что ей предоставили на сборы. Боюсь только, если у леди Кроссуэлл найдутся причины против того, чтобы подымалался этот вопрос, и она не пожелает ее разоблачить, или если обстоятельства кражи прошли мимо ее внимания, и Кроссуэлл не посвятил ее в это, наши шансы вынудить мисс Твумндидл к признанию снизятся.
- И тогда снова тупик, - невесело заключает шеф. - Ну, а вы, Лестрейд, что скажете?
- Тип, конечно, несимпатичный со всех сторон. Видно, что способен на любое бесстыдство. Уверяет, что добивается возлюбленной, а сам промежду прочим развлекается с горничной. И все таки здесь что-то не то. Меня смущает та наглость, с которой он напирает. Добиваться замужней дамы с положением в обществе. И почему она не обратилась к мужу? Только ли из-за того, что опасалась его ревности?
- Думаете, не было ли между ними искры, от которой ваш капитан занялся пламенем?
- Очень возможно. И то, что он рассказал о поведении мисс Нэви, только подтверждает это. Кажется, она не на шутку забеспокоилась за свою подругу. Если сердце Эвелин Кроссуэлл дрогнуло, и ее увлекло бурным потоком страсти, мисс Нэви ничего не оставалось кроме как оградить ее и от настойчивых притязаний бестактного повесы, и от ее собственного безрассудства.
- Логично, - подхватывает Тобби. - И тогда увольнение Агаты Твумндидл вполне вписывается в эту картину. Джозефину Нэви, конечно же, взорвало, что служанка взялась помогать ухищрениям этого проныры, и привыкшая к кардинальным решениям она предпочла решить вопрос быстро. В пользу этой версии есть еще кое-что. Одни лишь домогательства капитана, наглые, но безответные, скорее, довели бы дело до мужского разбирательства, но не до самоубийства. А вот если Кроссуэлл уличил жену в измене…
- Ладно, принимается, - обрывает шеф. - Но меня смущает другое. Теперь, когда по всему выходит, что речь в подслушанном Холмсом разговоре шла об Агате Твумндидл, разве не выглядит странным, что Милвертон, с одной стороны, отказался оплатить ее услуги до прояснения ситуации , видимо, не доверяя ей до конца, а с другой, принял ее в свой дом? Мы знаем, он охотно оплачивал предательство, но так же не мог не знать подлинной цены самим предателям. Взять к себе человека, способного ударить из-за спины...как-то это не вяжется с его осторожностью.
- Он мог и не знать этого, как, впрочем, и его секретарь, - выдаю я в ответ догадку, только что посетившую меня. - Вспомните, Сноулз показал, что многие из тех, кто являлся к Милвертону заработать, прятали лица и вообще настаивали на своей анонимности, а он в свою очередь не возражал. Изгнанная ли из Мэйфэйр или убравшаяся оттуда по своей воле от греха подальше Агата в любом случае лишилась работы, и ей пришлось искать себе место.
- То есть она посещала Эплдор-Тауэрс как минимум дважды?
- Разумеется. Это были разные визиты. В первый она явилась инкогнито с деловым предложением, обернувшимся катастрофой для Кроссуэллов. Затем, через некоторое время вполне открыто пришла устраиваться после того, как кухарка, та самая приятельница Твумндидла, замолвила за нее словечко перед Сноулзом. Если та не проболталась о ее прежнем месте работы, а сама она, конечно, тем более умолчала об этом, то, выходит, что ни Сноулз, ни его хозяин так и не догадались, кого они наняли. Опять же, следует вспомнить и другие слова Холмса о том, что Милвертон все время силился вспомнить знакомый ему голос.
- Что ж, возможно, - прикидывает Бартнелл, но не сдается. - Правда, заметьте, этому должно было поспособствовать еще одно обстоятельство, усиливающее ощущение странности такого совпадения. Разве не удивительно, что эта вакансия для мисс Твумндидл оказалась свободной в Эплдор-Тауэрс именно в самое удачное для нее время? Кстати, я не припомню, чтобы вы, инспектор, в своих расспросах слуг касались обстоятельств ухода прежней горничной Милвертона. И еще. Что это за странная помолвка?
- Агата и Холмс? - отзывается скорее по долгу Тобби, молча проглотивший предыдущее замечание.
- Именно. Как бы ни помешался Твумндидл с идеей выдать дочь замуж, и как бы она ни мечтала успокоить звучание своей фамилии, все это слишком невероятно. Холмс – неисправимый холостяк. Должно быть другое объяснение. Опять же, если они заключили такое соглашение, после свадьбы им это аукнется. Агата Холмс превратится в заинтересованное лицо. Чего тогда будут стоить ее свидетельские показания?
Все это нуждается в тщательном разбирательстве, и Тобби собирается навестить Агату Твумндидл, а я, воспользовавшись заранее придуманным поводом, отказываюсь составить ему компанию. Эта игра на разрыв, когда нужно быть как здесь, так и где-то еще, и исчезать с глаз коллег так, чтобы это не вызывало подозрений, начинает действовать мне на нервы.
Вчера уже поздним вечером я добрался до Пентонвилля, где имел беседу с комендантом.
- Нужно сделать так, чтобы заключенный из тридцать восьмой камеры получил это, ничего не заподозрив. Аккуратнее, малый хитер.
- Сделаем, - кивнул комендант, пробежав глазами записку Рэндалла. - Здесь есть люди, которые зарабатывают доставкой такой почты. Арестанты их знают, а мы за ними приглядываем и иногда используем. Так что все будет как обычно.
Утром на прогулке к ногам Сноулза упал смятый клочок бумаги. Наблюдавший за ним человек докладывал, что физиономия у секретаря после прочтения сделалась откровенно кислая и раздраженная. Через час его выпустили, и ровно в десять секретарь покойного Огастеса Милвертона прошел через ворота тюрьмы. Я решил не привлекать к делу своих многочисленных легальных агентов, связи с которыми у меня остались. Все они прекрасно известны Грегсону, да и дело слишком деликатное и непредсказуемое. Предвидя маневры осторожного Сноулза, я отрядил следить за ним мистера Би. Мистер Эй, уже известный Рэндаллу как добрейший господин Арджент, остался приглядывать за ним. Однако уже около полудня я получил оставленное в условленном месте сообщение мистера Би о том, что ловкач Сноулз переиграл своих надзорщиков и отсек хвост.
Как потом рассказывал мистер Би, первое время объект вел себя вполне спокойно. Единственное, что настораживало, он направлялся совсем не в ту сторону, где его дожидался Рэндалл. Люди Грегсона засекли моего человека, но и сами не остались не замеченными. У них, как и у него было одно указание – наблюдать, так что ввязываться в разбирательство никто не стал. Напротив, чтобы не накалять ситуацию, мистер Би перешел на другую сторону улицы и перемещался по ней параллельно движению Сноулза и привязавшихся к нему агентов Грегсона. Таким образом, пройдя едва ли не всю Фаррингдон-стрит, они достигли Блэкфрайерс, то есть почти уперлись в Темзу, но Сноулзу этого показалось мало, и он спустился к самой реке. Там он, пройдя еще по берегу, отыскал какого-то старика, поговорил с ним, и они вместе подошли к маленькому подобию причала. Старик показал куда-то, и Сноулз улегся на доски лицом к воде, просунул руки между свай и вытянул из под причала лодку. В какие-то секунды он отвязал веревку, соскочил с причала и ухватился за весла. Люди Грегсона заметались, ища способ последовать за ним, но поблизости не было ничего, на чем можно было бы решиться штурмовать реку, а путь до моста Ватерлоо не оставлял никакой надежды поспеть за беглецом, пока он не достиг противоположного берега и не скрылся в близлежащих улочках. Это не выглядело импровизацией. Сомневаться не приходилось - Сноулз старательно выбирал место, где можно будет избавиться от слежки, и, похоже, поработал над этим вопросом еще задолго до ареста. Возможно, еще занимаясь устройством дел своего хозяина, он прибегал к этой остроумной уловке. В итоге посрамленные агенты Грегсона бросились в сторону моста. Это случилось в начале двенадцатого. Мистеру Би ничего не оставалось, кроме как сообщить мне о своем казусе и отправиться в дом старухи.
Я ринулся в Кэмден. Ничего, так даже лучше, размышлял я в дороге, все равно я знаю, куда он заявится. И теперь мероприятие пройдет без посторонних. Голубчики у меня в руках, и, чем бы все это ни закончилось, Грегсон не узнает ничего. Пусть благодарит за это своих ротозеев. Однако, время шло, а Сноулз все не появлялся. Уже близился вечер, по-ноябрьски ранний, и с наступлением сумерек моя тревога только нарастала. Тобби уже наверняка вернулся от Твумндидлов и недоумевая с каждым часом, продляющим мое отсутствие, дожидается меня, чтобы поделиться результатами. Кроме того, это время Сноулз должен был как-то использовать, и я уже жалел о том, что не знаю, где он проводит эти часы.
Раздраженный и озадаченный затянувшимся ожиданием я торчал в верхней комнате, иногда подходил к устроенному месту наблюдения, чтобы убедиться в неутешительном – комнату Рэндалла затягивал полумрак. Горевшая в углу чахлая лампа слабо помогала. Я видел, что и Харри нервничал. Он вдруг сделался жутко подозрительным и велел мистеру Ардженту убираться ко всем чертям, пока он – малыш Харри – не решит одно очень важное дело. Предоставленный самому себе, он то ложился на тощий грязный матрас и пытался немного забыться, то вскакивал и принимался мерить шагами комнату. Приглядывая за ним, я сам заразился его взвинченностью и несколько раз зачем-то проверял, на местах ли мои люди. Наконец, когда уже почти стемнело, я услышал условный сигнал и проследовал к своему наблюдательному пункту. Через минуту в дверь нижней комнаты негромко постучали. Харри подскочил с постели и бросился открывать.
- Наконец-то! – воскликнул он. - Вас выпустили!
- Ты как будто рад за меня, малыш Харри, - послышался вкрадчивый и в тоже время насмешливый голос человека, выказывавшего на допросах совсем иные интонации. - С чего бы это? Переживал?
- А как же не переживать! У нас ведь дело. Ну, входите же!
- Ты один?
- Да.
- Что это за жилище? - Сноулз прошел на середину и с удивлением осмотрелся. - Ты что, совсем на мели?
- Это мистер Арджент позаботился.
- Что еще за мистер Арджент? И почему он не нашел для тебя ничего получше?
- Очень хороший человек, и толковый. Он помог передать вам записку.
- Ах ты глупый щенок! – яростно зашипел Сноулз и ухватил за грудки возвышающегося над ним Рэндалла, который был крупнее его в полтора раза. - Ты что, все разболтал первому встречному? Какие дела после этого у меня могут быть с таким дураком как ты!
- Да нет же, вы не поняли! – обиженно замычал Харри, покорно оставаясь в тисках, которые мог запросто разжать.
- Что я не понял? Что у тебя длинный язык?! Зачем ты вообще затеял все это? Не мог дождаться, когда я сам тебя найду?
- Да как бы вы меня нашли! Мистер Лестрейд велел нам убираться из дома. Вот я и подумал…
- Лестрейд? Постой-ка, - насторожился секретарь. - Когда ты писал записку, ты уже знал, что меня должны выпустить?
- Да, мистер Лестрейд сказал так.
- Сказал тебе?! – едва не закричал Сноулз. - Зачем бы он стал с тобою это обсуждать, дубина?!
- Я сам его спросил. Мол, как там дела у мистера Сноулза. Зря, говорю, вы его арестовали.
Сноулз уже не слушал, потому что все понял. Он затравленно оглянулся, быстро подошел к двери, распахнул ее и исчез из поля моего обзора, вероятно осматривая лестницу. Затем вернулся, тем же быстрым шагом направился к окну и распахнул его. Мне оставалось только надеяться, что мои люди не позволили себя обнаружить. Створки хлопнули, Сноулз запер окно и вернулся на середину комнаты.
- Ключ-то хоть у тебя есть?
- Есть.
- Ну так запри дверь!
Харри повиновался.
- Давай по порядку. Лестрейд нашел тебя в воскресенье?
- Да, позавчера.
- Вы говорили о Стэйтоне?
- Да, - ответил Рэндалл. - Он просил вспомнить…
- Я знаю, что он просил. Он объяснил, для чего это?
- Он сказал, что тогда вас выпустят.
- Ты дал согласие?
- Да.
- Наверное, слишком охотно, и это бросилось в глаза. И тогда он велел тебе собирать вещички?
- Да.
- Дальше.
- Вчера утром я пошел искать место, где вас держали.
- Как ты узнал, что я в Пентонвилле?
- От него же.
- Дьявол! – взвился Сноулз, рубанув кулаком по воздуху. - Угораздило же меня с тобою связаться!
- Я не знал, как сообщить вам о себе.
- И тогда из ничего возник твой мистер Арджент?
- Да. Он сказал, что может помочь.
- Ах, черт! Дальше!
- У него там свои люди. В тюрьме.
- Не сомневаюсь. У них везде свои люди. И потом он привел тебя сюда?
- Да. Он сказал, что это подходящее место, если нужно справить непростое дельце.
- Надо было сразу отрезать тебе язык, еще когда я принимал тебя на работу к хозяину.
- Сэр, это очень обидно слышать…
- Свое непростое дельце ты ему, конечно, изложил во всех подробностях?
- Зря вы так со мною разговариваете, сэр.
- Подумай сам, деревенщина, с чего это он взялся помочь тебе?! – с отчаянием воскликнул Сноулз, не замечая обиды Рэндалла. - Только потому, что ты, милый парень, торчал там с грустной беспомощной рожей? Откуда тебе знать, что он за человек, и не подсунули ли тебе его?
- Да кому бы это было нужно?!
- Я бы объяснил тебе, только все равно не поймешь, дурья башка.
- Полегче со словами, мистер Сноулз, - тон Харри стал жестче, ему явно надоело терпеть ругательства. - Я вас теперь слушаться не обязан. И мы еще не решили наше дело.
- Какое дело?
- То, что вы обещали.
- Разве я что-то обещал?
- Не надо делать из меня дурака. Раз уж я смог найти вас…
- Что ты хочешь, Харри?
- Только то, о чем вы говорили. Мне чужого не надо.
- Ты так ничего и не понял, малыш из Шропшира. Теперь нет ничего – ни твоего, ни чужого.
- Как это? Вы обещали заплатить.
- Обещал заплатить хозяин. Он бы рассчитался с тобой, но ты же знаешь, чем все обернулось.
- Мне все равно, - упрямо твердил свое Рэндалл. - Я говорил с вами, сэр. Вы дали слово, с вас и спрос.
- С меня?! – взъярился Сноулз. - Плохо же ты меня знаешь, если осмеливаешься так говорить.
Жалкая лампадка, кое-как освещавшая комнату, угасала блеклым огоньком в углу. Если диалог доносился до меня достаточно четко, то сами говорящие представляли собой лишь силуэты, все более сливающиеся со сгущающимся мраком комнаты. Не представляя себе, чем может закончиться эта встреча, я опасался чего угодно, а более всего - внезапного всплеска агрессии, тем более, что характер беседы уверенно склонялся к чему-то подобному. Тон Сноулза становился все более раздражительным и угрожающим, но и Харри петушился, не собираясь уступать. Руки, вот что я видел хуже всего, и если я опоздаю вмешаться…
Внезапно в самый разгар моих тревог Сноулз сделал какое-то резкое движение. Это был выброс правой руки вверх от пояса. Наконец-то я ее увидел, его руку! Так вынимают оружие, и я готов был поклясться, что его рука была как бы удлинена, заканчивалась чем-то заостренным – ножом или револьверным дулом. Какая разница! Харри разглядел точнее и, будучи на голову выше секретаря, отпрянул, сгорбился, вжав голову в плечи, и издал жалобный скулящий стон, какой заменяет просьбу не убивать в тех случаях, когда от страха отказывает речь. Я видел - еще какая-то пара секунд, и Ярд потеряет еще одного свидетеля…

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Аватара пользователя
Беня260412
Пользователь
Сообщений в теме: 153
Сообщения: 236
На форуме с 31 янв 2014, 23:54
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 228 раз

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Сообщение Беня260412 » 24 апр 2018, 20:59

ШЕРЛОК ХОЛМС И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

43. ИЗ ЗАПИСЕЙ ИНСПЕКТОРА ЛЕСТРЕЙДА

13 ноября 1895

- Без глупостей, Сноулз! – закричал я. - Иначе стреляю! Дом окружен!
Оба внизу инстинктивно задрали головы. Их секундного замешательства хватило, чтобы Эй&Би составили им компанию. Дверь и окно одновременно распахнулись, и по комнате пронесся порыв ледяного ноябрьского ветра.
- Мистер Арджент?! – донеслось до меня изумленное восклицание Рэндалла, когда я уже, вскочив с пола, оставил наблюдение.
Быстрым шагом я вышел на лестницу. Одна из дверей внизу открылась, чтобы явить мне редкостное уродство – плод необычного сочетания физического разложения с нравственным.
- Это вы кричали, мистер Лестрейд? - заколыхался, словно дыра в занавеске, беззубый рот миссис Вулидж.
- Все в порядке, миссис Вулидж. Надеюсь, я не распугал добропорядочных обитателей вашего великодушного дома?
Чудовище умудрилось скривить еще более безобразную мину и с нею исчезло за дверью. Когда я вошел в нижнюю комнату, Сноулз находился возле распахнутого окна. Я не сомневался, что там его встретят, но к изумлению своему услышал исполненный ярости крик одного из моих сподручных. Неужели ранил кого-то? В ту же секунду Сноулз развернулся и бросился назад в центр комнаты, подняв руки вверх, чтобы все видели, что он безоружен.
- Все целы? – спросил я.
- Этот ублюдок что-то выбросил в канал! – крикнул мистер Би, и я понял, что привело его в такую ярость. Сам я тоже готов был лопнуть от злости. Хитрый Сноулз избавился от оружия - главной улики, свидетельствующей против него неоспоримо, что он шел на встречу, замыслив убийство. Взяв его с ним, я мог выбить из него любые признания. Теперь добиться этого будет неизмеримо сложнее.
- Кто-нибудь видел место падения? – без особой надежды поинтересовался я.
- Нет, только плеск воды.
Черт! Начинали проявляться минусы моей игры в тайную. Ошибки одинаково вредны и досадны, но боссы гораздо отходчивее, когда они случаются в ходе согласованной с ними операции, потому что в таком случае им приходится принять их и на свой счет тоже.
- Здравствуйте, господин старший инспектор! – Сноулз первым пришел в себя, давно держа в уме высокую вероятность западни. - По какому праву прервана мирная беседа двух джентльменов? Мы, кажется, не совершили ничего противозаконного?
- А вы ловкач, Сноулз. Выходка с лодкой мне понравилась. Только лучше вам меня не злить. Что это за ненужную вещь вы выбросили?
- Зонтик, - не моргнув и глазом ответил этот негодяй. - Я решил, мистер Лестрейд, что хватит уже таскаться с ним, когда стоят такие морозы. Ноябрь в разгаре. Дождей уже верно не будет.
- По-моему это был револьвер, - мрачно процедил мистер Би.
По моему приказу Сноулза обыскали, но при нем оказался только ключ и небольшая сумма денег.
- Что это за ключ? Раньше его у вас не было.
- Раньше и проблем у меня не было. С крышей над головой.
- Понятно. Подыскали жилье, значит?
- Куда ж деваться, - пожал он плечами. - Не всем приходит на помощь мистер Арджент.
При аресте, когда его увозили из Эплдор-Тауэрс, ему было позволено забрать с собой некоторые личные вещи и имевшиеся у него деньги - последнее жалованье, которое он не успел перевести на счет. Естественно, все это было возвращено ему в то утро, когда он покинул Пентонвилль, но найденная теперь при нем сумма была значительно скромнее, видимо, действительно часть денег пошла в оплату жилья, а другая или осталась храниться на новом месте или перекочевала в банк, если, конечно, он не успел еще на что-нибудь потратиться.
- Разумеется, - признал я. - И где устроились?
- Напрашиваетесь в гости? Позвольте повременить пока с приглашением.
- Почему ж так невежливо? Впрочем, - подчеркнуто деликатно я отвернул отворот его плаща и вложил ключ во внутренний карман, - возвращаю вам ваше по праву, хоть он вам сегодня может и не понадобиться. Попадете ли вы сегодня домой, Сноулз? Это зависит исключительно от вас.
- Если бы не этот кретин, - процедил Сноулз, поглядывая со злобой на Рэндалла, - черта с два бы вы тут со мною так разговаривали.
- Отчасти да. И все же не будем совсем уж принижать заслуги полиции. Вас ведь никто не принуждал сюда приходить, верно?
- Я подозревал, что он только наживка. Червяк.
- И все-таки не удержались. Ладно. Не хотите рассказывать, начнем с червяка. Наживка, которой повезло выжить – тут, знаете ли, требуется некоторое умение рыбака.
- Мне все равно, - отвернул он в сторону лицо.
Рэндалл стоял, опустив голову.
- Ну, а ты, Харри? Что молчишь? Тебя только что чуть не ухлопали. Ты непроходимый болван, если все еще надеешься утрясти свое дело с этим типом. Что бы он тебе ни обещал, твой должок перед нами все равно больше. Ты уже смолчал один раз, и мы тебя простили. Что он тебе наобещал? Денег?
- Да, - нехотя промямлил Рэндалл.
- Послушай, мне что, вытягивать из тебя каждое слово? Рассказывай!
- Как? С самого начала?
- Не обязательно. Я тебе помогу. Ты прошел за теми двумя до оранжереи и остался снаружи. А дальше в твоем рассказе одно сплошное вранье.
- Ну, не совсем. Я ведь говорил, что растерялся.
- В это верю. Но ты же взял себя в руки, так?
- Не сразу.
- И что ты сделал?
- Я пошел, только не назад, как говорил, а дальше вперед.
- К правому крылу?
- Да.
- Зачем?
- Чтобы предупредить мистера Милвертона. Я уже говорил, он ждал кого-то, и, если бы я успел раньше…
- Да, помню. И что, успел?
- Нет. Как раз, когда я свернул за угол, то увидел ее.
- Женщину?
- Да. Она уже подходила к веранде.
- К двери из кабинета в сад?
- Да.
- Ты сможешь ее опознать?
- Нет. Она была укутана в плащ.
- Она тебя видела?
- Думаю, нет. Я был в темноте, а на веранду падал свет из кабинета.
- То есть портьеры не были задернуты?
- Не то что бы. Они были как-то свернуты.
- Это как?
- Я не понял, что с ними. Честно.
- Ты заглянул в окно?
- Да. Я понял, что опоздал. Она вошла, а я остался стоять возле веранды, не зная, что теперь делать. Тогда и заглянул.
- Окно было закрыто?
- Да.
- Уверен?
- Да, уверен, - в его тоне появилась убежденность. Равнодушие уступило место желанию заслужить прощение. - Я там покрутился немного, пытался прислушиваться, поэтому насчет окна помню точно.
- Дальше.
- Потом – не знаю, прошло, может, минут десять – дверь открылась, и на веранду вышли они.
- Кто они?
- Мистер Сноулз и эта женщина. Меня они сначала не заметили и стали о чем-то спорить. Я не все расслышал и мало, что понял, но точно скажу, что мистер Сноулз ее уговаривал и успокаивал, а она хотела уйти.
- Так, - я бросил быстрый взгляд на секретаря и заметил, как каменеет от напряжения его лицо.
- И тут он меня увидел. Подскочил и прижал к стене. Что, говорит, ты тут делаешь. Я отвечаю, в доме воры. Он спрашивает, откуда я знаю. Сам видел, говорю, как в оранжерею залезли. Больше ничего не видел и не слышал, спрашивает. Нет, говорю, сразу к вам побежал. Долго же ты бежал, говорит, а сам смеется как-то странно и нехорошо. Они уже здесь, мы их схватили, говорит.
- Так и сказал?
- Да. Слушай, говорит, получишь много денег. Столько, сколько никогда не видел и не держал в руках. Но надо будет выполнить одну работу. И главное, держать язык за зубами. Согласен? Да, говорю, что делать? А он мне - для начала иди тихонько к себе и жди там. Если будут спрашивать, никому ни слова о том, что знаешь. Я за тобой приду.
- Но парадный вход был же заперт?
- Я сказал ему. Он дал мне ключ.
- И ты пошел?
- Да, но пока шел, все думал, что за работу мне поручат. И вдруг понял. Будут убивать. За что еще могут пообещать столько денег! И решили, значит, меня привлечь, раз уж я все видел. Остальным ни слова, значит, весь грех мне на душу придет. Как представил я себе это, мне совсем нехорошо сделалось.
- А ты не знал, куда устроился?
- Я нанялся охранять, а не казнить. Почему они не вызвали полицию?
- В самом деле, Сноулз, - обратился я к секретарю, - почему не вызвали?
Секретарь промолчал.
- Что было дальше, Харри?
- Я не пошел к себе. Признаюсь, я вообще собирался убежать оттуда. Меня колотила дрожь, а потом еще стали стрелять. Ну, думаю, нечего мне тут делать! Что я себе, места что ли не найду? Устроюсь в нормальный дом. Буду за лошадьми смотреть. Я работал конюхом, дело привычное.
- Так ты побежал к воротам, чтобы удрать оттуда?
- Да. Никого я ловить не собирался. Ну, а дальше вы все знаете. Когда те двое по мне стрелять стали, я уже ничего не выдумал. Вы же нашли пулю.
- Верно. Значит, ты так и просидел за деревом, как рассказывал?
- Да. А потом появилась полиция. Так я и остался там.
- Женщину больше не видел?
- Нет.
- Когда он велел тебе идти в дом, она оставалась на веранде?
- Кажется, да. Но я старался не смотреть туда.
- Ладно, - я повернулся к секретарю. - Итак, Сноулз, вот, значит, как вы себя повели. В первый же день, едва вас выпустили. А ведь мне стоило немалых трудов добиться этого.
- Сэр, - с вызовом начал вполне уже освоившийся секретарь, - осмелюсь напомнить вам, что мое освобождение вызвано, во-первых, отсутствием улик против меня, и дальнейшее задержание под стражей невиновного представляло для вас определенные…
- Не будьте наивны. Стэйтон виновен не более вас, однако все еще в тюрьме. Отсутствие улик, говорите? Когда это пугало Скотланд-Ярд! Они будут, не сомневайтесь. Теперь мы уже знаем, что вы с вашим хозяином задумали убийство двух человек. Кто ж вам виноват, что вы не сумели обстряпать это нехитрое дельце! И сейчас вам снова не удалось пролить кровь. Вы на редкость незадачливый убийца.
- Не знаю, о чем вы.
- Но у вас же есть еще и во-вторых?
- Да, есть, - ответил он с вызовом, задирая подбородок. - Если вы еще не забыли, моя свобода – результат нашей с вами договоренности, не так ли? Вы требовали от меня сдержать слово. Я его не нарушил и дам нужные вам показания, как и обещал. То, что мне вдруг захотелось совершить прогулку по Темзе, мое личное дело. Меня никто не предупреждал, куда мне идти, а куда – нет. После навязанной вами стесненности хотелось, знаете ли, прогуляться от души – размять косточки, надышаться воздухом свободы и, представьте себе, покататься на лодке. Если ваши люди так нерасторопны, что не поспевают за мною, то в чем же моя вина?
- Ладно, к этому еще вернемся. Только что выяснилось, что вы многое утаили о той ночи. Почему молчали, что Холмс был у вас в руках?
- Откуда мне знать, кто это был? - огрызнулся секретарь. - Они не представились.
- Шутите! Не узнать того, чья физиономия мелькает в газетах словно...
- Я не читаю газет. Если это и был Холмс, как вы утверждаете, то он здорово замаскировался.
- И, конечно, эту женщину вы тоже не знаете?
- Она настояла на анонимности. Иначе бы она ушла. Я еле уговорил ее остаться.
- Но она и так собиралась, не так ли? Почему?
- Ее испугали эти двое.
- Она их видела?
- Да.
- Кто явился раньше?
- Они.
- Где вы их застали?
- В кабинете. Мы вошли и увидели их возле сейфа.
- Вы их допросили?
- Можно сказать, нет. Времени не было.
- Ждали ее?
- Да, с минуты на минуту.
- Письмо было от нее?
- Да.
- Вам известно его содержание?
- В общих чертах. Просьба о встрече на одиннадцать.
- Ну, и что вы с ними сделали? Обезоружили? Связали?
- У них не было оружия. Мне пришло в голову завернуть их в портьеры. Мистер Милвертон не стал возражать. Я велел им замотаться - каждому в свою, и они так и простояли рулонами все то время, пока мы дожидались ее.
- О-о-о! - издал простодушно Рэндалл, потому что вопрос, что не так с портьерами, оказывается, не давал покоя и ему. - Лихо!
Я вспомнил упоминание про аромат портьер в тексте анонимки, полученной Холмсом, и странный вид этой самой портьеры, бросившийся мне в глаза, когда мы с Грегсоном осматривали кабинет. Вот, значит, как это объяснилось. Пока, как будто все сходится.
- Дальше. Она пришла?
- Да, и почти сразу увидела их. Заметила торчащие ноги. Но я уговорил ее побыстрее решить ее вопрос к взаимной выгоде.
- И она не спросила, как вы с ними собираетесь поступить? Ей было все равно?
- Ее беспокоило только, чтобы посторонние не засунули нос в ее дела.
- Сноулз, я не сомневаюсь, что вы знали, кто ваши гости. Ваш Милвертон вынул бы из них душу. Поэтому такой вопрос – ей это тоже известно?
- Ладно, пусть так, - сдался Сноулз. - Но мы не хотели их убивать, поверьте! Мистер Милвертон собирался их допросить, чтобы узнать, кто их подослал. Он не желал такое спускать. Если бы мы выбили из них имя, заказчику пришлось бы хорошенько доплатить.
- Письмо Холмсу с угрозами - ваших рук дело?
- Нет, что вы! Никаких писем я не писал.
- Что у нее было за дело?
- Не знаю. Она вручила ему какую-то бумагу. Он читал, когда я вышел.
- Почему вы вышли?
Вместо ответа Сноулз прикусил губу, но я догадался и так. Чтобы покинуть хозяина в такой ответственный момент, требовалась серьезная причина. Дама уже собиралась уходить, и он отправился за слугами. То, о чем догадался Харри, и чего испугался, было правдой. Близилось время расправы.
- Где был револьвер?
- У мистера Милвертона. Поэтому я и не побоялся оставить его одного. Это же всего на минуту. Все было под контролем.
- Зачем вы сняли ключ со связки? – мои вопросы заканчивались, не достигнув главного, и я уже совался наугад без особой надежды попасть в цель.
- Какой ключ?
- От двери в сад.
Сноулз ошеломленно воззрился на меня, и я вспомнил, что новость о найденной в саду связке до него не добралась. Вот и все. У обоих как будто не осталось ничего, чем можно было бы поделиться. Но так ли это? Я смотрел на них, и ярость спорила во мне с отчаянием. И уступала. Нет, я не смягчился, с чего бы? Эти двое, особенно Сноулз, вполне заслужили, чтобы отправиться туда же, куда минутами ранее плюхнулся револьвер. Но осознание, что только что услышанное - это все, чего я добился, пойдя на такой риск и смешав все карты Ярду и себе, холодом ужаса проникало в меня, остужая гнев. Если это действительно так, то это провал. Я рассчитывал вернуться в Ярд, зная если не все, то достаточно для того, чтобы определиться со своими дальнейшими планами, но вместо этого остался там же, где и Грегсон. Что толку в том, что я вновь услышал о незнакомке! Имя – без этого все теряло смысл. Досаду усиливало ощущение, что то, что мне так нужно, где-то совсем рядом. Все ли они рассказали? Только что схваченные и взбудораженные не только нашим внезапным появлением, но и собственной ссорой они имели соответствующий вид - в смятении пребывал даже пытавшийся хорохориться Сноулз. Эти понятные их эмоции мешали разобраться в главном. Бесполезно пытаться оценить человека с его потаенными мыслями в таком состоянии. Бурная смена гримас на возбужденном лице Сноулза, лихорадочно возбужденные глаза, смотрящие дерзко, и обиженная детская физиономия Харри - где во всем этом правда, а где ложь, я терялся в догадках. Рэндаллу как будто незачем врать, однако же он уже дважды смолчал о важном, и, оказывается, даже у этого недалекого грума оказался свой интерес в этом деле. О Сноулзе и говорить нечего. С каждой секундой утекающего времени мысль о том, что затягивать свое исчезновение из Ярда становится все опаснее, стучала в голове пульсом гипертоника. Как тут не сойти с ума!
- Ладно. На сегодня хватит, - я заметил, с каким удивлением Эй&Би посмотрели на меня. - Разместить их по разным комнатам. Этого наверх.
"Этот" Сноулз ошарашен и пытается протестовать. Верхняя комната надежнее и сойдет для того, кто уже продемонстрировал талант исчезать на ровном месте.
- Послушайте, господин старший инспектор! Предупреждаю, вы совершаете большую ошибку, о которой можете пожалеть.
- Вы мне угрожаете? Вы не в том положении.
- Кто знает, может, мне небезразлично ваше.
- Даже так?
- Я хочу напомнить вам, что вы тоже дали слово. Вам еще нужны мои показания? Если да, то отпустите меня сейчас же! Иначе я отказываюсь играть в такие игры.
- "Таких" теперь не будет, - круто развернулся я в его сторону для выплеска злобы. - Я вам предлагал сотрудничество, но сейчас забираю свои слова назад. У меня не может быть дел с тем, кого приходится постоянно ловить на лжи. Хотите начистоту? Пожалуйста! Я и сейчас знаю, что вы не договариваете. Не перебивайте! Мне нечем вас принудить к откровенности, сегодня ваша взяла. Но я достаточно долго прослужил в криминальной полиции, чтобы полагаться только на факты. Их можно утаить. Этим вы и занимаетесь бесконечно. В общении с такими типами как вы, Сноулз, на выручку приходит чутье. Я чувствую, что вы не до конца честны со мною, и когда я вернусь сюда, обещаю, у меня будет с чем продолжить нашу беседу. Но тогда на снисхождение не надейтесь!
- Да с чего вы взяли?! Я рассказал вам все! - сменил тактику Сноулз, попробовав взять жалобные нотки, подслушанные у Рэндалла. - То, что вы сейчас делаете, незаконно. Тогда уж потрудитесь вернуть меня в камеру.
Но я уже не слушаю его. Харри едва ли не плачет.
- Мистер Лестрейд, зачем со мною-то так?
- Ты останешься в своей комнате, так что для тебя ничего не изменилось, разве не так? Чем ты недоволен, Харри? Или мистер Арджент тебя больше не устраивает?
Похоже, что так. Харри водит глазами вокруг словно перепуганная лошадь. Теперь его доброжелатель, взявшийся устроить его дела, выглядит слишком диковинно даже в его простодушных глазах. Кто он, мистер Арджент, чьими услугами одновременно пользуется и нелегальный канал связи среди заключенных, и вполне себе законный и даже знаменитый мистер Лестрейд? Харри понимает совсем немногое, но уже этого вполне достаточно, чтобы лишиться покоя.
Однако именно его слова навели меня на мысль, которая, возможно, спасет положение. Если дело выгорит, уже завтра я смогу вернуться в Ярд триумфатором.
- Мистер Лестрейд, - продолжает свои уговоры Рэндалл, - я вам не говорил, но мне нужно повидаться с Йеном. Он оставил мне свой адрес, и мы договорились, что я загляну к нему.
Харри назвал адрес. Я посмотрел на Би, и тот кивнул.
- Все верно. Это адрес матери Рэйвена. С нею там еще ее дочь.
- Что, Харри, приглядел сестру приятеля? Ладно, шучу. У меня для тебя вариант получше. Эту ночь проведешь здесь, а завтра нанесем с тобою визит к твоей незнакомке.
- Так вы знаете, кто это?
- Я знаю, где она живет.
- Зачем же я вам тогда?
- Проблема в том, что в том доме таинственных незнакомок ровно в два раза больше, чем нужно, так что без твоей помощи, Харри, мне никак не обойтись.
- Как же я ее узнаю? - удивился Рэндалл. - Я же говорю вам, я ее совсем не разглядел.
- И голос не вспомнишь?
- Да какой голос! Я их едва слышал. Помню только, что она сильно переживала и хотела что-то отменить. Говорила, лучше в другой раз. Так что можно и не пытаться, мистер Лестрейд, я ее совершенно точно не узнаю.
- Не важно. Главное, что она тебя узнает. А уж когда я это увижу, дам тебе знак, на какую указать. И ты ее опознаешь, Харри. Сработаешь как надо, поговорим о твоем будущем. А пока сиди смирно, и не вздумай дурить.
- Надо бы их связать, - вносит свою лепту «мистер Арджент». - Я не собираюсь всю ночь не спускать глаз с этих ублюдков.
- Этого – обязательно, - киваю я на Сноулза, которому вновь не повезло. - Впрочем, смотрите сами. Никто не должен сбежать. Завтра я навещу вас. Там и решим, что с ними делать.
Протесты арестантов мне не интересны. Гораздо неприятнее то, что и мои люди выглядят угрюмыми. Тому виной перспектива торчать в этой дыре, сторожа тех, кого им было бы проще и понятнее перерезать. Их недовольство будет стоить мне дополнительных расходов, но даже не это тревожит меня. Дефицит времени и угроза потери контроля за всем и всеми таковы, что обдумывать сложившееся положение дел я примусь уже по пути в Ярд.
Мистер Эй отправился готовить верхнюю комнату, а мистер Би – за веревкой. Я остался с обоими пленниками. Рэндалл, который в последние минуты как-то странно поглядывал на Би, теперь испуганно зашептал:
- Мистер Лестрейд, кто этот человек?
- Ты о ком, Харри?
- Тот, что с мистером Арджентом. Второй.
- А почему ты спрашиваешь? – спросил в ответ я, поглядывая, не подслушивает ли нас Сноулз. Тот стоял в углу отвернувшись.
- Я его узнал! - его шепот от возбуждения стал хриплым. - Это тот самый, кто в меня стрелял! В Эплдор-Тауэрс, помните?
От услышанного я едва не зашатался. Вот он - удар в самое сердце, настоящая катастрофа! И я это устроил себе сам! Ключевой свидетель следствия, на которого я всерьез рассчитывал, опознал моего человека, пролил свет на мое тайное оружие! Конечно же я знал, на кого он наткнулся, и чья пуля осталась в дереве. "Не бежали, а отступали" - обстоятельство, так смущавшее Грегсона, для меня еще с той ночи загадкой не являлось. Но тогда темнота и скоротечность происшедшего лишили Рэндалла возможности понять, на кого он наткнулся, и он был так уверен, что преследовал позарившегося на его подружку Эскота, что усыпил мою осторожность. Как я мог ожидать, что прозрение случится с ним сейчас?! Это невозможно, немыслимо, но это произошло! И что мне теперь с этим делать?!
- Харри, ты спятил! - единственное, что пришло мне в голову, потому что надо же было хоть что-то сказать. - У тебя от страха помутился разум. Это люди из полиции, ты все напутал.
- Да нет же, говорю вам! - вскинулся Рэндалл. - Это точно он!
- Сам подумай. Было темно. Ты же рассказывал...
- Не бросайте меня здесь! - взмолился Харри, хватаясь за меня. - Он меня тогда чуть не убил, а сейчас...
Секретарь вздрогнул, но продолжал стоять к нам спиной. Не слишком ли он старается выказать свое безразличие? Меня сильно тревожило то, что я не понимал, что означает его застывшая фигура. Мне мерещилось все самое худшее. Несомненно, он жадно вслушивается, как же иначе!
- Не глупи, Харри! - зашипел я на него, отрывая от себя его руки. - Все обойдется, вот увидишь. Кто бы там ни был, тебя в темноте тогда никто не запомнил, так что помалкивай лучше. Для своей же пользы, понял? Не вздумай проболтаться им об этом!
Рэндалл растерянно уставился на меня. Действительно, последняя фраза на редкость неудачна и выдает меня с головой, но что мне еще оставалось! Я сам уже начинал всерьез опасаться, как бы он не выдал себя моим молодцам своим перепуганным видом. Я - хозяин голодных собак, послушных под моим взглядом. Но стоит только мне отвернуться... Меня не будет здесь до завтрашнего вечера, и за целые сутки случиться может что угодно.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)




  • Реклама

Вернуться в «Форум для хорошего настроения»